* * *
Дождь ли проявится в небе вечернем,
Ночь ли приластится
Неизреченным –
Всё-то мне чудится дальнее эхо
Странного,
Неразделённого смеха…
Всё-то мне видится белая сцена:
Пьеса идет – актуальная очень,
Всё в ней серьезно,
Сверхважно,
Сверхценно…
Но – что за дела?! – кто-то громко хохочет!
Ты глянь-ка: сидит возле самого края
Сцены –
Нетронутый мощным софитом –
Задницей крашенной пол протирая, –
Старый паяц
В колпаке знаменитом!
Сидит – и до колик, несносный, хохочет:
Речь ли герой произносит – хохочет,
Слёзы ль утраты актрисочка точит –
Неугомонный –
«обратно»
Хохочет!
Зной ли, пурга, чья-то совесть, карьера,
Гневное око, лазурные очи…
Буйно –
При тёмном безмолвстве партера –
Старый паяц, как безумный, хохочет!
Нет бы ему – да вскочить-покривляться,
Хохму какую – как надо – «приправить»…
…Всё-то торопятся, всё-то толпятся,
Всё-то стучат в мою пленную память…
Смерть ли, любовь… Зеленеют… Опали…
Грим ли смывая, парик ли напялив…
Всё-то мне чудится дальнее эхо
Странного,
Неразделённого смеха…
* * *
…Да что свершил я – подлого, облыжного,
Преступного? Скандального? –
Не возлюбил – как надо – ближнего?
Отбил любимую – у дальнего?
Прошу прощения – у ближнего,
Прошу прощения – у дальнего,
У ветра – прямо в грудь – булыжного,
У века моего кандального…
Памяти Лидии Руслановой
Мне хочется плакать – восторженно и благодарно –
Обняв эту песнь – как подушку – навзрыд и навек –
Весёлую песнь:
С Сахалина, да – эх! – с Магадана –
Восторженно и благодарно
Бежал человек –
Звериною узкой тропой, во степи, в тёмном лесе…
Обняв эту жизнь –
Как решётку –
Навзрыд и навек –
О господи!
Плакать от лагерных нашенских песен…
Россия!
Неужто ты вся –
Из России побег?
* * *
Трудно дышать –
От табачной весны,
От тоски
Пыльные бури,
Бессильные бурые стены…
Смотрят – в чужой мастерской –
На меня холсты,
Будто мои – запылённые временем – тени.
Что за собранье –
В чужой мастерской –
Моих грёз и гробов?!
Что я отвечу?
Я сам им сродни –
Позабывшим, предавшим…
Только одно
В этой дохлой обители –
Бог и Любовь:
Кошка, что греет котят животом отощавшим…
Елабуга
Памяти Марины Цветаевой
Елабуга! Буга-буга…
На ней – постылая шуга,
Всё та же стынь,
Всё та же грязь –
Пластинка, что ли, засеклась? –
Елабуга-буга-буга –
Ни черт, ни признаков, ни мет…
Какие ж ТАМ нас ждут «блага» –
За ЭТОТ ад, за ЭТОТ бред?!
- За что, Господь?! –
Ни слов, ни сил –
Как спятивший Иов, кричу! –
Всех (и себя!) отпел-простил,
Тебя, Марина, –
Не прощу!
…Рябина, горькая, как страсть,
Мне светит тайно –
Сквозь снега…
Влюблённый лепет –
В стынь да в грязь –
Елабуга!
…буга-буга…
* * *
Апрельским плачем изойду,
И станет беспощадно ясно:
Прекрасна жизнь – как на беду! –
Да, жизнь прекрасна,
Жизнь прекрасна…
Какое небо – во всю грудь!
И сколько боли! Сколько боли!
И снова под ногами – Путь,
И колокол гудит:
ДОКОЛЕ?
* * *
В дачном кресле ночью…
И. Бунин
Устал скорбеть – тащить подённый вздор
Своих смертей – смертей – смертей –
ДОКОЛЕ?!
Я в дачном кресле, и ночной восторг
Томит меня – густой, бездонный хор
Незримых, тайных колоколен…
Я здесь в сердцебиенье тишины,
В скрещенье соловьиных многоточий,
Под стражей ветра, крапивы да бузины,
И три берёзы – рядом – три струны –
Мне взглядывают в очи…
Я здесь… Постой – в какие времена
Всё это было – было! – тишина,
Восторг и губы, жадные от жажды,
И колокольная тягучая волна…
Так значит – можно – можно дважды
Войти, вступить, ворваться – наяву –
Дорожкой лунной, струнным ладом –
В былую – эту! – золотую синеву?
…Я в дачном кресле: жив, живой, живу,
И ты – со мной, ты здесь, ты – рядом…
* * *
Бедной ночью
Вдруг прильнёт-почудится, –
Прикоснётся, будто приневестится, –
Чья-то жизнь: скамья, гитара, улица,
Деревянная –
С обрыва –
Лестница,
Даже двор – развешанные простыни,
Даже комната
И запах мебели…
Но зачем мне это всё –
О господи! –
У меня в судьбе такого не было,
В списках опыта вовек не значилось,
Никогда не числилось в наличии.
Так зачем мне –
чуждой речи вкрадчивость,
И молчанье на чужом наречии…
* * *
Не бойся отворить заветную калитку,
Не бойся сотворить запретную молитву –
Ты возвратился вновь в заглохший этот сад –
Вернулся, как письмо, пришедшее назад.
Остался позади твой путь: асфальт ли, шлак…
Ты отыскал свой флаг
Средь скуки, лжи и благ?
Узрел Господень знак среди вранья и выгод
Среди кухонных благ – обрел покой и выход?
Ты осознал свой крах?
Так не страшись отныне –
Открыто прославлять запретные святыни! –
Вне скуки, болтовни, проклятий и наград –
Как этот древний сад,
Как этот древний сад…
* * *
Мне к прежнему покою не вернуться.
Начну лишь только –
И в стихи ворвутся:
Бессонница, стон ливня – песнь об жесть,
Больничная палата номер шесть,
Решётки, мрак, и проч., и проч., и проч.,
И напрочь двери. Ключ давно потерян.
Ну что ж – не выть же зверем!
Буду верен
Тебе, благословленный этот терем,
Тебе, Судьба!
И все сомненья – прочь!
Ведь сказано, что горе – не беда,
Что всё на пользу, даже если плохо,
К тому же милосердная эпоха
Не отняла надежду – строчку Блока
О том, что «мир прекрасен, как всегда…»
* * *
Пусть я псих и обыватель –
Дайте –
После скучных всех
Пыток, паток и проклятий –
Старый дворик в Закарпатье:
Тын, крапива и орех…
Где до слёз смешна и мнима
Мина
Важных дрязг, идей,
Где на старом пианино
Старый бренькает еврей,
Где неспешны разговоры –
Да! –
О снах, дождях внезапных,
Сладких шалостях ребят,
Где вокруг синеют горы,
Звёзды – помните их запах? –
Явственно в ветвях рябят,
Где – вдали от злобных истин,
Сдобных башен, злых утех –
Расцветают мои листья,
Опадают мои листья…
Воскресают мои листья –
Тын, крапива да орех!
Танатос
Было да сплыло –
Весёлое море в солёных волнах да галерах, смолёных канатах –
Сплыло, рассеялось... Вечер. Молчит колокольня у храма Успенья.
Над Танаисом – таинственный ветер – Танатос –
То ли мерцание, то ли свечение –- тленья, распада, забвенья...
Тихий Танатос (Бог смерти у древних). Холодная веет Эллада!
Мёртвый Донец, огибая мой домик, осеннею рябью томится..
Всё это я лишь к тому, что – пора,
Что, действительно, надо –
Быстро собраться да славной водяры принесть из соседней станицы!
Вот уверяют: в какой-то там сказочной эре –
Чтоб сохранялась в застолье достойная харя (простите – личина!) –
Хладной водицей вино разбавляли... Впрочем, не в этом причина! –
Я, слава Богу – не вождь, не герой и собой Пантеон не украшу,
Но умоляю, мой друг: ни в безвременье, ни в беспросветье –
Не разбавляй!
Не разбавляй свою жизнь – эту тяжкую смертную чашу! –
Если ты хочешь – хотя бы на миг! – прикоснуться губами
К бессмертью...
Выпьем – по полной! На споры и слёзы не тратясь,
Чтоб – по колено ушедшее море,
Да с собственной справиться тенью!
Над Танаисом – таинственный ветер – Танатос...
Боже, как тяжко молчит колокольня у храма Успенья!
Ах, не глядеть, не глядеть, не глядеть бы мне в том направлении!
Мне бы – на белой галере – стремглав! –
Чтоб забылась та напасть!
Там, возле храма... Вечерние очи да плечи оленьи...
...Ветер Танатос!
* * *
В окно тюрьмы виднее, чем в бинокли
У неба грузного
Полынный вкус!
Смотри: горит сквозь ливень – не промокнет!-
Любовь моя – неопалимый куст.
Смотри и виждь:
В последний миг, быть может,
Да – на коленях, да – в грязи, в крови –
Я буду говорить с тобою, Боже,
На горьком, русском языке –
Любви...
* * *
Последнее посвящение О.Д.
Ты угощаешь меня дефицитным кофе –
В доме твоём, где ты проживаешь
С новеньким мужем и рыжей ворсистой собакой.
В доме твоём –
На полу разлёгся огромный ковёр
Ворсистый,
И ты – босиком по нему, осторожно ступаешь –
Словно по минному полю...
В доме твоём, естественно, всё чужое:
Радио – видео – вазы какие-то, книги...
Как мне живётся – в доме твоём –
В тёмной задраенной папке?
Как меня терпит – в доме твоём –
Огромная эта псина?
Как вообще очутился я здесь?!
До безумия просто:
Просто ты вскрыла папку с моими стихами,
И вот я сижу напротив, как джинн из бутылки,
И ты угощаешь меня этим самым кофе –
Словно по минному полю...
А я –
Я всё читаю тебе, читаю, читаю –
Всё о тебе!
И в глазах твоих – прежние карие слёзы...
Что мне делать, любимая, горе моё! – что мне делать с тобой?
Утащить тебя в эту тетрадь, что меня – без остатка – вмещает?
Повалить на этот ворсистый ковёр?
Ах, НЕЛЬЗЯ: он ЧУЖОЙ!
Только это мешает, поверь,
Только это мешает...
* * *
Во степи – в краю метельных звезд –
Подарил мне друг нательный крест,
Подарил мне друг нательный крест:
Бог не выдаст, и свинья не съест...
Во степи – в краю златых станиц –
Есть такое место – Танаис,
Есть такое имя – Танаис...
Не смолчишь о нём, как ни таись.
Там – внезапно – предстает глазам
Башня – сумрачная, будто храм,
Башня – сумрачная, будто храм:
Тени призрачные по углам...
Милая!
В тот миг, когда
Ты явилась мне – в тот самый миг, когда
Ты, столетья длинные поправ,
Выпрыгнула
Из былинных трав –
Ощутил я, верно, неспроста
Холодок нательного креста!
...Башня – сумрачная, как гроза.
Жадно
Скрещиваются
Глаза!
Искры, искры освящают мир –
От скрещенья ласковых рапир,
Вифлеемская звезда взвилась –
От скрещенья полуночных глаз!
...Тени по углам. Алтарь в огне.
Тёмная мольба: «Иди ко мне!» –
Вот оно:
В краю смертельных стуж –
Судорожное
Скрещенье душ,
И – как в шторм команда кораблю –
«Я люблю тебя,
Люблю,
Люблю,
Люблю!»,
И – последний крик,
Что вопль: «ГРЯДИ!»
...Крест метался по твоей груди...
* * *
Возьми мои стихи! О, ты мгновенно вспомнишь
Всё то, что – как ни тщись – не сбыть и не проклясть
Над Балкой Каменной
Ту памятную полночь
(«Это моя Степь, это я сама...»)
И мой нательный крест, и голос мой, и страсть...
И как бы горести тебя ни одолели –
Возьми мои стихи, и –
Горе – не беда!
Твой путь да освятит тот тёмный миг, когда
(«Да, это твоя Степь, это ты, ты, ты...»)
Мы друг пред другом пали на колени!
* * *
Палачи, самозванцы, предтечи,
И – увы – прокурорские речи –
Всё уходит – мне снишься ты...
А. А. Ахматова
Клянусь –
Природе и Тетради:
Единого мгновенья ради
Я тысячи смертей переживу –
Стерплю,
Я вздыблю весь Словарь –
Весь! –
Загоню, сгублю,
Я все кордоны перейду,
Перебреду все реки,
Но вымолвлю «люблю» –
Навеки.
* * *
Не судорога тел, не наслажденье,
Не бегство – нет! –
В перины-облака –
Я верую: любовь – богослуженье –
Ныне, и присно, и во все века!
Я верую: ты шла сквозь дым и заметь –
Шла к алтарю – в пургу,
По декабрю, –
Чтоб я заплакал синими слезами
И вымолвил апрельское «люблю»...
И горевала гордая мадонна,
И стыл – в земной тоске – бессмертный лик, –
Чтоб взмыл
Над сказочною дельтой Дона
Твой благодарный,
Благодатный крик!
И сколько б ни было в судьбине –
Злого,
Какой бы визг да скрежет ни стерёг –
Я верую – чудак или пророк,-
Любимая!
Меж нами было Слово,
И Слово
Было
Бог...
* * *
Ночь. Над рельефной кручей Танаиса
Стоят высокой грусти небеса...
Огни над дельтой:
Лица? Голоса?
Прости – я не могу остановиться! –
Скорей, скорей – восплакать и воспеть
Крутое восхождение к обрыву,
И – все отдать последнему порыву:
Вниз – вниз –
О, счастие!
О, смерть!
* * *
О Недвиговка!
...Помнишь? Нас ливень загнал в недостроенный дом?
Помнишь? –
Пело, гремело над нами –
Грудным, колокольным «крещендо»?
Так чего ж я кричу, что тускла, моя жизнь и плачевна?!
Мы с тобою обвенчаны
Тем сумасшедшим дождём!
Помнишь? –
Радуга вспыхнула – в небе и в венах –
В грохочущей, пенной крови...
Что ж, как нищий,
Скажи мне на милость –
Прошу у судьбы подаянья?!
Вдохновенная радуга – это ли не достоянье?
О моя недвижимость! –
Мгновенные губы твои...
* * *
Помяни меня, ветер дремучих полей и былин,-
Вековечный, зловещий, хохочущий призрак Свободы! –
Мне – закрыты отходы,
Меня конвоируют годы,
Мне – сладчайшие оды
Глаголет звезда
По прозванью «Полынь» –
Помяни – не отринь,
Ветер! –
Если сорвусь в безначальную синь,
Захлебнувшись, закашлявшись на
Полувспыхнувшем Слове
Помяни –
Над разграбленным храмом последней Любови –
Сокровенным – «аминь»...
«Цыганочка»
Анвару
Стынут поздние цветы,
Да не ждут участья...
Плачь и радуйся:
Ведь ты
Не рождён для счастья!
Со стены – с гвоздём! – сорви
Пышную гитару,
Пыльный,
Душный бред любви
Взбей – предай пожару
От шанельных тряских благ –
Дрязг да гениталий –
Стиснув зубы,
Сделай шаг!-
Пребудь,
Пребудь –
Гениален!-
Эх, под дождичком-дождем
Позднего ненастья!
Не рождён ты, не рождён,
Не рождён для счастья...
Баллада о «Сан-Суси»
Памяти корабля-дворца, построенного поэтом и бывшим «мариманом»
Анваром Исмагиловым на территории Музея-заповедника «Танаис» и
впоследствии «перестроенного» администрацией упомянутого
заповедника в хлев для мелкого рогатого скота
Ты скажи мне, скажи: может, я и взаправду болен?
Это мутный бред или светлый – памяти – кладезь?
Это дикий стон или тихий звон колоколен?
Славный Садко?
Странный Летучий Голландец?
...Плыл весёлый корабль «Сан-Суси» меж руин Танаиса,
Стыл, как ястреб,
В громадном небе
Весёлый Роджер,
А когда темнело – окрестный мир становился
На хмельную сказку,
Нa пьяную вечность похожим:
Поднималась глухая степь –
Слева по борту и справа,
Нависала лихая ночь – ни островка, ни мыса,
И звенела гитара, гитара, гитара,
Пробки бухали браво!-
Плыл весёлый корабль меж пустынных руин Танаиса...
Нy а шкипер – смотри!- с азиятской весёлой рожей –
Всё-то голосом правит путь – без руля да без вёсел.
Он гитару в охапку сгрёб,
Он струны терзает, как вожжи,
А в губах-то – полынный крик,
А в глазах – золотая осень!
Золотая, дремучая осень... Когда это было?
Синева, синева, синева –
В наши очи била,
И летел «Сан-Суси», и неслись нам вослед кермеки –
Да когда ж это было –
В каком неслыханном веке?!
...Ты скажи мне, скажи – не таясь, «невзирая на лица», –
Может, впрямь я тюремной судьбой
Разгромлен-раздавлен? –
Всё мне видятся тени – смотри! –
Полосатые тени
В пустынных камнях Танаиса.
Что за хипиш? Вопят, копошаться...
Ужель – перестройка развалин?!
Всё мне чудится-мнится – как в страшной комнате смеха –
В наших бывших дворцах (хоть не сыто жилось,
Да не стыдно!).
Где мы пели, будили бокалы, дразнили сарматское эхо –
Исподлобья,
Угрюмо взирают рогатые быдла...
...А в ночи –
В беспредельной степи –
Словно призрак далёких галактик,
Три мгновенных мелькают огня,
Что и трудно назвать огнями –
То плывёт наша память –
Садко, Сан-Суси –
Одинокий Летучий Голландец.
И руины – девятым валом – встают над нами.
Тяжелое небо наброшено – сетью,
И давит,
И тянет – вниз...
Пропитан слежавшейся смертью
Сладчайший музей Танаис
И –
Не поймёшь, как ни бейся,
И некому крикнуть:
Ответь! –
Любовь ли могучая в сердце,
Или тягучая смерть...
© Александр Брунько, 1970–2006.
© 45-я параллель, 2018.