Олег Шварц

Звёздный глобус на спинах атлантов навеки застывших,

И ревёт самолёт, – приседают от этого крыши,

Низкорослые пальмы Аркадии тают, как свечи,

Их укутали на зиму плёнкой, но это не лечит.

И ведут коридоры моей коммунальной квартиры

До огней АГВ, улиц Рима и ручки сортира,

И вертуты длиною в троллейбус пекутся в угаре,

И соседка меня посылает к Абраму и Саре.

Тут такие слова знает дворник, как “шнобель” и “мансы”,

И умеет играть на трубе и в подвид преферанса,

Ломкий крошится штрудель в его почерневших ладонях,

И мой дед называет вождя по-домашнему, Лёня.

Сок арбузный застыл на губах, солнце сдулось, как мячик,

Закатилось за крыши домов, наша Таня не плачет,

На рассвете оно зацветёт на прибрежном рисунке,

В час, когда в небесах не затянуты звёздные лунки.

Вышел дед со двора. Утро подано, словно карета,

Слепят в каплях дождя эмбрионы полдневного света.

– Дед, откуда на пляже шары? – Понимаю едва ли.

– Закатились. В бильярд великаны, наверно, играли.

Вместо звёздных женщин – Америка,

Вместо клубов ночных – тоска,

Вместо планов на жизнь – истерика,

И приземистые облака.

И широких шоссе мелькания,

И широких плаз маяки,

В города с развратным названием

Заезжать мне совсем не с руки.

Вместо старой квартиры – домики,

Есть в них кабельный КВН,

И по парку гуляют гномики,

Но, по-моему, без буквы “эн”.

Вместо ливня – жара и влажность,

Припаркованный к морю пляж,

Опускаются стёкла важно, –

Дует бриз, как морская блажь.

Вместо клуба поэтов – столики,

Чаевые уже включены,

Их заплатишь, будь ты алкоголиком,

Или беженцем бедной страны.

Вместо золушек в джинсах порванных, –

Настоящий там только браслет, –

Мне бы с кем-то смотреть в одну сторону,

Рисовать на вспотевшем стекле.

И ввязался хотя бы в драку я,

Но не схожи у нас падежи,

Между мной и прохожим – вакуум,

И попробуй ты в нём подыши.

Но вертелась в руках зачётка,

“Отл.” и “хор.” там плясали в столбцах,

Мне хотелось залить их водкой,

На бумаге размыть их сердца.

Разрывается эхо от боли,

Рассыпается, словно салют,

Долетают слова поневоле,

До тех стран, где их вряд ли поймут.

Их услышу, сойдя с электрички,

Лист осенний скользнёт на ладонь,

Словно вырванный из методички

Пожелтевшей страницы огонь.

Он горбатится, ёжась, и гаснет,

И по рельсам летит сердца стук,

Исчезая, как давнее счастье,

По ладони скользнувшее вдруг.

Не спал, всю ночь писал стихи,
И то, что напрочь было стёрто,
Вдруг зажигало маяки
Давно оставленного порта.

Я улетал. Я вне себя
Ходил по городу в печали,
И, горбясь, тучи рассыпались
На корм взлетевшим голубям.

Но хлеба рыхлые комки
Мгновенно растворялись, будто,
Склевав с протянутой руки,
Их разом проглотило утро.

Потом собравшись в купола,
Как птицы, разлетались тучи,
Как-будто там церквей летучих
Звенели все колокола.

И улиц строились ряды,
И я, в тот город перебравшись,
Шёл по бульвару, словно павший
Солдат за линией судьбы.

Здравствуй, мама... Дом давно покинут,

В нём горит огарка огонёк,

В зеркале, вытягивая спину,

Он себя скопировал, как смог.

В зеркале огнём он выжег сердце,

Тень в углу мелькает, словно мышь,

Вдруг огарка замерцало тельце,

Или это, мама, ты дрожишь?

Замахал, как-будто на прощанье,

В зеркале огонь, что было сил,

Словно в зазеркалье уходил

И огарок оставлял за гранью.

И чадил, растягивая время,

Крохотный окурок на столе,

Папиросу затушила темень,

Домовой закашлялся во мгле.

Мы живём в стране, где зной и пальмы,

Может он найдёт нас вдалеке,

И волна по-русски на песке

Слово “Мама” выведет случайно.

Вот уже окончились порывы…

Кто же вы мои учителя?

Парк Шевченко, склоны да обрывы,

В море утонувшая земля.

Пролетела чайка и пропала,

В море обронила стон и крик,

Тенью пробежала вдоль причала,

Словно раздвоилась в этот миг.

Я ещё так молод и так робок,

Я ещё не понял ни черта,

А уже топорщится из скобок

Жизни непрожѝтой пустота.