Самолёт поднимается к звёздам.
Самолёт, самолёт, привези,
Посажу её там, где окно, –
Пусть зелёной листвою лопочет
И стоит, как живое письмо
С нею мне не страшна мерзлота,
Лишь бы белой рукою махала,
Да стояла, как совесть, чиста
Свежи, как в юности, желанья,
За кои и хвален и бит…
А вот в графе «воспоминанья»
Крест стоит.
Хотя когда-нибудь, не скрою,
Собрав внучат под общий кров,
Как говорится, стариною
Как жил легко и бесновато,
Болезни спиртом выгонял,
Как сочинял стихи кувалдой
Как наше племя обживало
Страны финансовый оплот,
Как спины солнце обжигало,
Рубли не стали капиталом –
За честь копить их не считал.
Считал, когда их было мало,
Не горлопанил нагло: «Дай мне!»,
Знал в слове толк и в деле прок.
И внуки мне,
Холодно и ярко,
Гляделась в воду
Я плыл Вилюем
В надувной байдарке,
Сквозила синь
Сквозь листья
Рыжей осени,
И выдра,
Отряхнувшись впопыхах,
Поспешно удирала
Вверх по осыпи
А на угорьях,
Крыльями забухав,
Полупудовой тяжести полна,
Да и взрывалась копылуха,
Дремучая
Как мох на валунах…
Менялись
Очертанья берегов.
Летели листья,
Жёлтые, как осы.
Республика
Алмазов и снегов
Прокручивала снова
И так плылось
В соседстве с этой тишью,
Без анекдотов
Сплетен,
Без пальбы,
Что было, если вслушаешься,
Слышно,
Поздние грибы.
И жить хотелось
Благостно и просто –
Без суеты и мелочных забот,
Закрыть глаза,
Забросить к черту вёсла
И плыть,
Уже давала
Знать себя усталость,
Но рядом,
Параллельно,
Обок с ней,
Во глубине меня
Моё менялось
И становилось
А я всё плыл,
Светло и одиноко,
Глазами – даль,
Губами – воздух пил.
И становилось видно так далёко,
Как будто раньше
Тогда в глуби
Пугающим наплывом,
Удачу
И позорище
Суля,
Большая тема,
Как большая рыба,
Качнулась,
Если в поле пожар, то в дыму березняк,
Как белеть, если рядом алеет?
И гружу чью-то боль я в себя, как в рюкзак,
Исходили немало мои сапоги,
Но по-прежнему что-то мешает
Жить спокойней других,
Жить труднее других – разрешает.
И идти одному, и нести одному,
Не прося ни крупинки за это.
Был бы Бог, я бы скинул на шею ему
Росой и сеном пахнет слово.
Красны река и берега.
И словно красные коровы,
И если в этот вечер – встреча
Через разлуку в двадцать лет,
То зажигает дивный вечер
И если в этот красный вечер
Лежать в стогу щека к щеке, –
Светлы, как свадебные свечи,
Извини, что я тебя обидел,
Извини, что в прорве бед и дел
Я любовь надуманную видел,
И когда, как хлюст самодоволен,
О другой почти шутя сказал,
Я был поражен, какою болью
А потом, и веря и не веря,
В тишине, раскаяньем томим,
Слышал, как за тонким всхлипом двери
За спиною рюкзачонок тощий.
Затопи парную баньку, тёща!
А жена?
Жену увел пижон…
На чужих хлебах легко пижонам…
Нынче тёщи стали лучше жён –
И смех, и грех районный вытрезвитель –
Ночлег короткий жданных, но не званых.
Короткий разговор. Сержант-блюститель
И в камеру, как в яму, где живая
Клокочет масса – вырваться из стен.
Где, как в гостиницах, мест вечно не хватает,
В углу согнувшись корчится геолог.
Бедняге трудно, высказаться хочет,
Но что-то непонятное бормочет
Накрывшись раздербаненным пальто
И в потолок уставив взор туманный,
Вздыхает кто-то: «Взяли ни за что.
Ночь напролёт шофёр в углу орёт,
Он чувствует себя невиноватым,
И от обиды всех и вся несёт
С четвёртой койки всхлипом речь слышна.
Огромный парень как дитя рыдает –
Его сюда направила жена,
А у дверей, настырный и колючий –
Не катаньем добьётся, так нытьём, –
Сантехник у дежурного канючитИ так всю ночь. Не устают вопить
Больные люди в камере унылой.
Эх, если б
Всей Россией бросить пить!
Устюжна, а может быть, Устюжна,
Зелена как щи из щавеля –
Редкая зелёная жемчужина,
Где дымятся бани по субботам,
Не гудят, пугая поезда,
Где алеют клюквою болота
Где проснёшься, выспавшийся сладко,
С криком петухов и пеньем птах,
Где старушки о восьмом десятке
Где валун, дремуч и бородат,
Как Иван Четвёртый смотрит строго,
Где течёт широкая вода
Где летят, летят в потоках света
Новь и старь, как символы основ.
Блёклый флаг над крышей горсовета
Где ещё давным-давно когда-то,
В годы смут, в полузабытый век,
Над враги свои и супостаты
Где под небом хмурого полёта,
Ржавым светом выплыв из трясин,
Подсказали рыжие болота
Где, куда б меня не заносило,
Возвращаясь через много дней,
Восхищаюсь неизбывной силой
Редкая зелёная жемчужина,
Всё, что позади и впереди,
Что клялось, лгало и отрекалось,
Всё – Россия! Всё – вот здесь, в груди, –
Широко, как Волга, расплескалось.
Ни от государственных светил,
Ни от тюрем, нет, не отрекаюсь…
Где о ком-то тоскует
кукушка,
Косогор и ещё косогор
А за ним и моя деревушка.
Огибает деревню река,
И живут здесь, как древние
вехи,
Три старухи и два старика
Да петух холостой –
для утехи.
В города поуехал народ,
Позабиты крест-накрест
окошки.
Лишь у крайнего дома цветёт
Огород – пара соток
картошки…
Сколько их на России моей
По Шексне,
Енисею,
по Лене.
Позаброшенных богом людей,
Позабытых людьми деревенек.
За какую такую вину
Одиночество в дар получили?
На себе протащили войну
И до вузов детей дотащили!
Набегает слеза на глаза.
Извините меня, человеки…
Умирают кормильцы леса,
Усыхают поилицы реки…
Постою – и обратно на поезд.
От своих и от чьих-то грехов.
От оценки всех наших
достоинств –
Укоряющих глаз стариков…
За березовой синью озер,
Как услышишь в июле кукушку,
Поверни на второй косогор,
Поклонись на свою
деревушку.
Разломная и смутная пора,
Разоблаченье мёртвых, перепалки.
А бодрый марш с тюремного двора –
И нужно
Криво сшитое пороть.
Опять переосмысливать эпоху.
Россия, сохрани тебя Господь,
Но, даже оставаясь не удел,
Покинув строй шагающих послушно,
Безбожно оставаться равнодушным,
Приемля жизнь какой дана.
Тщету и суету её приемля,
Высаживаешь стёкла из окна
Взлетаешь ввысь
И сверху видишь Землю!
Летишь…
Но связь с землёй не разорвать
И падаешь в холодную кровать…
Разбиты окна…
Бродят сквозняки…
Вставлять стекло?
Но не поднять руки:
Противно думать о земном себе,
Ирине Беляковой
Уползу в безрассудные дали,
Где туманы и камни молчат,
Чтоб не видеть – слепых обсчитали,
Звонкий колокол в небушке бьётся,
Сам себя добела раскачав,
И сдаётся мне,
Что слепые и в небе кричат.
Черна страна снегов.
Куда прикажешь чалить?
Не видно берегов.
И мчится ветром зимним
Мольба по всей Руси:
О, Господи, прости мне!
Кумиров сотворили,
А библию – под стол,
Сто вёрст наговорили
А слышен только стон.
И мчится ветром зимним
По нищенской Руси:
О, Господи, прости мне!
Прижмёт – и сразу к Богу,
Отпустит – сам с усам…
Корявую дорогу
Исправишь только сам.
И мчится ветром зимним
По воровской Руси:
О, Господи, прости мне!
Харон на переправе
Сломал весло и зол.
К потерянной державе
Похмельный час пришёл
И мчится ветром зимним
По спившейся Руси:
О, Господи, прости мне!
Выходим на дорогу
Мы все по одному.
Ведёт дорога к Богу,
А больше ни к кому!
И мчится ветром зимним
По матушке-Руси:
О, Господи прости мне!