Алексей
Кац

 

 

Я ждал декабрьских ночей –

Парализованных покоем,

Провозглашённых хриплым воем

И тихим лязганьем ключей;

 

Мне снился смех бетонных свай,

Лохматый шелест чьих-то глоток,

Шершавый шёпот сальных чёток,

Звенящий медью сиплый лай.

 

И не возникшую тоску

По хрусту пепла под ногами

Я мерил пьяными шагами –

От пули к серому виску.

 

 

Мысли подобно блохе катятся вниз – по пути

ветру, которому нет дела до тех, кто в сети.

Лёгкие дышат тоской по переходной войне,

падает тёплой рекой тот, кто пришёл не ко мне.

Праздность, обида и боль, нерасторопная мгла –

всё что осталось от тех, кто отсмеялся дотла.

 

 

Ласковая стать, рубленая плоть, старый чемодан.

Я не поверну, – я не слишком здесь, чтобы знать, где «там».

Радостный призыв. «Вместе в никуда!»… станется и нам.

Я один, но ты никогда не верь мне и докторам.

Ладно, решено. Всё на самотёк – слишком долго ждал.

Плеть свистит в ночи, путь один и тот – только на причал.

 

 

Мне в спину свет трамвайных фар,

в лицо плевок фонарной вспышки –

весна опять листает книжки,

сопя в тени железных нар.

 

Лик на шелках ночных знамён

сегодня кажется усталым;

приказ «довольствоваться малым»

ещё, назло, не отменён;

 

за хриплым бредом тишины

слышны упрёки новой ночи,

в которой всё – лишь пыль обочин

да вечер, видный со спины.

 

И старый бог новейших кар

мне, как всегда, кидает с трона

в глаза – тьму спального района,

а в спину – свет трамвайных фар…

 

 

На листьях – след протухших сентябрей,

Спускаться ниже – значит ждать спасенья;

Метла и грязь, покой и озаренье –

Оплёван блеск заведомых путей…

 

Но слышишь вой? – то вороны поют,

Ругая день и позднее похмелье –

Пора вставать, мой Страх, моё Веселье –

И вновь любить вонь палуб и кают!

 

Кричи, песок! Трещите, семена!

Мы на краю, любимы каждой жрицей –

И там, внизу, где тьма росой искрится

Уже смакуют наши имена!

 

 

Настало время всё потухло словно резкая весна в порыве крика

подыхающая проседь поскулит со мной и скажет что вернутся облака

говори не говори останусь возле этих яблок что подточены рукой сырого времени

но нет не подходить я человек и праздник бурь устал свершаться разорвался и потух размазав краски по тягучим лицам скомканных прохожих.

 

 

Огромный алый мотылёк на проводах,

Не слишком больно отставать от суеты,

Я не убил их – просто взял

и отпустил себя на волю…

За речкой дом и звездопад, в глазах брусничные костры

И новый день, несущий радость

Опустевших напрочь глаз…

Наверх, под взмыленное небо, поредевшие поля,

Наверх, в серебряные чащи гладко выбритых лесов,

Отбросив в скомканный песок

Две тихо плачущие тени…

 

 

Рельсы и звёзды катятся в омут крикнули совы, плюхнулась медь взятые силой станут другими хилые спины лёгкая плеть радостно крикнув стены издохнут вены наполнит живая вода густо прокашлявшись вспомнит прохожий песни детей загудят провода кто-то уснул под железным забором кто-то прикинулся мёртвой луной скачет по холмикам ангел помятый плавает в озере пёс заводной  

 

 

Я сорван с неба. Мысль устала чахнуть.

Считает окна маленький герой.

Чуть слышный голос плавится за стенкой,

Разбитый поезд движется по кругу.

В нём люди – спят и сонно мылят руки,

В нём колдовство – под пьяный стук колёс…

Молчит река и простыни пропахли

Горячим смехом стоптанных подошв.

 

 

Проживи со мной час, когда можно пытаться пролезть в окна башен из чёрных камней. Поцелуй со мной солнце, лежащее в комнате старой. Ты усталая кошка и плачешь, держась за верёвочку в хмурой больнице – там, где ходят врачи, у которых потеряно лето. Ты кружишься и падаешь, мимо растрёпанных башен и синих стеклянных фигур. Ты усталая кошка, забывшая дом… Я не знаю Тебя, я не помню Твоих безвозмездных имён – просто скатерть, расшитая золотом, просто покой у которого вырвано горло…. Покажи мне миры, где закончилась сталь, где потеряна мелочь в карманах, где последние месяцы ходят по краю вселенной… Ты усталая кошка, забывшая дом.

 

Ни огонька. Чернеющее поле

И ветер угольный копается в земле.

Простой водой наполнились стаканы,

Тепло дышать. И мякотью слились

Огрызки ночи. Смутными горстями

Хватаю их над искрами дорог.

 

Пусть я вернусь – но ночь не даст не вспомнить

Пьянящий вечер влажного стекла

И тёплых губ. За подведённым солнцем

Когда ходил я, пил и ликовал

И видел раны, радостно прямые,

И трогал руки, чувствовал тепло

И видел взгляд и засыпал, напившись

Чужой любви и смеха и вина

Чтобы очнувшись, утренней дорогой

Идти на зов смеющихся лучей,

Чтобы мечтать и стряхивать руками

Со струн ручьи и землю и экстаз…

 

Но стынет ночь, и в окнах спят, и красным

Дрожат огни распластанных домов…

Я еду прочь. Тихонько улыбаюсь.

Зелёный ветер бьётся о стекло.

 

В стакане злато заспанного поля,

Рога ветров и щупальца дерев;

Ручьёв рубахи вытянулись снизу –

Одной рукой я зачерпну рукав;

 

Я – некто. Я, врачующий холмами

Закат столбов и блеск ревнивых рельс,

Лежу в ложбине между островами,

Где камни, пыль и блёстки сигарет.

 

Котёнок звёзд, оврага выгребного

Двухцветный друг – сегодня не один –

Он смотрит в землю, двигая глазами.

Я, человек, рождённый из ружья,

 

Дышу в затылок синему безумью.

Погибло всё, включая облака.

Отцы и деды вспарывают землю.

Идут леса. И солнце греет мир.

 

Моя странная бездна хватилась меня только в полдень. Свет поношенных солнц проколол мне лицо Постепенная речь исхудала от сна и проворно вскарабкалась между восхищённым украдкой и пьяным в златой сракатан. Разбудите меня через час я останусь под дверью расщёплённый бутылкой на две половины судьбы. Кто-то нервно бродил за забором пока не ушибся об бетонные стены моей показной тишины. Люди стали слышны только руки болят потихоньку и студёная проседь катается возле висков. Разбудите меня до прихода других в понедельник. В этот день распускаются вопли рубцы и цветы.

 

 

Стеклянные новости капают с лиц, стеклянные новости верят в огонь; я кладу тебя вдоль моих русых волос, заплетаю в полярную полузвезду; стеклянные новости тихо скребутся за ухом, за правым бедром, за спиной, где как раньше виднеются шрамы от белых ладоней. Студёный мороз запивает меня и ломает мне руки своими игрушками – боли не чувствую, боль не проходит сквозь время, которого нет.

 

 

Бояться не надо, за скатерть с пролитым вином нам придётся платить. Разложение светлой земли, все кто будут потом, все кто встанут сейчас – просто старые дыры на теле солдат, похороненных в тесных одеждах. Слепок из воздуха, рама великой картины; бог оскопления учит меня улыбаться.

 

 

Каждое утро, гуляя с собакой

Под пепельным свистом дождей

По лужам, съедающим снег,

Смотря на деревья и камень и капли и стены

На рыжее, чёрное, белое, серое,

Я вижу собаку, сидящую здесь, у дверей,

За которыми спят и киряют некие слесари.

Она делает то же – смотрит вперёд,

На окурки в снегу, на мочу и деревья,

Дома отсыревшие, синий забор,

Залеплённое бельмами солнце

На рыжее, чёрное, белое, серое.

А потом я иду домой и когда выхожу обратно

Её уже нет

 

 

Воды принесите

Мне больно смотреть на окно –

В нём не видно ни кошек ни смеха;

Фрегат запоздалый берёт меня на борт

Топорщатся мысли великие змеи растут из груди

Воды принесите

 

 

На талых дорогах машины играют и весело дети поют

Продвижение вверх продолжение неких позывов

Сияние мыслей звенит и звенит и звенит

 

 

Когда посыплются горы,

И мак в полях запоёт фальцетом,

И кровь свернется в сосудах,

Обещая скорую правду;

Когда дороги сойдутся

И крест разломится с треском

И псы завоют на небе,

Держась за воздух и воду –

Я встану у ваших могил

И скажу: «ВОТ ВИДИТЕ!»