Александр
Твардовский

Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом, 
В безымянном болоте, 
В пятой роте, 
На левом, 
При жестоком налёте. 
  
Я не слышал разрыва 
И не видел той вспышки, – 
Точно в пропасть с обрыва – 
И ни дна, ни покрышки. 
  
И во всем этом мире 
До конца его дней – 
Ни петлички, 
Ни лычки 
С гимнастерки моей. 
  
Я – где корни слепые 
Ищут корма во тьме; 
Я – где с облаком пыли 
Ходит рожь на холме. 
  
Я – где крик петушиный 
На заре по росе; 
Я – где ваши машины 
Воздух рвут на шоссе. 
  
Где – травинку к травинке – 
Речка травы прядёт, 
Там, куда на поминки 
Даже мать не придёт. 
  
Летом горького года 
Я убит. Для меня – 
Ни известий, ни сводок 
После этого дня. 
  
Подсчитайте, живые, 
Сколько сроку назад 
Был на фронте впервые 
Назван вдруг Сталинград. 
  
Фронт горел, не стихая, 
Как на теле рубец. 
Я убит и не знаю – 
Наш ли Ржев наконец? 
  
Удержались ли наши 
Там, на Среднем Дону? 
Этот месяц был страшен. 
Было всё на кону. 
  
Неужели до осени 
Был за н и м уже Дон 
И хотя бы колёсами 
К Волге вырвался о н? 
  
Нет, неправда! Задачи 
Той не выиграл враг. 
Нет же, нет! А иначе, 
Даже мёртвому, – как? 
  
И у мёртвых, безгласных, 
Есть отрада одна: 
Мы за родину пали, 
Но она – 
Спасена. 
  
Наши очи померкли, 
Пламень сердца погас. 
На земле на проверке 
Выкликают не нас. 
  
Мы – что кочка, что камень, 
Даже глуше, темней. 
Наша вечная память – 
Кто завидует ей? 
  
Нашим прахом по праву 
Овладел чернозём. 
Наша вечная слава – 
Невесёлый резон. 
  
Нам свои боевые 
Не носить ордена. 
Вам все это, живые. 
Нам – отрада одна, 
  
Что недаром боролись 
Мы за родину–мать. 
Пусть не слышен наш голос, 
Вы должны его знать. 
  
Вы должны были, братья, 
Устоять как стена, 
Ибо мёртвых проклятье – 
Эта кара страшна. 
  
Это горькое право 
Нам навеки дано, 
И за нами оно – 
Это горькое право. 
  
Летом, в сорок втором, 
Я зарыт без могилы. 
Всем, что было потом, 
Смерть меня обделила. 
  
Всем, что, может, давно 
Всем привычно и ясно. 
Но да будет оно 
С нашей верой согласно. 
  
Братья, может быть, вы 
И не Дон потеряли 
И в тылу у Москвы 
За неё умирали. 
  
И в заволжской дали 
Спешно рыли окопы, 
И с боями дошли 
До предела Европы. 
  
Нам достаточно знать, 
Что была несомненно 
Там последняя пядь 
На дороге военной, – 
  
Та последняя пядь, 
Что уж если оставить, 
То шагнувшую вспять 
Ногу некуда ставить... 
  
И врага обратили 
Вы на запад, назад. 
Может быть, побратимы. 
И Смоленск уже взят? 
  
И врага вы громите 
На ином рубеже, 
Может быть, вы к границе 
Подступили уже? 
  
Может быть... Да исполнится 
Слово клятвы святой: 
Ведь Берлин, если помните, 
Назван был под Москвой. 
  
Братья, ныне поправшие 
Крепость вражьей земли, 
Если б мертвые, павшие 
Хоть бы плакать могли! 
  
Если б залпы победные 
Нас, немых и глухих, 
Нас, что вечности преданы, 
Воскрешали на миг. 
  
О, товарищи верные, 
Лишь тогда б на войне 
Ваше счастье безмерное 
Вы постигли вполне! 
  
В нем, том счастье, бесспорная 
Наша кровная часть, 
Наша, смертью оборванная, 
Вера, ненависть, страсть. 
  
Наше всё! Не слукавили 
Мы в суровой борьбе, 
Всё отдав, не оставили 
Ничего при себе. 
  
Всё на вас перечислено 
Навсегда, не на срок. 
И живым не в упрек 
Этот голос наш мыслимый. 
  
Ибо в этой войне 
Мы различья не знали: 
Те, что живы, что пали, – 
Были мы наравне. 
  
И никто перед нами 
Из живых не в долгу, 
Кто из рук наших знамя 
Подхватил на бегу, 
  
Чтоб за дело святое, 
За советскую власть 
Так же, может быть, точно 
Шагом дальше упасть. 
  
Я убит подо Ржевом, 
Тот – ещё под Москвой... 
Где-то, воины, где вы, 
Кто остался живой?! 
  
В городах миллионных, 
В сёлах, дома – в семье? 
В боевых гарнизонах 
На не нашей земле? 
  
Ах, своя ли, чужая, 
Вся в цветах иль в снегу... 
Я вам жить завещаю – 
Что я больше могу? 
  
Завещаю в той жизни 
Вам счастливыми быть 
И родимой отчизне 
С честью дальше служить. 
  
Горевать – горделиво, 
Не клонясь головой. 
Ликовать – не хвастливо 
В час победы самой. 
  
И беречь её свято, 
Братья, – счастье своё, – 
В память воина-брата, 
Что погиб за неё. 
  
          1945