Алексей Мальчиков

Мальчишки играли в мячик,

В кожаный, в настоящий.

Захваченный этим матчем

Август застыл звенящий.

Гудел комариный вечер,

Пряча в панамку солнце.

Выло мальчишечье вече

Скопищем новгородцев.

И водонапорной вышки

Выше, и выше клёнов

Мячик взлетал и мальчишки

Ухали восхищённо.

Порвав притяженья путы,

К мальчишеской радости вящей

Сердце летело, как спутник,

Маленький, настоящий.

Не лучше других и не хуже

Рябиновый тот городок.

На улицах – вечные лужи,

На грядках – укроп и чеснок.

Калитка маячит привалом

Для каждой бродячей души,

Но что-то тебя задевало,

И ты восвояси спешил.

Ты поискам доли завидной

Себя отдавал целиком,

А он – захолустный, невидный –

К тебе возвращался тайком

Нагретою солнцем скамейкой,

Вознёй воробьиной шпаны,

Речушкой, песчаной и мелкой,

Частушками пьющей страны,

Зарёю малиново-алой,

Прохладой ночных покрывал…

И память о родине малой

Сражала тебя наповал.

Ты плакал стихами и солью

О каждом таком городке

И шёл напрямик через поле

К песчаной и мелкой реке.

Скрипка играла остро,

Тонко звенел бокал,

Двое расстались просто

У дорогих зеркал.

Видно, была причина

Порознь стремиться ввысь.

Женщина и мужчина

В стороны разошлись.

Но за оправой медной

(Нам ли стекло судить?)

Два отраженья медлили

В стороны уходить,

Словно стыдясь движений

Подлинников своих.

Были те отраженья

Лучшим, что было в них.

Копия − не ответчик,

Только двойник. Но вот

Каждый шагнул навстречу,

А не наоборот.

Не было это местью

Миру − любовь, мол, зла, −

Двое остались вместе

Там, в глубине стекла.

А может, не стоило вовсе

Тебе это всё затевать?

Вокруг европейская осень,

Земля накреняется осью,

И нервов дрожит тетива.

Бомбарды, фрегаты, причалы,

Паркетов скрипучий настил…

Алеша, мой тезка печальный,

Тебе бы в деревне расти.

Вкушать бы запечные сказки

Под шелест оплывшей свечи,

Кататься бы с горки в салазках,

Забыв про наследство и чин.

Но ветер балтийский калёный

От чёрной Невы до Москвы

Сгибает унылые клёны

И тонких, как штык, запыленных,

Шатающихся часовых.

Среди матерщины и лая

Он дикую песню поёт,

И шпага его ледяная

Направлена в сердце твоё.

От стужи, от злобы на лицах,

От страшных фантазий отца

Ты мчался в чужие столицы,

Оглядываясь без конца.

А ночью – то скрежет, то крики,

То пляшущий блеск ножевой…

Проснешься – иконные лики,

Под ними – замученный Кикин

Глядит на тебя, как живой.

И ждешь ты беды неминучей

От царской и прочих опек.

Московия дыбой скрипучей

Заплатит тебе за побег.

Тоскуя в мешке каземата,

Как беглый, но пойманный смерд,

В глазах суетливого ката

Свою угадаешь ты смерть.

Был перрон и было лето.

Замер поезд расставанья.

Пассажирского билета

Трепеталось предписанье.

Вдаль путей бежали стрелы,

С горизонтом сообщаясь.

Ты стояла и смотрела.

Я смотрел. И мы прощались.

Было сказано немало.

Было сказано немного.

Нас тоскою покрывала

Нежеланная дорога.

Мы себе искали судей

И немели от пропажи.

Волновались громко люди

И спешили за поклажей.

Может, правильны сомненья

И обдуманны ответы.

Только как же то мгновенье,

Раз воспетое поэтом?

Жизнь победой угрожает,

Будоражит синим краем.

Почему же, уезжая,

Мы немного умираем?

Напрягаются в неволе,

Ожидая перемены,

Мысли, вспоротые болью,

Как разорванные вены.

Не успели, не спросили…

Но готовы мчаться кони.

И сердца дрожат в бессилье,

Как разбитые ладони.