* * *
Любовь. Любовь. Любовь. Любо…
А разве нужно что-то кроме?
Она жила в соседнем доме,
Но я не видел ничего.
Я видел только бледный свет
И не писал о ней ни слова,
Хотя она была готова
На всё без денег и конфет.
* * *
Небо тёмное, неподъёмное,
А во тьме глубины не снесть.
Будто зреет в меня влюблённое,
Только чем меня будет есть?
Перепачкается, да впроголодь,
Пожуёт, разомнёт кадык.
И не исповедь, и не отповедь –
Безъязыкий, безмолвный крик.
* * *
Ночью выйдешь в переулок,
Где ни света, ни гуляк
И поймёшь, что в этой жизни
Всё как будто бы пустяк.
Только небо, только звёзды,
Тишина и благодать.
«Может, правда нам отсюда
Никуда не уезжать?»
–Промелькнёт такая строчка,
Только времени в обрез.
Еслиможно, я бы ехать
Отказался наотрез.
Я остался бы с тобою
Мимолётное дитя,
Наблюдать как эти точки
В бесконечности летят.
Будто не было на свете
Ничего ни до, ни по,
Только улица и звезды,
В тёмно-тёмно голубом.
apeiron
каждый день
умножает на два
биполярная осень
не успеешь
взойти и окрепнуть
тебя уже косят
с ползунками
равняется всё
что изведано прежде
кожа губы
ладони и то
что находится между
всё к чему
это было тебе
объясняет невнятно
то ли бог
то ли мир за окном
разноцветные пятна
память в общем
прозрачна как свет
от небесного тела
водород
исчерпается раньше
чем выберешь дело
что есть дело
вообще
и отношение к делу
если всё во вселенной
движется
к точке предела
и не листья уже
а те кого мы
любили
налипают на фары
и стёкла
автомобилей
будто это не мы
будто мы
по касательной мимо
обошли
не старея
момент
сотворения
мира
* * *
Нас плавит, словно фантики под лупой,
Таскает по обочинам дорог,
Но чуть остановись – целуют в губы,
Найдя тому причину и предлог.
За стол садятся, празднуя рождение
И плачут, провожая в темноту.
Но бог ты мой, какое унижение
Всю жизнь держать за талию не ту.
Таская по карманам мелочёвку,
Глазами провожая свой трамвай,
Оплачивать кредиты и страховку
Как пропуск в нивелируемый рай.
Искать в пути любимых и знакомых,
Которых не узнаешь и впритык.
С опаскою разглядывать погоны,
Завязывая в узел свой язык.
Делить свой хлеб не с теми и не к месту
Стоять приткнутым, словно манекен.
Молчать, когда тебе до боли тесно,
Зверьём метаться, бегать как спортсмен.
И в финишем отмеченной больнице,
Не в силах даже в окна заглянуть,
Предлога не найти остановиться,
Причин поцеловать кого-нибудь.
* * *
Зачем чужие города,
Когда есть тот, в котором вырос?
Где все знакомо,даже сырость,
И та, по-своему родна.
Где всё заношено до дыр,
Как вещи выросшего брата.
Спиртяга, курево, зарплата,
Как самый главный ориентир.
В ночи мелькнут два кулака,
Потом обнимут по-соседски.
В окне напротив – занавески
Порхнут крылами мотылька.
Здесь всё по-своему не в толк,
Тут не умеют по-другому
Ни провожать к порогу дома,
Ни отдавать последний долг.
И если уж летят, то на
Щебёнку, вывихнув колени,
Под звуки нежной колыбельной,
Родной как мама и страна.
Мука
Во всём мне чудилась беда,
Во всём мне виделась разлука.
И эта гибельная мука
За мною бегала всегда.
Цепляясь за ноги, как пёс,
Скулила, лаяла и выла.
А жизнь куда-то уходила
И тлела, как туберкулёз.
Я поднимал её под грудь
И брал с собой под одеяло,
Она стонала, затухала,
Но не давала мне уснуть.
Всё время тёрлась о кровать
Холодным носом и губами,
Как будто пропасть между нами
Вообще могласуществовать.
* * *
Забурившись в подъезд от знакомых,
Заземлившись в холодный бетон,
В мёртвом свете сухих насекомых
Пила клюкву, крошила батон.
Стрекотала о чём-то хорошем,
О плохом не жужжала совсем.
Приходила, топталась в прихожей,
И ползла и летела затем.
Но за тем ли летела не ясно,
Просто тело на воздух легло.
Одуванчика свежее мясо
И какое-то даже крыло,
Так изысканно снятое с жилы.
То и дело крутилось волчком.
То как руль в спёртом воздухе било,
То на землю ложилась ничком.
Но ты большего и не умела
И поэтому больше не рвись.
Что-то большее полого тела,
Неумело летящее ввысь.
Черно
Я в жизни что-то не усёк,
Я в ней как будто бы внештатно.
Губа срастается обратно,
А я её вот-вот рассёк.
Стою ни молод и не стар,
А где-то между,словно вторник,
За слоем слой счищает дворник,
То недосып,то перегар.
Куда идти,чего искать
И с кем делиться сигаретой
Здесь непонятно,словно это
Совсем не нужно понимать.
И все вокруг черным-черно,
Как в тупике,где вскрыли горло,
Где юность падая,допёрла,
Что смерть – не жизнь,
но всё одно.
Снег
Соскребая налипший снег,
Руки мёрзнут который год,
А над ними лишь небосвод
И другого в помине нет.
И горит вдалеке звезда,
Что-то большее просто сон,
Что-то меньшее просто гон,
Что-то среднее это –да!
Смертность тела признавший и
Слишком верящий в естество
Этой жизни, стою и я,
Подставляя под снег лицо.
А на улице рождество.
Словно честный среди жулья
Мальчик с шариком-леденцом,
По небесной идёт пыли.
В этом общем небытии
Отыскав всевозможность гамм,
Понимая чего-то там,
До чего мы не доросли...
А под ним лишь небесный свод
И другого в помине нет.
И летит бесконечный снег,
Провожая короткий год.
* * *
Когда на море не резон,
А все внутри желает моря,
Так жутко, будто с перепоя
Тебя несёт за горизонт.
Но там ни берега, ни дна,
Там чёрт-те что вообще такое,
Кружатся чайки над Москвою
И за волной бежит волна.
А где-то море вдалеке,
Качает в колыбели лето,
Но нет ни денег, ни билета.
На иностранном языке
Тебе поёт о чём-то там,
Кудрявый парень на Ямайке,
А ты берёшь пакетик майку,
До дома шпаришь по дворам.
* * *
Зима, бурьяны, сугробы, ветер
И небо чёрное как могила.
Один фонарь на дороге светит
И тот под глазом твоим. Водила
Везти не хочет, сорвавшись с места,
Мотает счётчик впустую. Глупо
Идёшь куда-то и снег как тесто
Ногами месишь нелепо, грубо.
Потом поднимут друзья из снега,
Потащат через дворы до дома.
И ты уткнёшься глазами в небо,
Что с детской люльки тебе знакомо.
Как будто сбитый шальною пулей
И от того не познав испуга,
Укрытый снежным, пушистым тюлем
Уснёшь бухой, на руках у друга.
У друга та же под глазом проба –
Восьмёрка, тройка и ноль в кармане.
С таким не страшно идти до гроба,
А страшно станет, прижмёшься к маме.
Ведь там, где свет не погас в прихожей,
Она сидит на кровати с богом,
И тихо молится, чтобы боже
Тебя живого подвёл к порогу.
* * *
Я не хочу идти зазря
Там, где в округе только темень,
Где я своей тоской беремен,
Где ни тебя, ни фонаря.
Где ходит пьяная земля
Под башмаками как чужая,
Где ты, бегущая к трамваю,
На самом деле – от меня.
* * *
Когда уеду, обещай,
Что будет все, как было прежде.
Твоё лицо, шкафы с одеждой,
Собак соседских перелай.
Пароль подъезда, телефон,
Цветы пластмассовые в вазе,
Тринадцать стульев, чтобы сразу
Мы все расселись за столом.
Не подселяй в свой дом жильцов,
И если что ещё осталось,
Не заменяй любовь на жалость,
Не забывай моё лицо.
Как будто нам ещё отдать
Успеют выцветшее небо!
Когда однажды я уеду,
Не застилай мою кровать.
* * *
Возле магазина, у оврага,
Крыс давила местная шпана.
Помню, я довольно сильно плакал,
Мне тогда исполнилось едва...
Лица, имена,смешались в кашу,
Но зато впечатались на жизнь
Крики –мол, давай, с разгона вмажь им,
Брызги от отечественных шин.
Аисты промахивались редко,
Двух живых расплющили об дом.
Всем потом досталось от соседки
По-афгански скроенным ремнём.
Между тем, взрослеющие пальцы,
Смертью проскользнувшее по ним –
Ленина, строение пятнадцать,
Слава богу выдали другим.
Только отчего-то я причастным
К этому запомнился себе.
Может от того, довольно часто
Вижу их в некошеной траве.
Семерых, не знающих про жалость,
Семь нелепо грянувших смертей.
Будто ничего и не осталось,
В нас тогда от искренних детей.
Фатум
Вокруг твердят, что нас переживут.
И я, увидев в этом крайний фатум,
Затягиваю шею в нежный жгут,
Который не по первости захватан.
Ведь жизнью никого не удивишь,
Любовью и стихами право тоже.
За стенами всю ночь кричит малыш,
Не ведая,что на него наложен
Жестокий рок времён и перемен
От парты школьной до печальной койки.
Я видел как летает супермен,
Я видел, как Москва стояла в стройке.
Марсель при мне крушили пацаны,
При мне погиб Бодров и умер Рыжий.
При мне взрывали башни близнецы,
При мне взрывали улицы Парижа.
При мне писали Бредбери и Кинг,
При мне ловили покемонов в церкви,
При мне родился первый в мире твит.
И это все конечно же померкнет.
На свете все не раз перерастёт,
Утонет в исторических бумажках.
Однажды, кто-то нас переживёт,
И станут никому уже не важны
Ни вкладыши, ни сотки, ни гейм бой,
Ни прожитое детство девяностых.
Мне тягостно идти к себе домой,
Ведь там уже живёт который после.
Который не годится мне в сыны,
Во внуки, да и вправнуки пожалуй.
Я чувствую свой запах старины,
Я чувствую великое начало,
Какое уготовано всему,
Но страшно мне в него шагать с порога,
Ведь глядя на упавшую звезду,
Я видел в ней себя, не видя Бога.
* * *
В каток укатана дорога,
На ней облезлый старый пёс,
Вот-вот ещё шагнёт немного,
Достанет мордой до колёс.
Уже не жмётся к тротуару,
Но не решается идти.
Ловя пушинки снегопада,
Взревев, проносится такси.
Оно везёт куда-то даму,
Ребят с кастетом на беду,
Девчонку к парню или маме,
Не разглядеть теперь в пургу.
Такси в метели улетело,
А он стоит, поджавши хвост,
Сжимая, вдавливая тело.
Морозом схватывает нос.
Но вот, уже отсчёт обратный,
Присел на задние: «Вперёд!»
Летит, сверкает стекловата,
Дыханье сковывает рот.
И, может, кто успеет тормоз
Вдавить,
но ясно наперёд.
За чернотою встречных борозд
Его совсем никто
не ждёт.
Автобус
Работа, дом, работа и тоска
Бескрайняя, как небо над Россией.
Меня везёт автобус двести два,
Привычною дорогой некрасивой.
Дорогой, что устал уже идти.
Дорогой, что мазутом въелась в глотку.
Меня попросят снова оплатить
И я отдам последнее на откуп.
И первую любовь, и крайний стих,
Всех книг давно прочитанных – обрезки.
На что, дай бог, кондуктор прохрипит:
«Билет храните до конца поездки».
Но это, если очень повезёт,
А так, пожалуй, выкинут в пейзажи
Знакомые, ботинками вперёд–
И на прощанье ничего не скажут.
Вальс
В дворовой чаще ждёт авто,
Водитель нервно курит рядом.
Залюбовавшись листопадом,
Роняет пепел на пальто.
Топча ногами в унисон
На землю падающим листьям.
И будто хлопая артистам
Ладони греет под окном.
Я иду вперёд с опаской,
Временами лезу вброд.
Наверху луна, как каска
Норовит сползти на лоб.
Впереди туман, как порох,
Залезает в ноздри –гад!
Не сулит ни бой, ни продых,
Говорит что я солдат.
В том краю, где только буквы
Поживее всех живых,
Я и заяц и кондуктор,
В канонирах, в рулевых.
Белый лист как флаг вздымая
Средь словесного кольца,
Хорошо ли я играю
Человека без лица?
Как пиррихий безударен,
Восклицая жизнь как тост,
Как отточие бездарен,
Гениален как вопрос.
* * *
Мне так сложно дышать,
Будто мне не исполнилось семь.
Я вжимаюсь костями в бельё,
Что стирала мне мать.
И полночи она на кровати со мною сидит,
И я ей говорю через слезы:
«Боюсь умирать,
Очень сложно дышать, не могу» – говорю, я устал.
А она растирает мне грудь
И целует мой лоб.
Мне так сложно дышать,
Будто я только начал ходить.
И упал на бревно и рассёк себе нос
И его повредил.
Так все детство хожу
И глотаю весь мир через рот,
Хоть казалось бы так и нельзя.
А теперь мне уже двадцать пять.
Научился дышать через нос,
Но всё время сморкаюсь,
Всё время забита ноздря.
Мне так сложно дышать,
Будто я до сих пор в ГКБ.
Рядом плачет мужчина,
Которому за пятьдесят,
Говорит, ему нечем дышать.
(У него удалённое лёгкое,
У меня – только часть.)
Он всё время кричит:
Мама, мамочка, мама,
Так, что я просыпаюсь.
К нам идут санитары,
Поднимают частично кровать
И ладонями давят на рёбра,
А мы кашляем, харкаем кровью,
Так два дня пролетают за пять.
А потом выдают всем по банке
С привязанной марлей.
Так живёшь две недели
И носишь в ней грязные шланги,
Что из тела торчат
и имеют диаметр с палец.
За окном всё становится чуждым,
Будто ты иностранец.
Мне так сложно дышать,
Две ноги, но одна в сапоге.
Я вот-вот распластался плашмя
От удара об пол.
Мне вдогонку летит –
Мол, так надо, ты, падаль, лежи.
Я лежу, и звенит в голове,
И губа чуть дрожит.
Так впервые приходит расплата
За то, что ты смог,
За другого вступиться,
Пока остальные молчат.
От бездушия до привычки
Всего лишь мах,
И ни лычки, ни звёзды
Уже не вселяют страх.
Мне так сложно дышать,
Потому что по жизни встречал
На тебя не похожих,
Не верящих в силу любви.
Но всё время просящих чего-то,
Не зная чего.
И все время грустящих о чём-то,
Не зная о чём.
А ты любишь собак
и просящим всегда подаёшь,
Постоянно рисуешь,
И в общем-то этим живёшь.
Говоришь, надо больше бумаги,
Говоришь, равноправия надо,
Нужно больше хорошего,
Мир без расовых предрассудков,
И собак забирать из приюта.
И я сам это знаю как будто.
Мне так сложно дышать,
Потому что дышал без тебя.
Потому что не думал о том,
Что бывает на свете,
Если ты проживаешь без счастья
Кусочек столетья.
Что вообще бы без счастья
На свете не стоило жить.
Мне так сложно дышать,
Но в тебе обретая Христа,
Мне становится легче
Тянуть свой кусочек креста.
И когда ты ко мне прижимаешь
Горячие плечи –
Ты есть Бог. Ты есть жизнь.
Ты есть небо
и Вечность.
* * *
Замело сто восемьдесят Лениных,
Дядю Хо Ши Мина с дядей Ра,
Но светла, незыблема вне времени
Красная звезда.
Ни черта ни видно до окраины,
Замерзает молодость в снегу,
Собачонка мчится от хозяина
В жиденькую мглу.
Чуда не найдёт, не опечалится,
У неё другие есть дела.
Шарики на ёлочке качаются,
Мёрзнут до бела.
Вот и мы качаемся безродные,
Запрокинув головы назад,
Ни к гражданке, ни к войне не годные,
Без координат.
Каждый несчастливый, неулыбчивый,
Мраморный, холодный, восковой.
И блатным, испорченным мотивчиком
Колокольный звон
Над головой.
© Алексей Авданин, 2015–2016.
© 45-я параллель, 2019.