Анастасия Лобанова

Минутное лето – прозрачное, как органза. Привычная выкройка дня – желтоватая калька. Изнанка столицы. Не так удручает пейзаж, Как беспрекословность, с которой к нему привыкаю. Не жду новостей, не тревожу стихами блокнот. Случайные чувства похожи на легкую дымку. За тонкой стеной молодежь распивает вино (Так странно кого-то – не нас – называть молодыми). Как ловко, как пакостно жизнь округляет углы. Не вынесли крылья – отращивай когти и жабры. Уснувшая память едва встрепенется: «Курлык!» – И станет пустынно и страшно, как после пожара. А, значит, пора каламбурить, куда-то бежать, Закатывать сцены, глаза, стеклотару с аджикой. И стыдно признаться, и чистосердечно не жаль Бесчисленных нас, незаметно себя переживших. Столица раскиснет по контурам, всхлипнут огни – Спеши покупать свитера, опрокидывать шоты... Лишь мелкой царапинкой еле заметно саднит Желание искренне верить хотя бы во что-то.

Я выращиваю себя терпеливо, строго. Я обтачиваю себя, как огранщик – камень. Я вычитываю себя, удаляю строки, Не тянусь головой к петле, и к огню – руками. У меня есть я, остальное – поток картинок. У меня есть боль – пригодится, сожгу бензином. В голове километры слов (это просто титры). Не сутулься, родная, ношу дают по силе. Все привычно же: тишина полусонных комнат, Если звук обронила – катится долго, гулко. Укрощенная слабость. Пепел летит с балкона. Ветер лезет под кофту, скупо целует в губы. Это – жизнь. Читай, как газету (сухие факты), Без истерик, стонов. Спокойствие и no comments. Через несколько лет столкнётесь (циничный фатум) В малолюдной кофейне… – Здравствуйте. Мы знакомы?

Утихомирив бытовую круговерть, Оставив горы покорителям вершин, Ты объяснишь себе, что серый – тоже цвет, Что чай без сахара полезен для души, Что реки льются в океаны без труда, Что неразгаданные истины – тихи, Что, как ни вскармливай щекастый чемодан, Тебе останутся лишь память и стихи. Февральский город – оголтелый полигон. Скулит автобус – растоптался и продрог… Но, полюбив искусство маленьких шагов, Ты жарко выдохнешь и выйдешь за порог: Вот так – в поношенных ботинках с хрипотцой, Вот так – забыв слова, наушники, ключи. А у зимы такое светлое лицо… Мерцает снег. И где-то музыка звучит.

Полтонны снега выдали за вредность, Круглеет город – вылощен, пузат. Листая календарь, споткнулось время, И покатилось кубарем назад: Опять шуршат предчувствия, как фантик, Похрустывает счастье, как инжир, И юность в разноцветном сарафане По пляжу светлолицему бежит. И детство босоного, тонкокрыло Торопится подкармливать синиц. Открытия, ракушками из Крыма, Ажурно собираются на нить... Но стрелки, встрепенувшись, оправдали Бокал и пепел, постное жилье. За пестрой занавеской стала данность – И больно проступила сквозь неё. Лишь ручка кропотливо, постепенно Красивые года взбивает в ямб. Но дальше – только снег молочной пеной Кипит, кипит по самые края.

И когда не останется честных слов, Узколобой силлабике вопреки, Развернешься – и выйдешь в свободный слог, Распоясав рифму в конце строки. Зашагаешь без права на карандаш, Ощущая во рту, как глагол печет, Покидая бумажные города – Неземной фонетикой увлечен. Перетерпишь ангину, уймешь бронхит. Через горло – бордовое, как закат – Истерической пеной пойдут стихи, Не вмещаясь в синтаксис языка. А с прозрачного неба струится звук, Алфавит закручивая в кольцо. И на стыке последней и первой букв Ты внезапно видишь своё лицо.