Алёна Тайх

Алёна Тайх

Четвёртое измерение № 14 (614) от 11 мая 2023 года

Мираж на полпути домой

* * *

 

Всё, что надо, зажило до свадьбы,

Что не надо – вылечить не вам.

Варежки мешают… потерять бы!

Да пришиты обе к рукавам.

«Бабушка, а где теперь фашисты?

Бааабушка! Уже домой? Назад?..»

Снег идёт. Он белый и пушистый,

Разве что чуть-чуть холодноват.

Скверики в дворах сырецких. Тупо

Из окна: «...ремифасоляси».

Чинят трубы здесь – находят трупы.

А другого детства не проси.

В этом дом. И лестничная клетка.

И снежок печёный в кулаке.

И за шкаф заброшена таблетка,

И не сняты пенки в молоке.

В этом всё, что мило-простовато:

След горяч, а стыд бесстыже мал.

Шапкою в рукав (прости – цитата!)

Закупорен в памяти провал.

 

памяти бабушки

 

Это детство. Мы на даче.

Вечер, голоса...

Щёлку в ставнях обозначит

Света полоса.

Вздох пружинной раскладушки.

Влажный воздух чист.

Для опухших ног старушки

Есть капустный лист.

На стене повис картиной

Плесени налёт.

Свет погасим – комариный

Ждёт меня налёт:

Вот один, протяжно хныча,

Сел и зло притих.

Комариная добыча

Я – из нас двоих.

 

Подложу кулак под ухо...

Яблочный сморчок

Упадёт за стенкой глухо,

Обломив сучок.

И заденет угол дома

Ветка не со зла,

Плески листьев мне знакомы,

Как гребцу – весла.

 

Завтра, августовским утром –

В обновлённый сад...

Будет неба блёклый, мудрый,

Отрешённый взгляд.

Меж стволов дрожанье звука

И пылинок взвесь.

Ей – работа, мне – докука.

Городская спесь...

Будут тяжбы и упрёки

Из-за чепухи.

Будет солнце на припёке

Гладить лопухи,

И дробясь и беспокоясь,

Листья свой двойник

В бочке, вкопанной по пояс,

Выполощут блик.

 

На ночь хлипкую калитку

Подопрёт брусок,

Дождь прикроет лёгкой свиткой

Рёбрышки досок,

И с осенней грустной силой

Зашумит трава.

Это будет? Или было?

 

Там-то ты жива?

 

волчок

 

Рассеян сумеречный смог.

Сумей проснуться, не нарушив

мир комнаты – твой теремок,

развальчик плюшевых игрушек,

где сна на самом на краю,

ещё один привратник рая,

волчок поёт печаль свою,

вмиг обороты набирая,

как трудно за земли клочок

держаться основанием острым.

 

И умирает на бочок,

опять из серого став пёстрым.

 

Колыбельная

 

Вот и нету тепла... Опустел Муми-дол.

Муми-мама готовит постели,

А потом все садятся поспешно за стол,

Пока сумерки не загустели...

Из цветастых подушек потянутся сны,

Переливы уютного храпа.

Перед тем как уснуть: «Не будить до весны!»

На двери начертал муми-папа,

Он придумал пословицу: «Чем никогда,

Лучше рано – проснёмся ж в апреле!»

А за муми-окном покачнулась звезда,

На которую не поглядели,

Потому что не время: лишь летом грозят

Их мохнатые тушки паденьем...

А сейчас, милый, спать. И будить нас нельзя

До весеннего чая с вареньем.

 

* * *

 

Почтение моё, сентябрь – червивый книжник,

Библиотечный дух с жужжаньем спелых мух,

Глоссарий голосов, рой бликов неподвижных,

И лёгкий пыльный свет в кокошниках фрамуг.

Почтение моё… Ты вывел нас за двери,

В лоскутные леса для пробужденья сонь,

Вокруг пирует день, где каждому по вере:

И райские сады, и сны, и бледный конь.

Но нет – Танатос пьян рябиновою кровью,

А Эрос утолён водой реки рябой…

Почтение моё – прочтение с любовью

Любых твоих страниц, разрозненных тобой.

 

* * *

 

летний потный и тёплый

вечер поверх балконов

по Саксаганского толпы

в сумерках от стадиона

из надтреснутой чаши

с ядом с кровью с елеем

Город болел «за наших»

мы с тобой не болеем

просто проводим взглядом

что же в этом плохого

над тополиным стадом

небо ещё пуховей

не по делам удобно

грешным нам между прочим

видимость бесподобна

(слышно правда не очень)

до сигаретной искры

до тротуарной бровки

толпы текут небыстро

тают на остановках

вроде они не в мыле

и благодушны даже

значит «мы» победили

счёт нам с тобой не важен

 

сирень

 

не знаю, кто у них в Pязани, а здесь глазастая – сирень... с петель слетевшее вязанье. умаял май, и – просто – лень, и тень сползает с раскладушки, где ты задремлешь с «пеной дней»... лишь насекомые – прослушки гудят к полудню голодней. взошёл отвар чертополоха, и белым лаком взмок рояль в кустах. вот – дачная эпоха, что отцветает по краям, как, впрочем, всё: сады, закаты, две дамы и один сосед... сирень глядит витиевато, но тоже, кажется – вослед.

 

* * *

 

Вновь листва в сухом осадке лета.

Всяк бы рад зарыться... и уснуть.

Самой мелкой птахою отпетый,

Выбери шуршащий этот путь,

 

Поделись, как клетка, без остатка

В иллюзорно-инфузорном дне

То ли сплетней, то ли шоколадкой

С привокзальным Щорсом на коне.

 

Прожитое вынеси за скобки.

Кто ж хранит ненужное добро:

Термос с чайным духом из-под пробки

И скамейки лишнее ребро.

 

А с последним столбиком расчёта

Город выпускает под залог.

Тешит, как заступничество чьё-то,

Мёбиусный светлый вензелёк.

 

* * *

 

что, дунька, как тебе европа,

да ладно – перейди на мат;

за коп. воды, за три – с сиропом

плеснёт застойный банкомат.

а что ещё там выдавали,

какие тайны и люлей…

ни молотов, ни наковален

уж нету тех. но ты налей.

налей и мне, дружочек дунька,

и я, святая простота,

наивно богатела думкой

что нам без старости до ста,

что, коли живы, привыкаем.

 

сожги кораблик утлый мой,

спасительница навсикая,

мираж на полпути домой.

 

Утренняя песенка

 

Задний двор светлой кладки

В наивной стране,

Виноградные прядки

На кирпичной стене,

И в окне Генриетта,

Став на утро старей,

Скрутит лето рулетом

Пыльной шторки своей.

Вороват да не пойман,

Луч по окнам скользит,

Разомлевшую фройляйн

Ветерком просквозит,

И ветвист, как коряга,

В комнатном далеке

Генриеттин муж-скряга

В ночном колпаке.

Горизонт в сдобном тесте,

Звонких пташек парад…

Всё, как сто или двести

Лет (поверь мне!) назад.

Если мы будем ловки

И забывчивы впредь,

Жизнь в такой постановке

Нам все лето смотреть.

 

Детская площадка

 

Чистенькая площадка для игр, увенчанная

каравеллы грубоватым фанерным подобием,

качели не скрипучие и не увечные,

а песочница не просто, а с учебным пособием.

 

Борька любит «кораблик». Приходится ехать в автобусе,

мусоля свои мысли, огрызаясь на его дискант звонко-девичий…

Обстоятельства места привычны на этом глобусе,

а другого не завезли, как известно. Но это мелочи.

 

Есть время пережевать своё бремя воскресного

папы. Эмигранта-не-из-удачливых, старая песня, а?..

Даже малой различает машины окрест него.

Выучил сам, всё-таки память в тебя – чудесная.

 

Да-да, не крут. Но и жизнь дана тихая и пологая,

тебе амбициозному, грустному и не цветистому…

Детская площадка под окнами детской же онкологии.

Со странным стыдом помнишь: мы едем из дому…