Сергей Кривонос

День, словно странник бездомный, продрог,

Ветки деревьев колышутся пьяно.

Сватово — наш небольшой городок —

Вновь утопает в осенних туманах.

Маленький город большой суеты,

Где неприкаянно бродят зеваки,

Где беззаботно гуляют коты,

Если не лают сердито собаки.

Душу согреет дворовый уют,

Душу согреют знакомые лица.

Все нестолично здесь, разве что пьют,

Не уступая ни капли столицам.

Густо ползет по околице лес,

И, разрушая покой лепестковый,

То проезжает вдали "Мерседес",

То неуклюже проходит корова...

День, словно странник бездомный, продрог,

Но не случайно вдали так знакомо

Вьется прозрачный веселый дымок

Над покосившимся стареньким домом.

- На кой он ляд, чтоб мыши, что ли, грызли, —

Кряхтел Матвей, — мне впору на тот свет…

Но все ж купил в райцентре телевизор

И прожил с ним еще двенадцать лет.

Привыкнув к говорливому экрану,

Старик, по комнатам прошкандыбав,

Садился с бабкой Настей на диване

И чай из кружки медленно хлебал.

И доставал печенье да варенье,

Чтоб не уснуть, не дать, мол, слабины.

Не пропускал он ни программы «Время»,

Ни жарких игр на первенство страны.

Бывало, что, знакомого встречая,

Дед вел беседу, опершись на тын,

О том, что происходит на Гавайях,

И как вчера сыграл Олег Блохин.

Болезнь его любая обегала,

Ведь заболел футболом дед Матвей,

И бабка Настя вовсе не ворчала,

Хотя ей больше нравился хоккей.     

Григорий жизнь невесело прожил.

Война. Послевоенная разруха.

«Прожил, а ничего не накопил», —

Ворчала иногда жена-старуха.

Он понимал, что время — умирать,

Но все дела, дела не позволяли.

И сыновей хотел уже позвать,

Да где там — забрались в глухие дали.

Но стало все-таки невмоготу,

За горло взяли старые болячки,

И жизнь упрямо подвела черту,

Последний день Григорию назначив.

Вот так — когда Григорий тихо спал

И слышал, как негромко сердце бьется,

Какой-то странный голос прошептал,

Что все… что день последний остается.

Дед встал. Печально скрипнула кровать.

Взглянул в окно — земли сухие груды.

Подумал вдруг: «Кто ж для меня копать

Такую твердь суглинистую будет?

Как ни крути, а некому. Ну, что ж, —

Прокашлялся. Погрел у печки спину. —

Возможно, завтра разразится дождь,

Промочит грунт, тогда и опочину».

Порой казалось,  нету больше сил,

Ни капельки уже их не осталось,

А он, крестясь, у Господа просил,

Чтоб тучи поскорее собирались.

«Куда моей старухе яму рыть —

Ей жизнь давным-давно пора итожить.

А если б дождь прошел, то, может быть,

Управился б сосед — он чуть моложе».

И дед терпел, хоть было все трудней.

В груди давило. Губы сжал до боли.

Как будто был не в мазанке своей,

А там, под Оршею, на поле боя.

Хотелось показаться, уходя,

Таким, как был, — и крепким, и удалым…

Он умер через день, после дождя,

Когда земля сырой и мягкой стала.

«.. .Легче там, где поле и цветы»

Николай Рубцов

Цветы и поле, поле и цветы.

Река. И вздох проснувшейся планеты.

И никого вокруг. Лишь я и ты,

И тишина на сотни километров. 

Вот так бы и ходить среди полей,

Не чувствуя былой обидной боли,

Влюбляясь каждый раз еще сильней

В зарю и это небо голубое.

Прерывисто дыша, спешит вода

За горизонт, куда скатился Млечный.

И дремлет одинокая скирда,

Рассветной дымкой прикрывая плечи.

Спасибо, мир, за поле и цветы,

С которыми душа моя навеки,

Непогрешимо оживляешь ты

Все то, что человечно в человеке.

Здесь неизменно умирает ложь,

А ковыли к ногам бегут, встречая.

Светлеет день. Он тем уже хорош,

Что в глубь полей запрятал все печали.

Я тихо стану на краю мечты,

Поймаю на лету случайный ветер...

Среди рассвета — только я и ты,

И тишина на сотни километров.

Рассол налит в стакан, а в горле сухо,

И муторно который день подряд.

Ты смотришь преданно в глаза, как сука,

Которой надо накормить щенят.

Что прошлое? Его не станем хаять,

Оно ушло, и мы давно не те.

Угрюмых мыслей изморозь скупая

Проступит новой строчкой на листе.

Безлюдье. И дымится сигарета.

Вздыхают сонно рощи и поля.

В моих руках синицы больше нету,

Но нет, увы, и в небе журавля.

Раздумья наползают и терзают,

И ты, устав растерянно грустить,

Такими смотришь на меня глазами,

Что глаз от них никак не отвести.