Алексей Григорьев

Алексей Григорьев

Четвёртое измерение № 20 (116) от 11 июля 2009 года

на серебряном фарси…


тишина

 

Заметила? Дорога не слышна.
Последний звук торопится отсюда,
И в мире вырастает Тишина –
Обычное бессмысленное чудо.

И в ней есть дверь. И, ясно, есть стена.
За дверью что-то странное, иное.
Представь себе: пространство, времена,
А мы с тобой стоим перед стеною...

Не обращай внимания – пустяк,
Я размечтался. Что ты мне сказала?
А знаешь, если мы ускорим шаг,
Успеем на автобус до вокзала...

Не те слова, я всё издалека...
Ты мне звони, как только буду нужен...
<...течёт чужого города река
и утренним дождём вскипают лужи...>

Не то, не то... Представь, что жизнь — река,
Мы рыбы там... Ей богу, это глупо...
<...и зонт что распускается в руках
сквозь дождь напоминает звёздный купол...>

О чём мы? Не припомню. Дождь, вода…
Так тихо тут. Та точка – пароходик...
Ну что ты плачешь, что же ты? Ах, да,
Открыта дверь, и мы в неё уходим.


зима

 

Кате Соколовой


Был январь в небесах и в нас,
Облака проплывали мимо,
Мёртвый юноша слышал глас:
«Поднимись и иди сквозь зиму».

И пошёл – а зима молчит –
Прямо в дом, где на днях отпели,
Отыскал в пиджаке ключи
И толкнул в неизвестность двери

И увидел январь в окне,
Бледный день, сизарей на крыше
И того, кто идёт, как снег,
Легче памяти, сердца тише.


была зима

 

Была зима, я тоже был зимой,
Я жил в себе, я брёл себе, я бредил.
Всходил январь в сиянии, и дети
Скользили по дорожке ледяной.

Была зима, и ты была в зиме,
К полуночи разламывалось небо,
Как чёрствый хлеб, и были быль и небыль
Неразделимы в снежной кутерьме.

Была зима, и кровь была вином,
И юноша таинственный и белый
Мне говорил: иди, исполни дело,
Вот хлеб возьми – покушаешь потом.

Была зима, наверно, даже в нём –
В том юноше. Кому докажешь это?
Снежинки, словно древние монеты,
Звенели под горбатым фонарём.

Была зима, как улица во сне –
Тревожною, пустой, заиндевелой.
Мы шли к её последнему пределу,
Вообразив, что движемся к весне.


собака

 

Вспыхивают огни,
Пахнет дождём и хлебом,
Жалко, что дом под небом
Создан не для двоих.

Это обсудим потом –
В кухне пельмени стынут.
Хочешь – возьми картину
С кроликом и петухом.

Вот они – возле крыш –
Звёзды... Не нужно плакать,
Лучше купи собаку –
Что я тебе, Малыш?


но…

 

Седьмое, далеко не воскресенье,
Дождь зарядил, всё движется к зиме,
Не я тут останавливал мгновенье –
Само остановилось по себe.

Застыл октябрь на стадии распада –
(Мысль не нова, но кто не крал слегка?),
И щурится в прореху листопада
Хабенский в облаченье Колчака.

И было ведь понятно изначально –
Всё кончится обыденным «ку-ку»,
И воробей простуженно-печальный
Сидит с вороной мокрой на суку.

И надо бы умыться и одеться,
Сварить себе бульончик на кости,
Но времечко колотится у сердца,
Но солнышко шевелится в горсти…

 

продолжение

 

Холодная вода, и хлеб, и клевер,
И свет дневной, и невеликий кров…
Сухой травой звенит ночное время,
И тянется камлание сверчков.

Прислушивайся к ночи водолея –
Она бормочет древние слова…
Жить стало веселей и чуть теплее –
Шуршат в печи тихонечко дрова.

Горит огонь спокойно и не гулко,
Блуждает красный блик на потолке,
И шахматные красные фигурки
Стоят на еле видимой доске.

Колодец полон звёзд, сентябрь – звуков,
За окнами светлеют небеса,
И Бог к тебе протягивает руку
И по твоим проводит волосам.

Съезжает на шоссе ночная фура,
На ЛЭП гудят протяжно провода,
И жизнь, отдав разменную фигуру,
В итоге побеждает иногда.


конец детства

 

Развёртывался купол голубой,
Откатывался прочь короткий ливень,
И детство шло в разросшейся крапиве
Отчаянно и глухо – на «слабо».

В сенях ложился вечер на кули
И ставшую вдруг маленькой кроватку,
Бесплотные, как духи, мотыльки
Сражались за огонь сороковаттный.

Закат спешил пролиться молоком
На вымытый дождями подоконник,
И дни, как стайка месячных щенков,
Доверчиво мне тыкались в ладони.

Заканчивалась детская пора,
Как будто отделение в концерте,
Пел тёплый ветерок о ранней смерти
Негромко, невзначай, едва-едва…


кому-то надо

 

Сегодня сад – черёмухи заложник,
Летит к земле серебряная пыль,
И мальчик, выдувает осторожно
В слоистый воздух радужный пузырь,

И тот плывёт качающийся, грузный
И лопается вдруг – увы и ах,
И лопается мир, и очень грустно
Остаться здесь совсем не при делах.

Да нет, полно занятий в жизни этой –
Отчаяться, любить, купить кота…
Но сыплет день черёмуховым цветом,
И кажется, что это неспроста,

Наверное, и впрямь кому-то надо,
Чтоб воздух был по-летнему прогрет,
Чтоб день прошёл блестящим майским садом,
Как мальчиксквозь черёмуховый цвет.


декабрист

 

Трясясь в прокуренном вагоне,
Пересекающем Урал,
Я был подчёркнуто спокоен,
Как декабристский маргинал.

Пока сосед давился речью
И в коридоре нёс фигню,
Мне снилась ты, московский вечер –
Всё, как обычно, в стиле ню.

Я паковался, ты курила –
Как будто и не при делах,
Потом спросила: «Едешь, милый?»
И я ответил: «Еду, нах».

Желтел коньяк на дне бокала,
Духов флакончик голубой
Лежал плашмя. Ты не желала
Стать декабристскою женой.

Тебя ждал кот, друзья, работа,
Борьба с морщинами, запой,
А у меня кончалась квота,
И я купил билет домой.

Вагон скрипел, ворчал и охал,
И поезд шёл себе и шёл,
Я думал о прошедшем плохо,
А о грядущем – хорошо.

Порой, в мой сон вполне случайно
Вторгалась пара внешних фраз:
– Иван Андреич, выпьешь чаю?
– Налил бы водки, пидорас...


про улитку

 

Сюжет начнётся с третьей строчки –
Вторая вводная (вполне).
Ползёт улитка по листочку
И тащит домик на спине.

И в этом доме, я ручаюсь,
Есть всё, что надобно душе:
Две табуретки, медный чайник
И старый тётушкин торшер.

По вечерам заварит чаю,
Поджарит тост на бутерброд
И всем печалям отвечает
Коротким словом «нииппёт».

Где тут мораль? Да где попало...
Вот вариант совсем простой:
Меня бы тоже нииппало,
Имей я домик за спиной.


рыбы

 

В этом месяце – крепком, как стылая глыба,
Слишком рано выходит на небо луна,
И плывут человеки – печальные рыбы
Вдоль по лунной дорожке у зыбкого дна.

Рыбий мир. Идентичные снулые лица.
Привыкаешь: звонят – это точно не ты,
Вынимаешь glofish, и из трубки струится
На паркет серебристая нитка воды.

Привыкаешь: беззвучие – это серьёзно,
Громкость в плейере ставишь на минус один,
И сияют тебе молчаливые звёзды
В час, когда ты за кормом плывёшь в магазин.

Привыкаешь: любовь – это полое слово –
Колокольчик на мёртвом твоём язычке.
Эта женщина станет женой рыболова –
Ты исполнишь брейк-данс у неё на крючке.

Рыбий мир несуразен и вычурно выгнут,
Но порою – когда замираешь без сил –
Пробежит по гортани и к нёбу подпрыгнет
«Я люблю» на серебряном рыбьем фарси.


68―08


Ирине Якшиной

 

Фонарики качаются и гаснут,
Шумит во мгле испорченный гидрант,
С божественною девою грудастой
Спешит в отель нетрезвый оккупант.

И чудится пражанам спозаранку,
Что на старинном Карловом мосту
Грохочут заблудившиеся танки
С таинственной звездою на борту.

Уходит ночь куда-нибудь в Гвинею,
А может быть, и вовсе – в Сомали,
Как водится, под утро каменеют
Славянские смешные Короли.

Стучатся молоточки колоколен,
Болтается кораблик вдалеке,
По Вышеграду бродит грустный Голем
С бутылкою «Гамбринуса» в руке.

 

© Алексей Григорьев, 2008–2009.
© 45-я параллель, 2009.