Храм чудо-Крыма! Бухты, мысы,
Задумчивые кипарисы,
Аквамарин воды! И горизонт
Моментом райского слиянья даден.
Античный мир у нас едва ль украден –
Всё также полновесно дышит Понт.
Кентавры представляются у брега
Фантазии туриста – человека,
Когда-то Куна знавшего взахлёб.
Реальней пароход – далёкий, белый.
Свод солнца выше золотисто-зрелый,
И свет песок желтеющий зальёт.
Зачем, скажи, нужна идея рая,
Коль есть реальность Крыма золотая?
Вот бухты вырез до чего хорош.
Фелюка уплывает в неизвестность.
И так тебе дана пейзажа резкость,
Беловато-золотой песок
Слитками таинственно мерцает.
Имя современности мешает,
Ибо дух античности высок.
Облака-триремы, ибо нет
На воде сегодняшней триремы.
Пляжные – как свет – привычны темы,
Тут весьма разнообразен свет.
Розоват и зелен поутру,
Днём он флаги синие подъемлет.
Все оттенки человек приемлет,
Напевает, весел, – ту-ру-ру.
О, отдохновение от дел!
Кипарисы всё-таки печальны.
Но потоки света вертикальны –
Нечто львиное – гриваст!
Добрая душа нежна.
Пласт поэзии – как пласт
Небосвода.
Явь ясна.
Но подтекст её каков?
Злато крымских берегов.
Вот истории слои –
Золото мощей твои
Мысли осветлит насколь?
Есть иль нет чужая боль?
Боль как трещина прошла
Через ангельское сердце.
…ибо жизни соль светла –
– Гни эту ветвь, Петяй, давай!
– Да гну же! – Резко распрямилась.
Действительность преобразилась –
Качнулось небо невзначай.
Орехи рвут, ладони их
Шероховато наполняют.
И детский смех, и детский стих
Вам не понять, что значит догореть,
И догореть и быть живым при этом.
Огня уже отбушевала медь
Густейшей ночью у реки и летом.
И я остался, сер и седоват.
Изведав всё, я соль реалий знаю.
Но знаньем этим я не виноват.
Когда любовная горячка
Пройдёт – останется любовь.
Любовь спокойна – однозначно,
Не требует помпезных слов.
Она связует тонко-тонко
Всех обитателей земли –
Чтоб горькую слезу ребёнка
Лагерь плавит кости, чтобы
Гнулся человек легко.
В густоте людской чащобы
Черный цвет. Где молоко?
Где осмысленность? Где соли
Мощь крупитчатая? Где?
Лагерь это область боли.
Души стонут в пустоте.
Выстоявший проницает
Солнцем ту реальность зла,
Чтобы – перспектив не знает –
Зычен был тот крик Ахилла с насыпи –
Люди падали, как листья от него.
Сыновья и братья, и друзья и пасынки :
Дальше – больше. Смерти торжество.
Да, с Танатом что ль герой вдруг побратался?
Шлем сверкает. И сверкает щит.
Долго меч без дела оставался –
Кровью металлической блестит.
На щите весь мир – поля и горы,
Хороводы, зреет мерно виноград.
Юноши на дев кидают взоры –
Каждый жизни рад.
Смерти нету на щите Ахилла.
Корабли плывут, дельфиньих спин
Выгибы, волны даётся сила.
Лютость боя. И Ахилл один
Смертную возделывает пашню,
Позабыв спокойный день вчерашний.
Смерть он щедро сеет – но посев
Оный и его сомнёт когда-то.
Ныне слава Ахиллесова богата –
Анфилада – золото зеркал.
И по ней проходит человечек.
Разносолов не приемлет печень.
И от жизни он уже устал.
Он идёт в столовую, и там
С золотой тарелки ест морковку.
Внук похищен – выкупа не дам.
К выгоде не потерял сноровку.
Что за сценой? Занавес поднять.
Занавес малинов. Явно бархат.
Деньги – заявил, зевнув, – не пахнут.
Но душа ведь может и вонять.
Римский император, мильонер
Нынешний – есть линий этих сходство?
Жить без метафизики – сиротство,
Современный мир тому пример.
Роскошь жадно смотрит на простор
Анфиладой что ль, лепниной что ли?
Сузить до себя! Вот приговор.
Торжество её кромешной воли.
Деньги, деньги, дребеденьги, тьма!
Слишком настоящее серьёзно.
Будущее в нём растёт весьма
Просо звёзд. Крупа иль семена?
Звёзды наблюдаешь из окна,
Глубиною неба покорённый,
Изучаешь даль порой бессонной.
Веером рассыпаны огни –
Или в мозг посеяны они?
Светом прорастают и пшеницей,
А пшеница будет золотиться.
Звёздная и млечная стезя!
Мне такой пройти, увы, нельзя.
Звёздные кусты, вихры, деревья.
Целые леса. Там есть движенье?
Рощи и поляны светлых звёзд!
Стаи звёздных птиц и сумма гнёзд.
Капельки и грусти и печали
Мёдом блещут в царстве вертикали.
Звёздные я вижу города –
Башни, замки, чудо-красота.
Звёздные драконы, рыбы. Звери –
Вечной мифологии я верю.
Звёздные плоды я соберу,
И не верю смерти. Но умру
Всё-таки, и это знаю точно,
О! Нам к духу земли не припасть!
Чернозём фиолетово-чёрен.
Чёрный грач, будто имущий власть
Мерно движется – сколь иллюзорен?
Мы, насельники тех городов,
Где асфальт и бетон подзабыли
Землю детских растерянных слов –
В детстве все мы ту землю любили.
Босиком… хорошо босиком
Было чувствовать чёрные комья.
А теперь всё работа и дом,
И немного событий ведь помню я.
Или ракушку гроба на дно
Опускают, и ракурс пугает?
Или жизни допито вино,
Ну а то, что пьянило оно –
Старый мост пружинит и вибрирует.
Маленькая – там, внизу Ока.
Город зелен – будто имитирует
Рай – мне кажется издалека.
Город тих, провинциально скучен.
Мост – когда смотреть издалека
Тонкой-тонкой линией текучей
Фригийской флейты волхвованье
Заставит камень зарыдать.
Поэт – заложником страданья –
Вновь начинает рифмовать.
Поэт подобен пилигриму
Метафизическому.
Путь.
Поведать Мекке нечто, Риму
Что можешь, не изведав суть?
Поэт в паденьях, воспареньях
Душой вбирает жизни соль.
Он весь без кожи. Он в сомненьях
Реален он вот здесь насколь?
Янтарный мёд играет светом,
И синевой глубин волна.
И крик поэта – песнь при этом,
Дом распотрошённый, доведённый
До какой-то чёрной пустоты –
Но метафизического свойства –
И двором проходишь мимо ты.
Рамы раскуроченные двери –
И углом та лестница видна –
Дышит осознанием потери
Неподвижно вверх стремясь она.
Хлам вокруг, бутылки и объедки,
Затхлостью воняет тяжело.
Ишь, для наблюдения объекты
Выбрал!
Повернул – и вот светло.
Улица обычная с движеньем
И большой-большой универсам.
И на всё глядящий с отвращеньем
Пили во дворах субстрат,
Из окна вихрился рок ядрёный.
И никто не виноват,
Что поэт сегодня – до смерти влюблённый.
Безответно – да. И…что сказать
Сможет здесь базарная цыганка?
Если жизни видится изнанка –
Страшно жить, и страшно умирать.
Капельку гармонии не смог
Он извлечь из праздников и будней.
Жизнью жил неистовой и бурной,
А не то покроет душу мох.
Мох-то не покрыл, покрыла грязь,
Счистил бы – да чем?
Рвётся вдруг с пространством яви связь –
Лёгкие звоны на пристани –
А в буфете есть водка и хлеб.
Огурцы мнятся чем-то столь истинным,
Что отчаянья голос нелеп.
Пароходик потом шибко-шибко
Отвезёт в небольшой городок.
Зелень всюду, а спешка – ошибка,
От неё здесь ты очень далёк.
И в гостинице – маленькой, ясно –
Ты проснёшься поутру – и столь
Будет солнышко литься прекрасно,
В лавке утварь продают церковную,
Я её рассматриваю, новую,
Сквозь витрину. Далее иду.
Вон тритон фонтана нити тянет
серебром воды играя, манит.
Ну а рядом продают еду.
Римские и древности и новости
Заключаются в пределы повести,
Что читаешь, открывая том.
Пинии о чём рекут воронам?
А пейзаж – он предстаёт зелёным
Торцы
Глыбастых плит
На старом кладбище замшели.
Трава
Растёт себе, а мир омыт
Высоким светом, явленным на деле,
Но мощь его понятна нам едва.
Склонившись, бел
Скорбит здесь ангел.
Его рука
Отбита, скол как мел.
И вряд ли танго
Тебе исполнят облака.
И церковь так
Мрачна со стороны, как будто
И радости в действительности нет.
Не разберёшь ту надпись ты никак,
От этого довольно жутко.
Уходит свет.
Да нет, покой
Омоет сердце, и – уже не страшно.
Ограда, крест.
К той подойди могиле, или той.
И облака как башни
Под снегом жёсткие кусты
Едва ль страдают от мороза.
Мир вряд ли ждёт метаморфозы –
Законы бытия просты.
Поэзия – познанье яви
Чрез описание чудес,
Какие отвергать не вправе
Герой – хоть искушает бес.
Рябина красными огнями
Горит под синевой небес.
Припомнишь двор – почти что лес
В цветенье летнем, в летней гамме.
Отсюда – радость и печаль:
Они, увы, необъяснимы.
Но ввысь уводит вертикаль,