Людмила Некрасовская[вне конкурса]

Я это понял только ныне.

Уставший от пути и жажды,

Когда бы там, среди пустыни,

Я по скале не стукнул дважды,

Когда бы не просил у Бога

Ни помощи, ни утешенья,

Когда бы не была дорога

Трудна до головокруженья,

Мне б не хватило сил, чтоб дольше

Наш путь людскою кровью мерить.

Похоже, Он мне верил больше,

Чем я сумел Ему поверить!

И вот за то, что верил мало,

Сердца не зажигая верой,

За то, что мне толпа внимала,

Сочтя мои слова химерой,

Наказан я. Передо мною

С минутой каждою заметней

Земля, рожденная мечтою!

Но мне не сделать шаг последний…

Ей велели зубною щеткой мести асфальт.

И сорвали с нее одежду. О, стыд момента!

А какой-то вандал, разломав дорогой ей альт,

Стал ее избивать обломками инструмента.

Этот город, что был любимым, сошел с ума.

И хотя обучила музыке тьму детишек,

Пред безумной толпою стояла она сама.

На душе и теле не счесть синяков и шишек.

Унижение – хуже смерти. И в этом суть.

Утверждаться за счет обиженных так убого!

Небеса, прогремите! Скажите хоть что-нибудь!

Но молчит Господь, бесполезно молиться Богу.

Сколько зла вокруг! Справедливость давно слепа.

Разве людям бывают в радость людские слезы?!

Над убитой еврейкой злорадствовала толпа.

Но никто не сыграл мелодию Лакримозы.

Мой сыночек родной! Трое суток, как ты затих.

Прижимаю тебя к груди, согреваю телом.

Покормить бы тебя, только пусто в сосках моих.

И сама я уже не помню, когда и ела.

А соседка моя съела умершее дитя.

Пусть не знает никто вовек этот голод жуткий.

Ты не бойся, малыш, не обижу тебя, хотя

Мне мерещится хлеб, и мучает боль в желудке.

Я тебя, дорогой, не дам у себя отобрать.

Потому и они тебя не съедят, мой милый.

Мне бы хлеба чуток. Может кто-нибудь хлеба дать?

Я не помню, когда сынка молоком кормила…

Этой ночи бессонной тягучий настой

Насыщает минуты густой темнотой.

Но не вылечить время от паралича,

Хоть сгорает луны восковая свеча,

И отрывочных мыслей тяжелая муть

Не дает ни стихи написать, ни уснуть.

В лесу просыпается баба-Яга.

И, свесив с кровати корявые ноги,

Ворчит, чертыхаясь, что март на пороге,

А крышу избушки накрыли снега.

Паук паутину развесил в углу,

Посуда не мыта, а хочется супа.

И так прохудилась от времени ступа,

Что, видно, придется освоить метлу.

И кот разорался, совсем оглушил,

И ухает филин, играя на нервах.

Но Леший букетик подснежников первых

Яге на окошко уже положил.