Виктория Кольцевая

Докуриваем холод и листва
летит на обгоревшие слова.
К утру смиренный запах листопада
займется над запальчивой рекой.
И только ступа с дремлющей Ягой
учует человечий воздух сада,
звериную сырую хрипотцу,
пчелиный свет,
скользнувший по лицу
из чуждого безоблачного юга.
Где души не сгорают на костре,
а бьются в минотавровой норе,
опутанные нитью —
друг о друга.
Когда бы черный сад увидеть мог,
в какое небо катится клубок,
над чьей водой белеет или сушей.
Чтоб терпкая сосновая игла
в просвет ветвей тянула, как могла,
хотя бы нить, связующую души.

Кот на прощание обувь почистит щекой.
Сядешь в почтовый УАЗ 
и приснится покой,
ржавая капсула времени, cплюнув на снег
или на гравий чихнув, 
совершает пробег.
Прямо поедешь — 
весна уведет за Покров,
влево свернешь 
четверых подобрать челноков.
Грунт поплывет и речной огребется песок
пятым, ни мертвым, ни склонным ожить,
колесом.
Бабушка, бабушка, стой, 
погадай по руке,
что за свинцовой печатью в холщовом мешке.
Горсть карамельных сердец, 
костяная нога,
если не видишь имен, 
угадай по слогам.
Трижды свернувший направо — 
едва не святой.
Сено июльское пахнет его бородой,
трется о шерсть васильковую 
яблочный Спас.
Будто теленок парной о заглохший  УАЗ.

Вот и сказалась дурная привычка
свистеть.
Все что могли, притянули священной свирелью.
Холод собачий
и дробь оловянных костей,
ветхое право дрожать в однобортной шинели.

Враг разбухает
на панских запасах дрожжей,
таинство плоти божественно,
хоть уязвимо.
Выгнуть суставы в объятиях феи Драже —
акт на пределе бессмертия
и пантомимы.
Олово, кто бы поверил, бывает ранимо,
не отличаясь искусно изъятым ребром,
гибкой повадкой
мыслителя и человека:
вышел на воздух
и в бочке сидит с фонарем,
или очнулся и бродит,
вишневый эль греко.

Или запрыгнул на головы и ни гу-гу,
будто всю жизнь сапогами на чьем-нибудь теле.
Пусть позвоночные головы
гнутся в дугу.
Если б не этот назойливый
запах свирели.

все равно футбол не футбол
валет не валет — балет
все равно читатели 
правд и неправд газет
не читатели не 
соглашусь писатели не продолжай
все равно серпом  
что посеешь — неурожай

не по осени так и сени мои в стогу
так теряю тебя теряю и берегу 
так калечу лечу 
не тебя — до тебя 
сто лет
все равно футбол не футбол 
валет валидол
балет
ткни крылом покажи 
который не лицедей
из яйца восстань аки греки 
из орхидей 
стань как лист травой 
меж лебедем и жнецом
не родись не Ледой 
ни голосом 
ни лицом 

Крупнозернист орешник и дождь медов,
так макинтош до холода не накинешь.  
Но долго ползет трамвай от Суконных рядов,
только за смертью его посылать в Казимеж,
втуне склоняя место, сезоны, век.
Жженый шарманщик кожей впитает снег
много быстрей, чем месиво под ногами 
станет брусчатой родиной не для всех
птиц перелетных, 
сдавшихся с потрохами. 

Каменный остов хищен как рыбья кость, 
житницу громких дел настучала трость.
Ручку вращая, делаешься добычей,
суммой наречий где почему когда, 
ребрышком птичьим. 

Что же, Катрин, опять западает соль, 
хлебом единым пухнет ручная сила.
День проживем и скатимся по кривой
столь сизоносо, 
будто и сизокрыло. 
Если по нашу душу верховный тать
выйдет, играя тросточкой, от портного,   
мы бы могли какую-то часть

продать.  
Чтобы сменить мелодию за целковый.