Алексей Борычев

Алексей Борычев

Четвёртое измерение № 24 (444) от 21 августа 2018 года

Жасминовая соната

Акросонет с кодой

 

Когда прошедшее мертво, а в будущем седая мгла,

Рисую новые миры, цветистей радостных узоров,

И ты восходишь чистотой над чёрной бездною укоров,

Сияньем солнечного сна, бела, воздушна и светла.

 

Тоску земную укротив, ясней муранского стекла,

Искрится звёздная вуаль во тьме людских безумных взоров.

Не предавай, не продавай себя бездушию просторов,

Едва начав свой яркий путь, забудь кривые зеркала…

 

Кому – скажи – подаришь ты свеченье тёплых изумрудов?

А вечеров с тобой – кому – даруешь ласковое чудо?

Зелёный свет твоих очей, кому? – скажи, скажи, кому?..

 

И – тишина… и никого… и ночь осенняя прекрасна

Невероятностью твоей невинно грешной тихой страсти,

С которой медленно бредёшь по жизни к счастью своему.

 

Кому же – не молчи – кому подаришь ты своё бессмертье,

Отдав трепещущий комок, светящийся в твоём предсердье?..

Идя на самый яркий свет, не попадай в глухую тьму…

 

14.12.2017

 

Мысли…

 

Не обратится вода в вино, а солнце в темень.

След поцелуя отцвел давно – замерло время.

На бархатистых ресницах звезд тают столетья

И упрощают любой вопрос до междометья…

В глянцевых снах неземных пространств мягкие тени

Судеб ложатся тоской на страх – так на колени,

Тихо мурлыча, покой храня, кошка ложится.

Жизнь, это можно понять-принять, вовсе не птица…

Стынет небесных загадок ртуть между созвездий,

Бабочкой летней стремясь прильнуть к миру соцветий.

Полнится тайной, едва дыша, звездная млечность.

И – ни забыться, ни сделать шаг и ни отвлечься –

В дольних пределах не можем мы, волей рассудка

Втиснуты в стены вербальной тьмы, горестно-жуткой.

Тихой толпою немых теней – прошлого знаки

Явью забытых осколков дней бродят во мраке,

Где почему-то со всех сторон – тусклая память –

Не забирает их в свой полон, но и оставить

В тесных покоях земного сна – тоже боится.

Жизнь (нелегко так порой познать) вовсе не птица.

Мало пустот в бытии земном. Не развернуться.

Что – пять стагнаций – мне все равно! – что революций…

Кроме прохладной струи времен – нечем напиться

Духу, принявшему явь за сон. Стерты границы

Между мирами, где я и ты – вечный двойник мой,

Где перспективы судеб пусты, некою сигмой

Обозначается то, чего слухом и зреньем

Нам не постигнуть, и нет его – нет озаренья!

 

Там, далеко, где не быть – нельзя, прошлое наше,

Памяти скользкой тропой скользя, – сколько я нажил

И потерял – мне покажет, но… после подсчета

Ясно, что плохо: не всем дано – по звездочету!

 

Тишина

 

Горячим воздухом июня

Обозлена, обожжена,

По чаще, пьющей полнолунье,

Волчицей кралась тишина.

 

Когда был день,

От гула, шума

В колодцах пряталась она

И в корабельных темных трюмах…

На то она и тишина!

 

В нее стреляли детским плачем

И гулким рокотом машин;

И солнце прыгало, как мячик,

На дне ее глухой души.

 

Пугаясь дня, пугаясь солнца,

Стремясь на волю,

Не смогла

Таиться долго в тех колодцах,

Где луч – как острая игла! –

 

Чтоб не страдать, чтоб не калечить

Густую волчью красоту,

Рывком последних сил, под вечер,

Пустилась в чащу, в темноту,

 

Но гвалтом воронов на кочках

Настиг ее рассветный залп,

И – две звезды,

две тусклых точки –

Погасли искрами в глазах.

 

Странный пейзаж

 

День лениво доедал ягоды заката –

Медвежонком по сосне на2 небо залез.

Звездным платьем шелестя, ночь брела куда-то

И платок лиловой тьмы бросила на лес.

 

В белом рубище туман шастал по низинам,

Бородатый и седой, – прошлый день искал.

Космы длинные его путались в осинах

И клубились над водой, будто облака.

 

Замолчало все вокруг, словно ожидая,

Что появится вот-вот из иных миров

Что-то важное для всех: искра золотая?

И сорвется с бытия таинства покров.

 

Колдовская тишина взорвала пространство.

И оттуда полетел темных истин рой…

Но в лучах зари он стал быстро растворяться,

А потом совсем исчез в небе над горой.

 

Поглотил его рассвет, крылья расправляя

Над туманом, над рекой, над ночною мглой…

И падучая звезда – точка голубая –

Вмиг зашила небеса тонкою иглой!

 

Дожди. Стекольная погода…

 

Дожди. Стекольная погода.

Стекает полдней липкий хмель

В стекло потресканного года,

Где рыбой плещется апрель.

 

Где в неевклидовом просторе

Жива евклидова душа,

Где мысль о горе больше горя,

Но тем она и хороша!

 

И вместо неба ясно вижу

Большое бледное пятно.

И туч темнеющую жижу,

Текущую ко мне в окно

 

Царица лесов

 

Скольженьем лесов по осеннему свету

Во снах согревается новая жизнь.

Избушка в озёрную небыль одета,

Зевает, и сонная детская мысль

 

Вбегает в открытое осенью сердце…

И нет никого. И никто не придёт…

Забиты окошки и заперты дверцы,

И веет сквозной тишиною с болот.

 

Занозами в памяти – давние блики.

Но – анестезия – совсем не зима.

Озёр и лесов невесёлые лики.

Прозрачная невидаль сводит с ума

 

От грубого знанья – что не повторится

Ни то – что прошло, ни – что будет потом…

 

Царица лесов! Красоты мастерица!

Скажи, как забыть обо всём прожитом!

 

Когда я тихо восходил…

 

Когда я тихо восходил…

К осенним дням, к тоске востока,

Я нес веселья ком в груди

И забывал, сколь одиноко

 

Мне было в росных вечерах

Едва остывшего июля,

Когда в придуманных мирах

Миры земные потонули.

 

Самолёт тоски хрустальной

 

Ослеплен осенней сталью,

Сонной синевой небес,

Самолет тоски хрустальной

Посреди лесов исчез.

 

Расслоился, растворился

Средь седеющих осин,

В искры снега обратился

И в мерцание трясин…

 

В угасающие мысли

Засыпающей совы,

В нарисованные числа…

 

Да во что ни назови!..

 

В глаза уставшей осени смотрю…

 

В глаза уставшей осени смотрю,

В тревожные дымящие сосуды,

В которых смерть вскипает на ветру

И плавают последние минуты

Отчаянного смеха летних дней,

Где мир казался легче и добрей.

 

Окно. Звезда. И больше ничего!

Лишь пятна – пятаки воспоминаний

На полотне пространства моего

Краснеют, обращаясь именами

Всех тех, кого я помнить не хочу.

И я тушу забытую свечу.

 

Снег устал под тоскою кружиться…

 

Снег устал под тоскою кружиться.

Просит смеха сиреневый снег,

Потому что печальною птицей

Бьётся в сетке секунд человек.

 

Потому что и сами секунды

Снегопадом бескрайним идут,

Покрывая поспешно цикуты

Ядовитых от счастья минут.

 

Снег – темнее, чем память о снеге,

Снег – невнятнее мысли о нём.

Огоньками порхая на небе,

На земле он не станет огнём.

 

Может, нет его вовсе, а то, что

Называем снегами – лишь связь

Между будущим нашим и прошлым,

Обитающим где-то, лучась.

 

Но – ни вздоха, ни горького смеха…

Только тихо поёт темнота, –

Голубыми секундами снега,

Будто светом времён, повита!

 

Семья оранжевых сияний…

 

Семья оранжевых сияний

Нашла серебряный предел,

И миражи, как марсиане,

Брели в сияниях без дел.

 

А древо – зиму источало

Из льдисто-солнечной души.

Земного было слишком мало

В лесной мерцающей глуши.

 

И лёд, поющий колким светом,

И мгла лиловая снегов…

Как мало грубой плоти в этом!

Как много светлых сквозняков!

 

И день, смеющийся и звонкий,

На лыжах воздуха – с небес –

Въезжает в утро, красной кромкой

Украсив лиловатый лес.

 

Семья оранжевых сияний

В свирель снегов играет. Свет

Искристой гаммою мерцаний

Рисует сказочный сюжет.

 

И пухом памяти о прошлом

Окутан будущего сон.

В былое – замело дорожки…

И мир – блистающ! Невесом!

 

Память

 

Станция «Подлипки»! Станция «Подлипки»!

В ней, как соль, растворены молодости слитки.

 

Остывающий перрон, звуки электрички

Зажигают прошлых лет крохотные спички.

 

Прошлых лет, когда тобой время сладко пело,

Заглушая тихий стон скорбного предела…

 

Вечерок. Огни витрин. Мы идём по снегу.

Смотрит ласково на нас пасмурное небо.

 

За витринами цветы. Чей-то голос грубый…

Покупаешь розы ты. Мы идём до клуба.

 

Тихий город Королёв мимо нас проходит.

Дом культуры. И концерт. Новикова, вроде…

 

Сиротливые дома заметает вьюга.

Нам с тобой тогда никак было друг без друга.

 

Сколько лет уже прошло! Десять?.. Иль пятнадцать?..

Нет тебя со мной давно.

 

Надо постараться

 

Пение былых времён, опьянев, услышать:

Вновь приехал я сюда, из вагона вышел…

 

 

Переход. Передо мной крохотная площадь.

Дождь. Осенний серый дождь день пустой полощет.

 

Покупаю водку. Пью. Хмель по венам хлипкий

Возвращает вас ко мне, Прошлые «Подлипки»!

 

Жасминовая соната

 

Фаэтоны солнечных лучей,

Золото воздушных лёгких ситцев

Наиграла мне виолончель –

Майская жасминовая птица.

 

Родников знобящий переплеск,

Влажных трав скупая осторожность –

Это блеск, весенней грани блеск,

Лепесткового пути возможность

 

В край свечей в подсвечниках лесов,

В тихий тон звучащей майской ночи,

Где глядит бессмертье оком сов

В голубые ямы одиночеств.

 

Но сыграет утренний скрипач

Яркую мелодию рассвета,

И опять румян, пунцов, горяч

День примчится в колеснице света.

 

И легко дыхание коней.

И смеётся облачный возница

В фаэтоне утренних лучей,

В золоте воздушных лёгких ситцев.

 

Едет колесо…

 

Едет колесо небес по дороге звёздной.

И визжит на виражах тормозом луны.

Озирается в ночи шаркающий воздух.

Просыпаются в лесу страха валуны.

 

Ускоряясь, колесо тучами дымится.

Пар исходит от него смехом снов лесных.

Ускоренье колеса тонкое, как спица,

Как игольчатая злость северной весны.

 

Вдоль дороги города дремлющих галактик.

А под нею густота суетной Земли,

Где бликует добротой детства липкий фантик,

Где бумажные плывут в лужах корабли…

 

По асфальту звёздных трасс, гравию квазаров

Мчится, мчится колесо, набирая темп…

Обрываются в лесах струны на гитарах.

Обращаются леса флейтами затем.

 

Чем ослепительней блеск…

 

Мыслей тропический лес

Вырос на пепле ума...

Чем ослепительней блеск,

Тем бесконечнее тьма.

 

Мыслей тропический лес

Вырос, а в нём муравьи

Жалят с восторгом и без

Труп ещё тёплой любви.

 

Катится яблоком день

В жёлобе ровных времён.

Мыслей невнятная тень

Падает в плоскость имён

 

Тех, кто ещё не в земле,

Втоптаны в пепел ума...

Чем ослепительней блеск -

Тем безнадёжнее тьма!