Жанна Свет

Вдоль мокрых бульваров, где ветер летит в никуда,

где желтые листья не в силах нам лето вернуть,

где время стекает с дождем без следа — навсегда,

где так оголенна растрепанной осени суть,

где окна заплаканы, слепы и где фонари

всё ждут не дождутся прихода бесцветной зари.

Вдоль темных строений, где темные кружатся сны,

где запах несчастья собой заполняет чертог,

где — сколько ни жди, ни зови — не дождаться весны,

где трубит судьба в свой безмолвный надтреснутый рог,

где солнце не всходит и где никакая заря

не станет расходовать краски багровые зря.

Вдоль голых лесов, где озябли и воздух, и снег,

где старые ветви мечтают о капле тепла,

где ржавый ручей ни за что не умерит свой бег,

где в лужах блестит первый лёд, как осколки стекла,

где травы пожухли, где тропы бесцельно ползут
являя собой неустроенность и неуют.

Влечёт нас и тянет с собой временная шкала,
свой нос заострённый нацеливши хищно туда,

где солнце и море, где кто-то знакомый живёт,

куда мы во сне совершаем беззвучный полёт —

летим, долетим и останемся там навсегда

и помнить не будем про осень, про дождь, про дела.
 

Смотрю в окно:

поросший лесом кряж,

волна прибоя и пустынный пляж.

Пустынно море, пусты небеса.

Нам до зимы осталось полчаса.

Всего лишь полчаса в окно смотреть,

как солнце с тенью выплетают сеть

и ловят этой сетью зимний свет,

которого жемчужней в мире нет.

Прибоя пена — прошлогодний снег.

В песке утонет шторма грубый след.

Закружит ветер старые слова,

закружится, пьянея, голова

от этой пустоты и тишины,

в которых мы неслышны, не видны.

В которой только море, только пляж,

окно, а в нём — поросший лесом кряж.

Никогда, ты пойми и поверь, никогда

не вернётся упавшая с неба вода.

Будет выпита почвой, листвою, травой,

прошумев над бессонной твоей головой.

Никогда — ты ведь знаешь? - увы! Никогда

Не вернутся пропавшие втуне года,

что с курлыканьем, словно бы клин журавлей,

улетели навечно из жизни твоей,

но оставили брешь, в ней инферно сквозит,

а посмотришь насквозь — там безрадостный вид:

лишь пустыня, руины, лишь сад из камней

на разбитой, растраченной жизнью твоей.

Никогда — и не спорь! Ни за что, никогда

те, кто бросил, ушёл, сгинул в тьме навсегда,

не вернутся, чтоб раны твои врачевать.

Между вами — болото и сгнившая гать.

Говори, повторяй: «Никогда, никогда!»
Никогда не отступит без боя беда.
Нужно просто принять, что конец — навсегда.

Говори, не молчи. Никогда, никогда.

Душе летящей всё равно,

кто плачет, кто о ней тоскует.
Она свободна и ликует,

забыв о нас давным-давно.
Мы — в окончании начал,

она — в преддверии начала.
Венец, что все дела венчал,

неинтересен ей. Узнала

она, что всё — и ложь, и тлен.
Наскучил ей телесный плен.
Отринув пошлые заботы,

она плывёт среди светил,

а мы внизу, лишившись сил,

страшась рутины, как гарроты,

мы видим: гаснут небеса,

горит заката полоса

и звёзд далёких голоса

всё те же тянут ноты.

Этот город в предвкушении беды.
Это — город в ожидании суда.
На ступенях преступления следы,

в опустевших окнах чёрная вода.

Здесь на крышах красных зеленеет мох —

столько слез пролито — ливни и дожди!
Этот город стать прибежищем не смог,

от него ты снисхождения не жди.

Он и сам не ждёт, не видит, лишь молчит.
Он и сам уже смирился с тишиной.
Редкий всполох яркой молнии в ночи,

умиранье в вечность целою длиной.

Мы бываем в этом городе порой,

мы восходим по ступеням — в темноту.
А над нами громоздятся сны горой,
нас ввергая в тишину и немоту.

Мы кричим, но кто услышит это крик?
То душа кричит, сводя себя с ума.
Не проникнет в темноту ни луч, ни блик.
Не спадёт с плеча убогого сума.

Это — город, ожидающий суда.
Мы не зря во снах являемся сюда,

потому что этот суд, глухой, немой,

кто-то там вершит над нами. Надо мной.