Александр
Твардовский

Василий Теркин: 21. Смерть и воин

За далекие пригорки 
Уходил сраженья жар. 
На снегу Василий Теркин 
Неподобранный лежал. 
  
Снег под ним, набрякши кровью, 
Взялся грудой ледяной. 
Смерть склонилась к изголовью: 
— Ну, солдат, пойдем со мной. 
  
Я теперь твоя подруга, 
Недалеко провожу, 
Белой вьюгой, белой вьюгой, 
Вьюгой след запорошу. 
  
Дрогнул Теркин, замерзая 
На постели снеговой. 
— Я не звал тебя, Косая, 
Я солдат еще живой. 
  
Смерть, смеясь, нагнулась ниже: 
— Полно, полно, молодец, 
Я–то знаю, я–то вижу: 
Ты живой да не жилец. 
  
Мимоходом тенью смертной 
Я твоих коснулась щек, 
А тебе и незаметно, 
Что на них сухой снежок. 
  
Моего не бойся мрака, 
Ночь, поверь, не хуже дня... 
— А чего тебе, однако, 
Нужно лично от меня? 
  
Смерть как будто бы замялась, 
Отклонилась от него. 
— Нужно мне... такую малость, 
Ну почти что ничего. 
  
Нужен знак один согласья, 
Что устал беречь ты жизнь, 
Что о смертном молишь часе... 
  
— Сам, выходит, подпишись?— 
Смерть подумала. 
— Ну что же,— 
Подпишись, и на покой. 
— Нет, уволь. Себе дороже. 
— Не торгуйся, дорогой. 
  
Все равно идешь на убыль.— 
Смерть подвинулась к плечу.— 
Все равно стянулись губы, 
Стынут зубы... 
— Не хочу. 
  
— А смотри–ка, дело к ночи, 
На мороз горит заря. 
Я к тому, чтоб мне короче 
И тебе не мерзнуть зря... 
  
— Потерплю. 
— Ну, что ты, глупый! 
Ведь лежишь, всего свело. 
Я б тебя тотчас тулупом, 
Чтоб уже навек тепло. 
  
Вижу, веришь. Вот и слезы, 
Вот уж я тебе милей. 
  
— Врешь, я плачу от мороза, 
Не от жалости твоей. 
  
— Что от счастья, что от боли — 
Все равно. А холод лют. 
Завилась поземка в поле. 
Нет, тебя уж не найдут... 
  
И зачем тебе, подумай, 
Если кто и подберет. 
Пожалеешь, что не умер 
Здесь, на месте, без хлопот... 
  
— Шутишь, Смерть, плетешь тенета.— 
Отвернул с трудом плечо.— 
Мне как раз пожить охота, 
Я и не жил–то еще... 
  
— А и встанешь, толку мало,— 
Продолжала Смерть, смеясь.— 
А и встанешь — все сначала: 
Холод, страх, усталость, грязь... 
Ну–ка, сладко ли, дружище, 
Рассуди–ка в простоте. 
  
— Что судить! С войны не взыщешь 
Ни в каком уже суде. 
  
— А тоска, солдат, в придачу: 
Как там дома, что с семьей? 
— Вот уж выполню задачу — 
Кончу немца — и домой. 
  
— Так. Допустим. Но тебе–то 
И домой к чему прийти? 
Догола земля раздета 
И разграблена, учти. 
Все в забросе. 
  
— Я работник, 
Я бы дома в дело вник, 
— Дом разрушен. 
— Я и плотник... 
— Печки нету. 
— И печник... 
Я от скуки — на все руки, 
Буду жив — мое со мной. 
  
— Дай еще сказать старухе: 
Вдруг придешь с одной рукой? 
Иль еще каким калекой,— 
Сам себе и то постыл... 
  
И со Смертью Человеку 
Спорить стало свыше сил. 
Истекал уже он кровью, 
Коченел. Спускалась ночь... 
  
— При одном моем условье, 
Смерть, послушай... я не прочь... 
  
И, томим тоской жестокой, 
Одинок, и слаб, и мал, 
Он с мольбой, не то с упреком 
Уговариваться стал: 
  
— Я не худший и не лучший, 
Что погибну на войне. 
Но в конце ее, послушай, 
Дашь ты на день отпуск мне? 
Дашь ты мне в тот день последний, 
В праздник славы мировой, 
Услыхать салют победный, 
Что раздастся над Москвой? 
  
Дашь ты мне в тот день немножко 
Погулять среди живых? 
Дашь ты мне в одно окошко 
Постучать в краях родных, 
И как выйдут на крылечко,— 
Смерть, а Смерть, еще мне там 
Дашь сказать одно словечко? 
Полсловечка? 
— Нет. Не дам... 
  
Дрогнул Теркин, замерзая 
На постели снеговой. 
  
— Так пошла ты прочь, Косая, 
Я солдат еще живой. 
  
Буду плакать, выть от боли, 
Гибнуть в поле без следа, 
Но тебе по доброй воле 
Я не сдамся никогда. 
  
— Погоди. Резон почище 
Я найду,— подашь мне знак... 
  
— Стой! Идут за мною. Ищут. 
Из санбата. 
— Где, чудак? 
— Вон, по стежке занесенной... 
  
Смерть хохочет во весь рот: 
— Из команды похоронной. 
— Все равно: живой народ. 
  
Снег шуршит, подходят двое. 
Об лопату звякнул лом. 
  
— Вот еще остался воин. 
К ночи всех не уберем. 
  
— А и то: устали за день, 
Доставай кисет, земляк. 
На покойничке присядем 
Да покурим натощак. 
  
— Кабы, знаешь, до затяжки — 
Щец горячих котелок. 
  
— Кабы капельку из фляжки. 
— Кабы так — один глоток. 
— Или два... 
  
            И тут, хоть слабо, 
Подал Теркин голос свой: 
— Прогоните эту бабу, 
Я солдат еще живой. 
  
Смотрят люди: вот так штука! 
Видят: верно,— жив солдат. 
  
— Что ты думаешь! 
— А ну–ка, 
Понесем его в санбат. 
  
— Ну и редкостное дело,— 
Рассуждают не спеша.— 
Одно дело — просто тело, 
А тут — тело и душа. 
  
— Еле–еле душа в теле... 
— Шутки, что ль, зазяб совсем. 
А уж мы тебя хотели, 
Понимаешь, в наркомзем... 
  
— Не толкуй. Заждался малый. 
Вырубай шинель во льду. 
Поднимай. 
  
        А Смерть сказала: 
— Я, однако, вслед пойду. 
  
Земляки — они к работе 
Приспособлены к иной. 
Врете, мыслит, растрясете — 
И еще он будет мой. 
  
Два ремня да две лопаты, 
Две шинели поперек. 
— Береги, солдат, солдата. 
— Понесли. Терпи, дружок.— 
Норовят, чтоб меньше тряски, 
Чтоб ровнее как–нибудь, 
Берегут, несут с опаской: 
Смерть сторонкой держит путь. 
  
А дорога — не дорога,— 
Целина, по пояс снег. 
— Отдохнули б вы немного, 
Хлопцы... 
— Милый человек,— 
Говорит земляк толково,— 
Не тревожься, не жалей. 
Потому несем живого, 
Мертвый вдвое тяжелей. 
  
А другой: 
— Оно известно. 
А еще и то учесть, 
Что живой спешит до места,— 
Мертвый дома — где ни есть. 
  
— Дело, стало быть, в привычке,— 
Заключают земляки.— 
Что ж ты, друг, без рукавички? 
На–ко теплую, с руки... 
  
И подумала впервые 
Смерть, следя со стороны: 
«До чего они, живые, 
Меж собой свои — дружны. 
Потому и с одиночкой 
Сладить надобно суметь, 
Нехотя даешь отсрочку». 
  
И, вздохнув, отстала Смерть.