Стефания Данилова

...Но ты смотри на этот белый свет, 
на красный свет и на зеленый свет, 
когда ни зрения, ни света больше нет, 
смотри сквозь убежавший первый снег. 
Но ты иди сквозь этот белый шум, 
чабрец и тмин, корицу и кунжут,
танцуя, как ребенок или шут, 
не путая, где ждут, с там, где не ждут.

Но ты бывай, хотя бы иногда. 
Да не угаснет белая звезда,
как следует за вторником среда.
Сомкнись, бесчеловечная вода, 
одним хлопком ежовых рукавиц, 
не забирай зверей, людей и птиц, 
черты любимых, ненавистных лиц,
ни башен не оставь, ни колесниц.

Я смертница, я вышла без колец
я шла домой, пришла в железный лес,
сломался позвоночник, хвост облез,
у смерти есть и нищета, и блеск,
какие злые свечи в ней горят
и воск не плачет сорок дней подряд.
замерзшая вода из января
вспорхнула мотыльком из янтаря

Я буду плыть в осколках павших звезд, 
и видеть: надо мною строят мост 
те двое. Путь их долог и непрост. 
Но я вытягиваюсь во весь рост 
и все, что отнимало мой покой, 
всех, кто меня считает Неблагой 
и согрешил с последнею строкой - 
я заберу серебряной рукой

Держись за то, что любишь - и всегда
И я держусь, но что тогда, когда
все пять шагов навстречу - в никуда
За мной идет огромная вода
Без аромата, звука и лица,
святого духа, сына и отца
Без имени, без края и конца
Но ты звезда. И ты должна мерцать.

И холод не собачий, а людской. 
Нет зверя, что теплу противоречит, 
забрав с трудом доставшийся покой 
от сердца к сердцу и от встречи к встрече. 
"Все будет, стоит только расхотеть",
"Желаний не имей, и будешь счастлив"
К инсайтам притч и мудрой красоте 
мозг восприимчив слабо и отчасти.

Мы все - производители тепла 
и холода. Из шерсти, льна и стали, 
бумаги и муранского стекла. 
Изделие с клиентом не совпали. 
Инь-ян, контраст ч/б, добро и зло 
дают гнилой продукт полураспада. 
Как сложно, как смешно, как не свезло 
любить тогда, когда тебя - не надо. 

А надо непонятно что и как, 
врачуя подорожником лепрозу. 
Без разницы, где смузи, где коньяк - 
ты пьян сорокаградусным морозом 
в такое невеселое дерьмо,
что остается то, что остается. 
Смотреть в обледеневшее трюмо,
где прошлый ты ликует и смеется.

Палка, палка, огуречик, карандашик задрожит: 
вот и вышел человечек в удивительную жизнь. 

Ложка, вилка, и слюнявчик да игрушки на полу 
Человечек насвинячил и теперь стоит в углу. 

Ашки, бэшки, рассчитайся на раз-два, ча-ща, жи-ши. 
плюйте в лица, блюйте в тазик, ты мне больше не пиши. 

Во саду ли, в огороде, в час немыслимых потех 
мы при всем честном народе выбирали, да не тех... 

Кто направо, кто налево, карты, деньги, два ствола, 
развенчали королеву, и не вспомнят, что была, 

Тили-тили, трали-вали, а в ушах трамвайный звон, 
наливали, наливали, с глаз долой из сердца вон, 

плюс на минус будет минус, плюс на плюс звезда во лбу, 
вот скажи ка мне на милость, ты зачем лежишь в гробу? 

рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, приезжай хоть на часок, 
листьев мокрых, листьев палых нескончаемый вальсок, 

спят усталые игрушки, в неотвеченных висят 
не хочу к тебе в подружки, мне уже под пятьдесят 

мама мамочка мне страшно, отчего часы спешат... 
кто-то там стоит на страже и не выйти не сбежать... 

К стопке водки - огуречик. Палка палка крест равно. 
Вот и вышел человечек в бесконечное окно.

Я расскажу, кто звонче всех смеется
суровой ниткой сшитыми губами - 
тобою изуродованный Моцарт,
которому забыли вынуть память

о том, как он играл, а все внимали
с окорочком, ко рту не донесённым,
и посильней разлитого ткемали
его аккорды жгли чужие сёла.

И кто в бреду орал: "гуляй, рванина!",
а кто-то даже всплакивал немножко.
Но прилетела прямо в пианино
сочащаяся жиром курья ножка.

И все-таки дотанцевали пальцы
на клавишах с уже куриным вкусом.
Не ведал Моцарт, что неандертальцы
не отличат артхаус от искусства

или святую воду от Бонаквы.
Он доиграл. И, не скандаля, вышел.
Но он смеется звонче всех, однако,
хоть смех из-под зашитых губ не слышно.

Нас всех учили сдавать ЕГЭ и макулатуру,
ча-ща, жи-ши: нож справа, а вилка слева.
И если девушка в мини-юбке, то, значит, дура.
А парень должен быть чуть красивее, чем полено.
И каждый встреченный - это правда. Своя. И в доску.
Семь миллиардов различных правд на воздушный шарик,
застрявший в космосе. За то, что ты думал мозгом,
тебя одернут на первый раз. На второй ударят.
От гарантийной силы к свободе слова
маршрута нет. Поезда разграблены и горящи.
Никто не вздумает починить, если кто-то сломан.
И дело не в недостатке воли среди курящих.
На трассе, вьющейся от Идеи до Идеала,
мотоциклистам меняют миры местами. 
И это небо - как треугольное одеяло -
под ним теплее и в зарубежье уже не станет.
У дальних звёзд точность снайперски стопроцентна.
Я детски верю в то, что не выстрелят в астрономов,
поэтов, рыщущих по ночам вдалеке от центра,
и тех, в ком бьются не ультрамодные метрономы.
Нас всех учили. Но мы прогуливали за школой,
где кроме вечных шприцов, бутылок, бычков и грязи,
в цветах заплеванных и залитых кока-колой,
росла любовь, не состоящая с ними в связи.