Аресты. 1938–1939 годов
* * *
Бродя во мгле, вдыхая гарь
Катастрофического века,
Как Диоген, зажгу фонарь
Искать на людях человека.
Хотя бы призрак красоты,
Хотя бы тень ума и чести,
И я поверю, что цветы
Растут на осквернённом месте.
1938 – 1956
* * *
Лён, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, трепят и мочат,
Из травинки творя полотно.
Всё в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценною тканью,
Что бела, и тонка, и прочна.
Трепи, трепи меня, Боже!
Разминай, как зелёный лён.
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращён.
1938 – 1956
* * *
Дорожу я воспоминаньем,
Как отец меня плавать учил.
Покидал средь реки на купанье,
Но рядом со мною плыл.
И когда я в испуге и мýке
Задыхался и шёл ко дну,
Отцовские сильные руки
Поднимали меня в вышину.
И теперь, когда я утопаю,
И воочию вижу конец,
Я, как мальчик тот, уповаю,
Что рядом со мной Отец.
Он вернёт из любой разлуки,
Вознесёт из любой глубины,
Предаюсь в Его крепкие руки,
И спокойные вижу сны.
1938 – 1956
Лагерь. 1940-1946
Ночь под звёздами
В ночной смене на отвале шахты
Вот почему, когда дышать так трудно,
Тебе отрадно так поднять чело
С лица земли, где всё темно и скудно,
К нам, в нашу глубь, где пышно и светло.
Фет
Свершает ночь своё богослуженье,
Мерцая, движется созвездий крестный ход.
По храму неба стройное движенье
Одной струёй торжественно течёт.
Едва свилась закатная завеса,
Пошли огни, которым нет числа:
Крест Лебедя, светильник Геркулеса,
Тройной огонь созвездия Орла.
Прекрасной Веги нежная лампада,
Кассиопеи знак, а вслед за ней
Снопом свечей горящие Плеяды,
Пегас, и Андромеда, и Персей.
Кастор и Поллукс друг за другом близко
Идут вдвоём. Капеллы хор поёт,
И Орион, небес архиепископ,
Великолепный совершает ход.
Обходят все вкруг чаши драгоценной
Медведицы... Таинственно она
В глубинах неба, в алтаре Вселенной
Века веков Творцом утверждена.
Но вот прошли небесные светила,
Исполнен чин, творимый бездны лет,
И вспыхнуло зари паникадило,
Хвала Тебе,
явившему
нам
свет!
Зима 1940, Колыма
Ёлочные грёзы
Ёлка сияет светлым убором,
Свечи лучатся мягким теплом.
Мы запеваем негромким хором
Дружную песню за столом.
Поём о ёлке, вечно зелёной,
Вечно душистой, вечно живой.
Поют о ней малыш несмышлёный
И дед с серебряной головой.
Какое счастье друзьям быть вместе,
Забыть печали долгих разлук.
Слушать вокруг весёлые вести,
Всё новых милых включая в круг!
Какая радость мирное время,
Обильный стол, вино в хрустале!
Какое счастье вместе со всеми
Сидеть в уюте и тепле!
1941,
Колыма. Ночная смена
Старец Андроник*
(А. А. Лукаш)
Трудящийся в монастыре
да не гнушается и очищением
отхожих мест.
(Из поучений Ефрема Сирина)
Охотское море колышется мерно
Преступников в лагерь везёт пароход.
Великое горе, великую скверну,
Людское крушение «Джурма» везёт.
И тесен, и тёмен, и сыр, и угрюм,
И полон молчания трюм.
Но вдруг от одной поразительной вести
Народ встрепенулся и шёпот возник:
– В углу на корме раздаёт свои вещи
Одежду и обувь какой-то старик.
Какой-то старик. Неизвестный, безликий,
О, как уместился он в этих словах?
Простец добродушный и старец великий
Среди суетливых воров – схимонах.
Он не дрожит перед бедой,
Он всех подбодрит шуточкой,
Старик с опрятной бородой
В какой-то старой курточке.
В лагере чистить уборные,
Кто выполнит дело позорное?
Выполнит весело, тщательно, честно –
Только один этот старец, известно.
Да ещё скажет: «Ведь я не один,
Или не ведаешь? А Дамаскѝн?»
Но вот он санитар в больнице,
С ним хорошо больным лежится
Он как-то помогает им.
Да только ли больным?
Чу! Слышен шёпот у дверей:
– Пришли в кандéй** нам сухарей!
Пришли туда и покурить!
Он поспешает… Так и быть!
В бараке, в полутёмных сенцах
Он исповедует,
Епитрахилью – полотенце,
Но сердце ведает,
Как на тебя легко ложится
Его рука,
Как может дух омолодиться
От старика.
1950. Колыма
___
* Старец Андроник, в миру Алексей Андреевич Лукаш (1889–1974), монах Глинской пустыни, в июле 1940 года вместе с Александром Солодовниковым находился на этапе на пароходе «Джурма» и в дальнейшем близко общался с ним в лагере на Колыме. В 2009 году старец Андроник причислен к лику святых: http://www.pravmir.ru/uroki-prepodobnogo-andronika/ (Примечание составителей).
* * кандéй – карцер (Примечание автора).
Предупреждение
Старцу Андронику
Я долго мечтой обольщался,
Что Старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тайгою
В толпе обречённых шагал,
Сгибался в шахтёрском забое,
На лагерных нарах лежал.
По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Всё стёрли... И старец ответил:
– Не знаю, не помню, забыл...
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о Сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
– Не знаю, не помню тебя...
1960 – 1961
Сеймчан. 1946 – 1956
* * *
Горная речка несётся, шумит,*
Зеленоватые струи сплетаются,
А над водою шиповник висит,
Прямо над бездной повис и качается.
Это не речка несётся, шумит –
Это поёт, протекая, вселенная.
Это над ней не шиповник висит –
Это на вечном явилось мгновенное.
Слава тебе, неустанный поток.
Все мы плывём во всемирном течении.
Слава тому, кто нашёл и сберёг
В вечной струе золотое мгновение.
После 1946
Анастасия Ив. Луковникова*
Ушли ребята, мамы, папы,
Погасла ёлка, зал затих.
Лишь ветки издавали запах
И серебро мерцало в них.
Вы сели в полутёмном зале,
Шатром ветвей осенены,
В свои безвестные печали
Или мечты погружены.
Вы были в светло-сером шёлке,
Мерцал он, нежно серебрясь.
Казалось, украшеньем с ёлки
Вы сами были в этот час.
Полярный лёд замерзших окон
Едва-едва впускал луну,
И в лунном свете чёрный локон
Отметил шеи белизну.
Я видел женский профиль тонкий
И ждал: вот-вот передо мной
Вы вдруг окажетесь девчонкой,
В слезах над куколкой больной.
1946
___
* Луковникова Анастасия Ивановна – заведующая детским садом (комбинатом) в посёлке Сеймчан. Стихотворение из авторского машинописного сборника: Александр Солодовников «Дорога жизни (Попутные Песни)». Из раздела «Портреты». М. 1965 год, с.180.
Возвращение. 1956 – 1973
Благодарение
Да радуется поле и всё, что на нём,
и да ликуют все дерева дубравные.
Пс. 95, ст. 12
Хвалите Господа с небес,
Хвалите Его в вышних!
Хвалите Его, роща и лес,
И ветер в садовых вишнях.
Хвали Его Истра-река,
Трава весёлого луга!
Хвалите Господа, облака,
Облака, плывущие с юга!
Хвалите Его, жаворонки полей,
Хвалите Его, птицы лесные!
Всякий цветок славословие лей,
Зажигая лампады цветные!
Хвалите Его, заката янтари.
Хвалите Его, звёзды ночами.
Хвалите утром, росы зари,
Хвали Его, солнца пламя!
Пой, душа моя, пой хвалу,
Радуйтесь, ноги, землю лаская!
Впивайте, глаза, синеву светлу,
Радуйся, грудь, Божий воздух вдыхая!
1957 – 1958
Две заутрени
Светлая заутреня в отрочестве
В домовой церкви тлеет золото,
Поблёскивая в полумраке.
На грудь сестры сирень приколота,
Вся в белом мать, отец – во фраке.
Мучительно волнуясь внутренне,
Гляжу я на входные двери.
Не так, не так светла заутреня
Без кружевного платья Мэри.
Вдруг, по таинственному голосу
Переступив, я вижу сбоку
Её распущенные волосы,
Её зардевшуюся щёку.
И в тот же миг паникадилами
Зажглись и города, и веси,
И полетело легкокрылое
Блаженное: Христос Воскресе!
1914
Светлая заутреня в старости
По небу тёмному волокнами
Несутся тучи…
Блудный сын,
У храма я стою под окнами
В большой толпе как перст один.
Там свет, заутреня пасхальная,
Там пир, там Отчий дом родной
Для всех, кому дорога дальняя,
И кто закончил путь земной.
За возносящимися дымами,
В сиянии паникадил
Мне мнится – полон храм любимыми,
Которых я похоронил.
Там мама празднично лучистая,
Отец с улыбкой доброты,
Головка дочки шелковистая
И братьев милые черты.
Но, отделён решёткой кованой
От мира тайны и чудес,
Молюсь: да будет уготовано
Обнять их мне…
Христос Воскрес!
1960
На Пасхе
Хоть он теперь не богомолен,
Наш заблудившийся народ,
И звон умолкших колоколен
Его к молитве не зовёт,
Но голос сердца изначальный
В его душе ещё звучит,
И в светлый день первопасхальный
«Христос Воскресе» говорит.
Тогда, покорный древним силам,
В распах кладбищенских ворот
Идёт народ к родным могилам,
Идёт, идёт, идёт, идёт.
И на могилах теплит свечи,
И крошит хлеб, и кормит птиц,
И молится, и чает встречи
С заветным сонмом милых лиц.
Тот голос сердца не задушишь!
Его ничем не истребить.
И каждый, кто имеет уши,
Достоин веровать и жить.
1960-е
* * *
Белая веточка яблони
В чаше небес голубой,
Божье художество явлено
Тихой твоей красотой.
Тысячи лет было б мало мне
Налюбоваться тобой,
Белая веточка яблони
В чаше небес голубой.
Пчёлы в бутонах расправленных
Реют с органной хвалой
Над бело-розовой яблоней
В чаше небес голубой.
Тайных молитв не ослаблю я,
Молятся вместе со мной
Белые веточки яблони
В чаше небес голубой.
Славься, Художник прославленный!
Славься моею душой,
С белыми ветками яблони
В чаше небес голубой!
1960-е
* * *
Я не устану славить Бога
За чудеса прожитых дней,
Что так была моя дорога
Полна светящихся людей.
За то, что ими был обласкан,
Общался с ними, говорил
Без опасения, без маски
И радость сердцу находил.
1960-е
Явления счастья
1.
Сегодня три счастья меня посетили:
Первое счастье – ливень весенний,
Второе счастье – тополя распустились,
Третье счастье – девчонки босые
Вбежали в подъезд, где я спасся от ливня,
Наследили на лестнице мокрые ножки,
Закрутились колечками мокрые косы,
И так смеялись мои баловницы,
Что был я готов расплескаться счастьем.
май 1939, Пермь
2.
Весна, и синь, и золото, и вишен серебро,
И маленькая школьница на станции метро.
Она шагает весело, припрыжкою идёт
С большим блестящим яблоком и папкою для нот.
Размахивает папкою, а яблоко в зубах,
И яблочная сладость в сияющих глазах.
Но от меня не скроется, не спрячется хитрo,
Что это мчится счастье по станции метро.
1963
Ландыш
Маленький, беленький, радостный,
Благоуханный,
Вот мой коханый
Ландыш желанный,
Гость долгожданный –
Дар весны.
Я его не сорву,
Я его сберегу,
Трогать не буду,
Поцеловав, побегу
К новому чуду.
1960 – 1961
Атомный век
1.
За гранью земной атмосферы,
За Марса соседней орбитой
Несутся обломки Цереры,
Осколки планеты разбитой.
Быть может, лишённые веры
Учёные наши потомки
Запустят вдогонку Цереры
Земли нашей бедной обломки.
2.
Мудрец человек
Взял на звёзды разбег.
Он в силах наладить полёт на светила,
Но жизнь на Земле он наладить не в силах.
3.
Мы вглубь космических загадок
Летим, как ведьма на метле,
Чтоб и на звёздах беспорядок
Устроить, как и на Земле.
1960 – 1962
Лешковская элегия
Не потому ль, что в этот год
Тепла была весна,
Иль, может, сам я стал не тот –
На сердце тишина...
Глаза ли научились вдруг
По-новому смотреть,
Но мне, как в детстве, летний луг
Стал родственно звенеть.
Как будто я таких цветов
Полвека не видал,
И молодых берёз стволов
Всю жизнь не целовал,
И не ступал босой ногой
На шелковистый луг...
Всё это сделалось со мной
Под старость, как-то вдруг...
И вот, задумчивый старик,
Сижу один на пне,
Всё, что собрал я в свой тайник,
Сейчас растёт во мне.
Родные голоса растут
Из самых дальних лет,
И лица милые встают,
Неся бывалый свет.
И я люблю, люблю, люблю
У ног своих цветок.
Не наступлю, не погублю
Прильнувший стебелёк.
И вместе с тем (я буду ль прав,
Тая в себе печаль),
Мне и цветов, и птиц, и трав
Невыразимо жаль.
Они беспечно на просторе
Цветут, поют, качаются,
А в глубине лабораторий
Им смерть уготовляется.
И даже в небе, чаше дивной,
Нет больше прежней ясности –
От пыли радиоактивной
Оно уже в опасности.
Вот дар твой, человек, Сын Божий,
Надежда твари, царь Земли,
Ты самый шар земной, быть может,
Попробуешь испепелить!
Ты гибнешь собственной виною,
Вкусив познанья горький плод,
И всё безвинное, земное
С тобой умрёт!
Тогда вершись, судьба суровая:
Грядёт Земля и Небо новые!
1957, деревня Лешково,
на реке Истре
На московском асфальте
Иду по Москве, по асфальтовой корке,
Гляжу: на асфальте топорщатся горки...
Усилием воли, могучей как сталь,
Какой-то силач пробивает асфальт.
И вот он просунул победный флажок:
Зелёный листок, тополёвый росток.
Машиною крепко укатано было,
Но сила росточка асфальт победила.
. . . . . . . .
Программа, теория, жёсткий устав
Слабее
живого
давления
трав!
Лето 1964
Благословен
О, Мать-Земля, тебя люблю!
Когда умру – с тобой сольюсь.
В тебе растаю, распадусь,
В твоих стихиях растворюсь...
Как я люблю лежать ничком
В траве, к тебе припав лицом.
Вот запах твой, твоё тепло!
Что ж! Если б тело перешло
В ростки и сделалось травой,
Ведь всё равно я буду твой!
Твоя судьба – судьба моя.
Сгоришь ли ты, сгорю и я,
У нас с тобой один Творец,
Один Господь, один Отец.
И, превращаясь в прах и тлен,
Пою Ему: «Благословен!»
О, Господи, к Тебе пойду,
Предстану Твоему суду
И верю: милость там найду,
Хотя повинен быть в аду.
С тех пор, как Жизнедавец Бог
Благословил мой первый вздох,
Я не знавал ещё ночей
Без отблеска Его лучей,
Не видел пропастей таких,
Где б не встречал Его руки.
Все годы, юн я или стар,
Мне всякий день – как дивный дар.
Пою Небесному Царю,
Благодарю, благодарю!
И, обращаясь телом в тлен,
Пою Ему:
«Благословен!»
1960
* * *
Книга жизни почти дочитана,
Нарастая, грядёт финал.
Всё, что мной на Земле испытано
Благодарственный гимн вобрал.
Славословлю Творца и Автора
Потрясавших меня страниц.
Не могу вспоминать их наскоро,
Перед каждою падаю ниц.
Верю: Смертью не нарушается
Связь с Художником и Творцом,
В новой жизни, что занимается,
Открывается новый том.
Лишь бы только за прегрешения
Не лишиться мне дара зрения.
___
В годы старости в лечении
Думай бодрости почерпнуть.
Но смирясь с самораспадением,
Ты молись о благословении
На безвестный надмирный путь.
1971
© Александр Солодовников, 1938–1971.
© 45-я параллель, 2021.