Золотой осенний сад.
Иль разграблена казна?
В этом я не виноват,
Золотые ткани мне
Интереснее плодов.
Вспыхнут иногда во сне
Сад мне яблоки дарил,
Облетает ныне он.
Я посланье получил
Золотой осенний сад,
Тишины стеклянной звон.
Скоро прели аромат
Веток резкие черты,
Воздух синевой глубок.
И в саду сидящий – ты –
Лето было или всё же нет?
Лезет на кафедру лобастый
Пустозвон и педант –
На кафедру докторскую променявший талант,
Лезет с мерзкой гримасой.
И кричит: – Я рассчитал всё!
В садах расчётов произрастает истина!
Я утверждаю – скоро свет затмится траурной полосой!
Другие – доктора и профессора –
Зашумели: – Как? Не верим! Быть этакого не может!
А оратор с кафедры возопил: – Ура!
СМИ, до сенсаций жадные
А поэт лежал на диване под бетоном депрессии
Дома.
Чётко знал – не нуждается мир окрестный в поэзии,
По улицам тем временем шагали рядами стройными
Попы в облачениях, миллионеры с корзинами денег,
Интеллигенты – их участь всегда и всем быть недовольными,
Домохозяйки – эти от нечего делать.
Инженеры, давно забывшие, что такое зарплата,
Партийные лидеры – горлопанистые ребята,
Редакторы, оперные певицы, шоумены,
На машинах ехали бизнесмены,
Собиравшиеся скупить сокровища Ойкумены.
.................................................
Все протестовали против открытия
Лобастого мудреца.
Не хотели, чтоб свет исчезал, кричали.
Композиторы музыку сочиняли,
Бравурность которой опровергала возможность траурной полосы.
На башнях, на кирхах, на многих запястьях сверкали
Как-то по-новому, весьма зловеще часы.
Но по утрам на сосудах травы выступали
А днём транспаранты люди несли, плакаты и флаги.
Не работали церкви, рестораны, магазины, конторы, банки.
Торговля по боку, не купишь элементарного:
мыла, чернил, бумаги.
Ни помолиться, ни поменять валюту,
ни скушать супа из жирной наваги.
Площади и проспекты патрулировали важные танки.
А поэт всё лежал на диване,
Видел строчки – они мерцали в тумане
Метафизическом,
Пока город заходился в экстазе мистическом,
До какого не было дела поэту,
Убеждённому, что никогда не исчезнет солнечный свет,
Расходясь с похорон, говорят
О таких пустяках, что нелепым
Предстаёт погребальный обряд,
Или прячут тоску и испуг?
За спиною кресты остаются.
А учитель, товарищ и друг
Приглушённо звучат голоса,
За оградой мелькают машины.
А сознанье страшат небеса,
Потому говорят о семье,
О делах, о грибах, о соседях.
Потому позволяют себе
Ибо мучает плотский итог –
Красный ящик и чёрная яма.
И ложится осенний листок
Ночь – обсерватория для многих
Тема ночи радостна поэтам,
Строчек, совершенных и певучих.
Ковш легко качается над бездной –
Фонари тихонько отвечают
Самолёт летит, простор меняя,
Хвост павлиний – цветовой орнамент.
(Библию сравнил с хвостом павлиньим
Небеса отсвечивают синим,
Ночь! Её круги и полукруги,
Скрипки и прозрачные овалы!
Сложные мистические знаки
Стекловидна звёздная водица –
Ну а что небесный злак питает,
Вечер сыпал горсти звёздной пыли.
Месяц золотит сейчас пространство,
По церквям старинным свет струится.
Свет медовый нежно тронет скверы,
Вон пруды – одной цепочки звенья.
Серебром сквозит оркестрик струнный.
Как обсерватория богата!
Чтоб душа очистилась и пела,
Зачем ты куришь натощак?
Ведь всё, как говорят, ништяк:
Жив, относительно здоров,
И для стихов хватает слов,
Обут, одет, etc.
Ещё не кончена игра.
Я не играю, я всерьёз,
Дауна с лицом одутловатым
Мать ведёт гулять. Осенний день.
Облака слоисто-сероваты –
Мать страдает. Или же привыкла?
Сыну карамельку развернёт.
Памятник терпению воздвигла
Бедный мальчик не воспринимает
Бытие, где радости и мрак.
Лёгкий ветер тополя качает,
Рыжий пудель тявкает потешно,
Весело за мячиком бежит.
Даун, существующий безгрешно,
Он с улыбкой смотрит на реальность,
Губы корчит – не удался звук.
…И проглядывает инфернальность
…Тяжело тебе? Исправен мозг!
Не гневи Создателя, несчастный!
Ты ведь и таким родиться мог
Вот тогда бы по-другому жил –
Не томили б вечные вопросы,
Не писал бы, и совсем не пил,
И не мучил бы себя, философ.
Лунный кот.
Интересен он ребёнку,
Кто же видел? Шубка блещет!
Иль никто?
Лунный круг земные вещи
Их меняет) зыбким светом
Тут зальёт.
Всё равно – зимой и летом
Крыши, их коньки мерцают,
Вот зигзаг,
Что коту не помешает –
Слуховые окна тоже –
Чёрный мак!
Жить фантазией негоже.
Кот! Погладить я желаю
Жёлтый мех.
Почему? Не понимаю.
Заглянуть в глаза твои бы –
Ведь они,
Как овеществлённый выбор.
Кот, молчание приемля,
Любит ночь,
Небеса, и вместе землю.
Жить не может, вероятно.
Нету сна.
Лунный свет, белеют пятна.
Таллиннская элегия
Без черепицы старых кровель,
Без кирхи, что увижу в профиль,
Без переулочков твоих,
Где настоящее теряешь.
По сумме зданий городских
Я в Кадриорге видел пруд –
И в нём как сон мерцали карпы.
И мой средь зелени маршрут
Мне, верно, больше не попасть
К сереющему сталью морю,
Где ангел крест вознёс – как власть,
Со смотровой площадке мне
Уже не видеть нижний город.
И память юности в цене,
Боль
До гранул жёсткой боли сужен –
Мой череп ею перегружен.
Я на него хочу глядеть!
Он во дворе – и двор заполнен,
А может боль – большая сеть,
На яблоки глазные я
Давлю – их выпуклость тугая
Вдруг вспыхивает,
Изменяя
Потом я комнату свою –
Паркет, играющий янтарно, -
В пределах прежних узнаю.
Но снова жидкое стекло
Мой бедный мозг переполняет.
Глазные мускулы свело,
Чуть шевельнёшься – и огонь
Густого светлого накала
Плеснёт в виски – прижму ладонь,
Не подчиняясь боли, стих
О жизни собственной слагаю.
И пусть в глазах струится Стикс,
Клиническая смерть
Неопалимой купиной
Свет сокровенно-золотой.
На скорой помощи везли,
Потом палате колдовали –
В нём что-то резали, узлы
И вдруг склонившихся врачей
Увидел сбоку.
И осознал душой своей
По коридору повлекла
Его мистическая сила.
Он понял – будущность светла,
Потом – обратный путь. И вот
Он в тело юркнул, будто в норку.
И жизнью прерванный полёт
По мотивам Чехова
Пол щеляст. Чиновничьи утехи –
Пьянство в одиночку. И пейзаж
За окном, что исключит успехи
Напрочь – нехорош. Церковный звон.
Где-то дача, вечер густ на диво.
– Пал Петрович что ли? – Ясно он!
Иванов сразиться предложил
В преферанс. Для нас поют цикады,
Иль звенят. А спор не вдохновил.
– Нет, Евгений, утверждать не надо
Так категорично… – Хороша
Чёрная смородина – созрела,
– Где, Андрей Ильич, скажи душа
Стар архиерей. И он устал.
Всенощная силы отбирает,
Ныне отбирает. Город мал.
Где-то электричество мигает.
У дьячка был пёс… а звали как?
Пьют опять судейские в трактире.
Для чего сознанье душит мрак,
Огонёк в аптеке. Но едва ль
К ней придёт – к аптекарше – любовник.
Не придёт, естественно. А жаль.
И доходов не принёс ей вторник.
А студент по берегу идёт,
Тихий всплеск порадует немного.
Вам смешно! Массивный небосвод
Снова дача. Маленький роман
Меж кузеном и кузиной. Что же?
Утренний, конечно, бел туман,
С молоком по цвету сильно схожий.
Вся ль Россия? Колокольный звон.
А подросток дома застрелился.
Жалко всех. Но светел небосклон,
© Александр Балтин, 2006-2007.
© 45-я параллель, 2007.