Виктор Павлов

Опять бессонница. Вторая за неделю.
Лежу на раскладушке жесткой
на неудобства время разменяв,
и не хочу вставать под свет настольной лампы,
чтоб записать воспоминанья детства,
а там мне — восемь или девять лет,
и ничего не надо: ни дома, ни семьи, ни денег;
я, деревенский мальчик, иду по лесу,
дорога ровная и холодит мои босые ноги,

но ней пока еще ни склянок битых,
ни металлических консервных банок,
ни просеки для нового шоссе;
простое утро месяца июня, и я один,
вокруг же лес и птицы, поющие великолепью песни, — 
и свет еще не солнца — утра,
в своей простой природной дымке;

я удочку несу, как золоченный вымпел:
сегодня я рыбак в Лопашино иду,
всего два километра, и — родное:
деревня, пруд, деревья над водой,
команда неразлучная друзей…

Теперь и выпить их не соберешь,
так хороши у жизни сети…

Только стоит вам неодобрительно упомянуть его имя,
как придут в движение пружины всей мировой культуры:
на вас, крупно зашагает Дант, в огромных ботинках с подошвами из воловьей кожи;
весьма паршиво, прищурившись, взглянет Верлен,
а Рембо — Рембо, возможно, просто плюнет.
                
От бумаг приподнимет голову Шекспир
и одобрительно скажет Данте: "Мочи его".
Мольер с Франсуа Вийоном не очень деликатно обчистят ваши карманы,
а Анри Бергсон, Анри Бергсон погрозит вам пальцем,
чрезвычайно похожим на копье Архилоха...                

Лишь Леконт де Лиль и его соратники по литературе
заулыбаются вам во весь рот, да и тех притянут к ответу
все эти сплетения и пружины мировой цивилизации.
 

Е. Ш.

1.

Твои волосы светлее, чем лен, твое тело белее слоновой кости,
движения упруги и резки, как тело испуганного горностая, -
ты сама природа;
 
когда я вижу тебя, снег чувств, падает с вершин моей души,
и я произношу, твое имя, рожденное в ущельях моего сердца,
раскатистое, как эхо.
 
2.

Появляешься ты всегда неожиданно, светлая и тонкая, как шелковинка;
я предлагаю тебе удобное место, яблоки: сидим и болтаем;
дети, сущие дети: весь мир мимо нас;
 
смотрю на твои руки, лицо, светлые в легкую золотинку волосы
и набалтываю столько, что ты от меня уже никуда не уходишь,
да и куда идти: мы и так во вселенной...
 
3.

Сегодня опять идет снег; он падает крупными хлопьями осыпая мир;
от огромности его белой подвижной красоты - возвышенно и тревожно,
а в мире, где для тебя, все так тонко, пусто и чисто,
даже, своим присутствием, не хочется нарушать,
первозданность белого времени;
 
но ты, точно черная невольница, по доброте своей, снова со мной;
мы гуляем, пьем чай или кофе, разговариваем... 
твои слова нежнее, чем руки любящей женщины. 
Кто бы еще, в этом мире, мне - отступнику и пришлецу, 
дал столько сил и веры в то, что еще следует жить...

Плотная, 
черная, 
сизая масса, 
растекалась, ложилась на землю,
впивалась в пространство, 
облекала предметы, входила в дома... 
Но это было вчера, - 
а сегодня повсюду, -
и сумрак, и холод, и тьма. 
Дым пропитал города 
и, пространство, деревни. 
Он ползет, извивается, рушит и саднит,  
он, древний, не дремлет.
Где, что есть, им пропитано, до мелочей: 
погремушки и куклы, 
как для больших, так и малых детей;
инструмент и посуда, лоснятся от сажи; 
судьи судей, не оставлены им без поклажи; 
люди, в удушье, становятся грубы и скудны,
и сходят с ума.

Одичавшие твари, то ли - собаки, 
то ли... кто-то еще, бродят повсюду,
превращаясь в торговое мясо, 
превращаясь в кучу дерьма... 
Пропитаны кости и души, 
машины, дома... реки... паромы... 
Везде один только дым...
Он душит людей, превращая их... в комья земли, 
на разросшемся теле кладбища...  
незабудки оград, по земле-пепелищу... 
Все могильщикам: плата, работа, еда... 
Дым везде... в нем душа заплутала:
дома нет, - есть дорога одна,  
от вокзала к вокзалу... 

синий, 
черный, 
прозрачный... 
Войны, пламя пожаров, разбой и разврат...
все в дыму, все укрыто, 
вся жизнь - невпопад... или сбой...  
искаженные души; лица - оскал; 
руки тянут песню войны,
народы секутся как волос... 
Плохо слышен Господний голос... 


 

Сумрачным светом, 
цветом лебяжьим,
выткала Родина 
месяц февраль:
небо огромное, 
сумрак покатый,
тонко размытый... 
точно тарань...

Смыслы потеряны, 
мысли разъяты...
ветер протяжный 
прямо в лицо;
жизнь помертвела... 
только вороны
кружат... и кругом
держат кольцо;

громки вороны, 
зимние птицы,
но необъятней, 
их криков, - поля...
В степь и пустыню, 
телом ложиться.
черное поле, 
наша земля;

сумрак приходит, 
небо двоится,
меркнут идеи, 
смыслы Кремля...
Черное поле - 
держит границы,
веры и судьбы, 
центр и края.