Любовь Левитина

Тени пляшут над столом, тусклый свет сгоняя к ночи.
Дождь. Ущербная луна совершает водный трафик.
Я читаю допоздна стопку старых фотографий,
словно повесть о былом - о хорошем и не очень.

Как рисунки угольком - чёрно-белое пространство.
Будто впрямь защищены от разлуки, от беды и
от морщин и седины, все такие молодые,
только где-то далеко - кто ушёл и кто остался.

В дребезжании стекла звуки времени и ветра,
и глядят издалека годы - загнанные кони.
И дрожит моя рука, и дрожит в моей ладони
жизнь...
которая прошла...
невозвратно, незаметно...

Был март. Весенний запах плыл с натугой,
пронзительному ветру вопреки.
Весна манила. Вот и мы с подругой
шли вдоль реки.

Река - не Ганг, не Сена и не Терек.
Но, плавно изогнувшийся дугой, 
нас очень ждал к себе не этот берег,
а тот - другой.

Змеился мост готовой к схватке коброй,
как будто впрямь охотиться пора.

Никто нам не сказал, что он разобран
ещё вчера.

Казался тонким лёд, а путь по верху -
надёжен, убедителен и прост.
Совсем легко решились я и Верка
ступить на мост.

Был каждый шаг опасен и неровен.
Качались две тростинки на мосту.
Смотрели промежутки между брёвен
на пустоту.

А воздух пах весной, она парила,
нашёптывала в уши: "Удержись!"
Висели, уцепившись за перила,
и мы, и жизнь.
При том ползли вперёд, по сантиметру.

Был март. Не зол, но бдителен и хмур,
он должен был спасти от льда и ветра
двух юных дур.
...

Сгорели годы, тонкие поленья,
разрушены мосты, и хрупок лёд.
У жизни нет иного направленья:
ползу вперёд.

Нельзя сказать, что нет родни у Ривы.
В Ашдоде сын, всегда готов помочь,
частенько брат звонит из Тель-Авива,
из Питера звонит и пишет дочь.

Квартирка небольшая, без балкона
и старая, но главное, своя. 
В не лучшем из районов Ашкелона
у Ривы есть ещё одна семья.
В ней всех нетрудно видеть постоянно, 
в ней Рива назначает имена,
и ждут Сережа, Гоша, Марь Иванна,
когда во двор спускается она.

Конечно, Рива им необходима –
у каждого проблемы и дела.
Неделю был в бегах красавчик Дима,
а Марь Иванна снова родила.

И Рива их отчитывает строго:
«Ох, Дима, нет ума-то, молодёжь. Нельзя бежать, не глядя на дорогу, смотри мне, загуляешь – пропадёшь.
А ты бы, Марь Иванна, постыдилась, сожителей меняешь, всех мастей. Веди себя прилично, сделай милость, не вешай на меня своих детей.
От вас мне вред выходит на поверку, дождётесь – разозлюсь и не приду. Откуда средства взять пенсионерке, чтоб всем купить приличную еду?
Да ладно, налетайте посмелее. Я, глупые, добра желаю вам.»

И кормит, поит, лечит их, жалеет,
и гладит по ушастым головам.

Уютный двор, старушка на скамейке,
под солнцем дремлют кошки и коты –
её питомцы, славная семейка.
И в мире нет ни зла, ни суеты.

Из недопитого бокала,
кровя остатками вина,
нагая истина стекала,
на волю вынырнув со дна,
где, утонувшая сначала,
когда над ней краснела мгла,
о стенки бешено стучала,
а достучаться не могла.
Но так открыть себя алкала
тому, кто сам её искал,
что расплескалась из бокала
и опрокинула бокал.

Пока ты плыл в угаре праздном
от иллюзорного тепла,
стара, как мир, и безобразна,
она стекала со стола.

Всё, что в памяти сорное, - выполи
и добавь плодородной земли.
Мы из этой реальности выпали,
а в другую попасть не смогли. 
В ту, где время плывёт акварельное
мимо пятых углов бытия,
где смыкаются две параллельные,
две прямые - твоя и моя,
где над мягкою зеленью выпасов
бесшабашные тучки летят...
Не успели, нечаянно выплеснув
вместе с грязной водой и дитя.

Два ковша наполняют Медведицы,
звёздный сок через край перелит.
Параллельные где-нибудь встретятся -
во Вселенной сплошной неевклид.