Владимир петрушенко

Ты помнишь, как вместе с тобой 
мы слушали листья деревьев?
Они, наивные, шептались о вечной любви.
Микрофон тишины усиливал их голоса
до птичьего пения.
А теперь по остывшим углям
под бубен дождя
пляшет ветер-шаман,
напрасно вызывая духов
умерших листьев.

Как мальчишка,
бежит босоногий ручей,
тряся кудрявой головой.
Он несет в своих ладонях
бумажные кораблики, с парусами,
наполненными громким смехом.
Смотрит в окно старуха зима.
Ей так трудно умирать одной.
Хотя бы забежал кто-нибудь из тех,
что бросали снежки,
катались на санках и на лыжах...
Не слышат.

Я становился деревом,
чтобы проверить теорию переселения душ.
Стоял у дороги
весь в желтых листьях мудрости
и философствовал,
глядя вслед беззаботным влюбленным.
Я становился водным потоком,
бегущим через пустыню,
чтобы проверить теорию суфизма:
поил жаждущих, а они
поднимали брошенные монетки,
чтобы никогда сюда не вернуться.
Я становился абсолютной идеей,
 шептал на ухо Гегелю:
"Не укради, не убий".
Застревал в горле Иуды
удушливыми серебряниками.
А потом... вернулся в эго,
которое ловило рыбу в пруду
среди зеленых камышей.
Приложив палец к губам, эго прошептало:
- Тише, ты. Испугаешь вечность!

Я взглянул на кухню - нет.
В зале - нет.
Нет и на лоджии,
хотя там и ночь, и звезды
над самой крышей.

Что ей еще надо?
Где ее черти носят,
эту музу?
Сел писать один.
Вот уже отошли воды  перечеркнутого,
Скоро разрежет воздух долгожданное "у-а".
Что это - рождение слова?
Сколько его носить в себе,
в мозгах, в душе, в носоглотке,
чтобы появилось что-то
по образу и подобию
этого божественного чувства,
которое восседает на престоле
моего сердца
или корчится от боли 
в нем.

Мокрый апрельский снег,
как морщины на юном лице,
включается в размышления 
о мгновении вечности,
которая прикасается к твоей руке
влажными пальцами,
чтобы ощутить твой задыхающийся пульс
и успокоить:
успеешь
в другом, неизвестном, необъяснимом.
Сердце бросает горячую кровь
в узкие вены,
как перчатку,
которую ты не поднимешь,
сославшись на нравы иные,
и сдашь,как древнюю книгу,
времени-букинисту
свое старомодное сердце. 

             *   *   *