Александр Иванников

Александр Иванников

Золотое сечение № 6 (534) от 21 февраля 2021 года

Зарифмовано небо с дорогой...

* * *

 

Зарифмовано небо с дорогой,

Зарифмованы память и боль,

На небесном допросе о многом

Расскажу, но об этом – уволь!

 

Выверяя по компасу почерк,

И с Писаньем сверяя часы,

Всё равно я останусь неточен

В суете городской полосы.

 

По дороге, ведущей куда-то,

По единой юдоли со мной

Ты пройдёшь от рассвета к закату

И успеешь вернуться домой.

 

Расстоянье и время, и страхи

Мы оставим, как лишний балласт

Раздадим до последней рубахи

Все стихи, пережившие нас.

 

Отпускаю редиф соловьиный

И картавящий стык воронья,

Как душа у Вселенной ранима

И полна голубого вранья.

 

Я не знаю, что делать с тобою,

У каких адресов одолжить

Имя то, что не станет Судьбою,

И которого не пережить.

 

 

1986

 

* * *

 

О вечное насилие души!

Когда в полях смолкает зимородок,

Сверши свой праздник, таинство сверши

По праву естества своей породы.

 

Звезда остроконечная во лбу,

Душа, произнесённая средь песен,

Несёшь свои полцарства на горбу,

И мир не так безмолвен, дик и тесен.

 

И боль не та – отрадней и светлей,

Как будто первый день не есть последний.

Куда податься от слепых корней

Травы, навечно вросших в эту землю:

 

Ковыль, ковыль, ни кочки, ни куста,

Осока ноги путнику изранит,

Но я кровоточащими стопами

Целую землю в ржавые уста.

 

Я так спешил, что не застал весны,

И осенью своею не доволен…

За всех, кто ранен, и за всех, кто болен,

Степь, посох и слова мои верни!

 

О, вечное бессилие души!

Степь, помоги! Полынными руками

Войди в мои стихи, и разреши,

И расплещи мой труд черновиками.

 

1982

 

* * *

 

Эту музыку смерти

Я на завтра берёг,

Но в дешёвом конверте

Принесли  некролог, –

 

Так в преддверии Леты,

Ставя ёлку крестом,

Что мы знаем об этом,

Что мы помним о том…

 

Перевод и подстрочник –

Две медали лица.

Дует ветер восточный

В рыбий мех пальтеца.

 

Перевод и подстрочник,

Но один – наизусть.

В виде жилки височной

Обнажается грусть.

 

Это жалкое небо

Над тобою и мной,

Эта снежная верба,

Этот вкус ледяной,

Эта снежная заверть,

Понарошку, слегка,

Ты на горе, на зависть,

На сейчас, на века…

 

Этот грохот трамвая,

Лязг на стыке времён…

Я ещё успеваю

Не забыть всех имён.

 

Дальше ночь безответней,

И всё выше порог…

Эту музыку смерти

Я на завтра берёг.

 

1982

 

* * *

 

Когда на ночь мы сменим день –

За суетой – вдвоём,

Цветёт за окнами сирень

И плачет о своём.

Где птичке с когтем не пропасть?

В работе – чёрный день.

Сирень – разрыв! Сирень – напасть!

Мы не умрём, сирень!

И, если знаю слово лжи,

Сегодня – онемев –

Сирень, сминая рубежи,

Расплёскивает гнев!

Когда на ночь мы сменим день –

За суетой – вдвоём,

Цветёт за окнами сирень

И плачет о своём…

 

1981

 

* * *

 

Призраки, призраки в доме моём,

Призрак покоя и призрак уюта,

Призрак постели и призрак полёта,

Полночи лютой, ночного салюта,

Призраки, призраки в доме моём!

 

Призрак жилья обернется жнивьём,

Призрак гитары, как призрак аккорда,

Призрак черемухи, яблони, кедра

Лезут в окно, закрываю щеколду,

Призраки, призраки в доме моём!

 

Без приведений как век проживём,

Без кривотолков и междоусобиц,

Братоубийств, протоколов, бессонниц?

Призрак за письменным пишет столом.

 

Страшно во сне, но страшнее вдвоём –

Цепи, щеколды, замки и засовы,

Грязь, карантины, кордоны, заставы –

Самоубийцы, поэты и совы

Тихо стучатся и входят сквозь слово,

И говорят, говорят о своём…

 

Призраки, призраки в доме моём.

 

1981

 

* * *

 

Туда, где полночь бредит сединой,

Где жизнь, подчинена суровой клади,

Офелией опустится на дно

Искусства, Бога и соблазна ради,

Приступит день и минет стороной,

И, наконец заслуженной наградой,

Взойдут снега над спящею страной

И встанут, как отвесная преграда

Между поэтом и его трудом.

Как одичал неприбранный твой дом,

Где полночи ютятся за камином,

Где сквозняки сдают углы внаём,

Где крутится пластинка, чёрным нимбом,

Как будто валидол под языком.

 

1982

 

* * *

 

Моленье о всех, кто сюда не придёт,

О тёмных сердцах, переполненных влагой,

О втоптанных в землю, застреленных влёт,

Кто жил и влюблялся с посмертной отвагой,

Кому и сейчас не сносить головы

Средь потных хранилищ словесного лома,

Об имени пепла, о боли травы,

О мёртвых записках из мёртвого дома…

 

1989

 

Из  Вильсона

 

Потому что всё лучшее,

что никогда не случается,

Что уже сотни лет

обещали благие умы,

Не логично в себе

и собою само исключается,

Нам достались пиры

прославления царства Чумы.

 

Мы привыкли к Чуме,

даже лошадь родится с подковою,

Не понятно зачем

нас чураются со стороны.

Мудрено им понять

нашу вечную душу, которую

Освещают костры

ненасытной и дикой Чумы.

 

Всё одно этот мир –

только малая сказка безумия,

Чужаку не узнать,

как прекрасна она изнутри.

Как прекрасны пиры,

как бубонны слова вольнодумия

Распростёртого в корчах

истомой Чумы визави.

 

Длится сон, где уже никому

никогда не отчаяться,

Где все сущее сводит с ума

или сходит с ума.

Не кончается пир, не кончается

пир, не кончается,

Потому, что никак

не окончится эта Чума.

 

90-е

 

* * *

 

Над быстрой рекою,

Над чёрной водой

Сидел человечек

Такой молодой...

 

Всё вздор, суета, начинаю сначала:

Река в полнолунье, как птица, кричала,

Над быстрой рекою,

Над чёрной водой...

 

Опять этот вздор! Мне не сладить с собой,

Ведь надо сказать, что река омывала

Священного грота глухие провалы,

Над быстрой рекою,

Над чёрной ...

 

Постой!

Ты вывернешь душу, мотивчик простой,

Тебя повторяет со смертной истомой

Душа,

Словно звук уловила знакомый,

Над быстрой рекою,

Над ...

 

Что за напасть!

К частушке какой-то душа прикипела,

И я уличаю постыдную страсть

Души неразумной и смертного тела,

Как будто мы знаем,

Мы помним с тобой –

Над быстрой рекою,

Над чёрной водой

Сидел человечек

Такой молодой,

Делился с рекою

Своею бедой,

Река же беды его знать не хотела.

 

90-е

 

* * *

 

Е. П.

 

Чёрно-белые яблоки в нашем саду…

Это осень куражится, мёртвые астры

Перед выпасом школьным лежат на виду, –

Снимок времени временем сделанный наспех, –

 

Стылость в лицах, пустые глаза фонарей,

Остановленность жеста, и слова, и взгляда –

Только ложь, что осталась от правды твоей,

Только ложь, что осталась… и больше не надо!

 

Осень – мастер, что только со светом в ладу.

Но ведь помню, что были и мы школярами.

Чёрно-белое время идёт в поводу,

И сбегает от нас проходными дворами.

 

01.09.2011

 

* * *

 

Она бессмертна, выбор сделан ею,

Но это верно только для меня.

В пронизанную звёздами аллею

Уходит память ласкового дня.

 

Как жизнь истосковалась по величью,

Как долго нянчить на худых руках

Сырую данность вечного обличья,

Устало отражённую в веках!

 

Всё, чем была богата передряга

Любви и бесприютности пути,

Во тьме аллеи светит  белым стягом;

Уходит, не решается уйти.

 

И я бегу в аллею в клочья дыма,

С проклятьем и осанной на губе,

И я бегу и пробегаю мимо

Всего, что было дорого тебе!

 

1986

                              

* * *

 

Прекрасный человек, прекрасная погода,

И слякотный октябрь дежурит на дворе,

И лист срывается календарю в угоду,

И дышит черновик на письменном столе.

 

Четыре волшебства даются ежегодно,

Их различает день по метам на челе,

Их различает ночь, которой не угодны

Четыре волшебства на письменном столе.

 

Прекрасна тишина, сказавшая впервые,

Разрушившие мир чудесные слова,

Прекрасна тишина удавкою на вые,

И чёлн черновика на озере стола.

 

Всё к лучшему, мой друг, нам данная чудесно,

Чудесно жизнь уйдет по винтовой стреле –

Да разве это смерть – отпавшая телесность,

Как лист черновика, сожженный на столе!

 

1986

 

* * *

 

На той стороне Леты

Стоит золотая осень,

Шальные плывут светы,

Мережит бельмом просинь,

Стоят золотые грoбы

На черных своих лафетах,

Где синие спят микробы

До следующего лета.

 

На той стороне Леты

Плетут кружева маки,

Святые живут брeды,

Ведут хоровод мраки,

Отравой сухой в очи

Седая летит пудра,

И гаснут огни ночи

До следующего утра.

 

Разменной звеня монетой,

Виновное перед всеми,

На той стороне Леты

Живет нежилое время.

Смотри, не молясь, присно,

Из темных глубин смеха,

Как гаснет твоя пристань

До следующего эха.

 

1993

 

Голос

 

Почитай мне Ахматову вслух –

я ценю гениальность старух,

пусть ответствуют Музы седые!

 

Понимаешь: уже не сплести,

раз разрушив, зажатый в горсти,

затянувшийся узел Гордиев.

 

В этом небе довольно пустот,

и уже никого не спасёт

апокалипсис твой – без героя…

 

Почитай мне Ахматову вслух!

то, что сказано было меж двух,

никогда не пребудет золою.

 

Кто посмеет в торжественный час,

злою волей своей омрачась,

тьму принять и любить приучаться!

 

Если зреньем в ночи пренебречь,

остаётся и голос, и речь,

и любовь на правах домочадца.

 

Этот голос – спасательный круг,

почитай мне Ахматову, друг,

почитай мне Ахматову, слышишь?

 

Подорожник цветёт и тростник,

и, к ограде церковной приник,

здесь шиповник взбирается выше…

 

апрель 2011

 

Среда,  второе  января

 

Среда, второе января.

Стрела обратного отсчёта

Не досягает до нуля,

Как будто ей мешает что-то

Пройти упрямую черту,

Чтоб обагрить источник речи,

И цепь времён держать во рту

Над невской набережной – вечно.

 

Забвенье – это ремесло,

Теченье медленного Нила.

Здесь время стеблем проросло

И семенами накормило.

Наивна вера, но обман

Бездомной тени человечьей

Хранит туман небесных манн

Для чёрных ран Замоскворечья.

 

На стёклах ледяной нарост

Скрывает мир, большой и рделый,

И, словно ящерица хвост,

Душа отбрасывает тело,

Чтоб в наготе, как персть  дрожа,

В себя смотреться беспристрастно,

Понеже смерть и есть душа

Без времени и без пространства.

 

02.01.2002

 

* * *

 

Стихи – убийцы поневоле, –

Где грубый вкус, там точный слух.

Здесь жернова перемололи

Всё, кроме кошек и старух.

Течет бесстрастная полова

И прорывает невода,

И час пришествия второго,

Как краска первого стыда.

 

Не эти мы учили речи

У алтаря тишайших Муз,

Тропою сбивчивых неметчин,

Толпою пьяных анакруз.

Тогда, исконно беззаконна,

Нам в руки прыгала со льда

Звезда Рождественского клона

И загоралась, как слюда.

 

Туман, как Каин, не замечен

И неожидан, как испуг,

От февраля укрыться нечем,

И звезды падают из рук.

Полнеет сытостью улова

Волшебный невод паука,

Но мертвой хваткой держит слово

Заиндевевшая рука.

 

2000