Роман с лесом
Тревожные крики сороки,
Как скрипы сухих половиц.
Пока ещё теплятся строки
Лесных обветшалых страниц,
Пока отражаются тускло
Лучи в переплётах стволов
И ландышей красные бусы
Рассыпаны в травнике слов –
Читай этот том без обложки,
Забытый, забитый трухой:
Там поздней малины немножко,
Осенней печали – с лихвой.
Пока не отчалили птицы,
К спасительной вахте готов
Рассвет, бледнолицый убийца
Приблудных непрошеных снов –
Пока ещё ночи не долги
И не холодны, не спеши
Втыкать ледяные иголки
В соломенных кукол души…
И в сумрачной чаще романа
Внезапно послышится трель –
Там лес достает из кармана
Ручную речную свирель.
Имаго
Астра солнца целует бледную розу луны,
Гасит сны,
Отмывает тени.
Лань, припав на колени,
Утыкается в сочные мхи
Армхи.
Череда превращений –
Орёл покидает урочище.
Хочешь ли
Крылья его обрести?
С полпути
Стрелы бойниц Эрзи –
Эй, дерзни! –
Снимут всадника с лошади.
Воплотиться в имаго.
Обнаружить некстати,
Что живёшь этой финишной стадии ради.
Ждать не много:
Пока истлеет бумага
И отпылит дорога,
Иссякнет сиянье Дарьяла и Терека,
И горных потоков истерика
В желтом унынии слёз
Уляжется в лоне кремнистой долины.
Отдых или –
В ночь уйдут исполины
В блеске планет и звёзд.
Ни сомненья, ни злобы –
Чтобы
Горним ветром шелестя и маня,
Могучие крылья –
Мои ли? –
Прямо в небо втолкнули меня.
Кинерет
Я возвращаюсь, возвращаюсь –
На расстоянии руки,
На тонких веточках качаясь,
Мигают окон светляки.
Молчит усталая дорога,
Вдали затихли всхлипы шин –
Я отлучаюсь понемногу
От чар таинственных вершин.
От серпантинного круженья
К подножью древних алтарей –
К прямой привычного суженья
Квартирной оптики дверей.
И сквозь глазок закрытой двери
Смотрю, как тянется лоза…
Но бирюзовый лик – Кинерет –
Слепит отвыкшие глаза.
Голанские высоты – Москва
Ева
Не скажешь Господу: «Некстати»,
когда под вечер, на закате
огни тушил.
А я жила за тайной дверью
в твоём укромном межреберье,
в краю души,
где сердца стук сходил лавиной,
была не частью половинной,
а выдох-вдох,
на ощупь еле различима –
ты был для радости причиной
задолго до.
Теперь – в чужом саду, нагая,
и звери смотрят, не мигая:
чего скулит? –
но ты похоже и не ранен.
а знаешь что – бежим из рая,
тут всё – Лилит!
тут всё до приторности склизко,
как в нёбо влипшая ириска,
тут и без нас
полно слетевшихся на праздник.
пойдём, не трогай яблок райских –
чернеют враз.
А там – заснеженные кущи:
декабрь заботливо научит
ступать на наст,
на льду не выпустив друг друга.
Господь простит – умерит вьюгу
и знак подаст.
Ласточка
Эта лестница,
..…………лестница,
…………………лестница,
….……………………лестница,
…..…………………………лестница –
До прыжковой площадки пройти за ступенью ступень.
Полосатая тень в расплескавшемся зеркале бесится,
Краем плитки расколотой раня ледышки ступней.
Если начат подъём, ком дыхания сглатывать нечего,
Страх сомнений с полётной тоскою смешав пополам,
И когда не помогут галдящие, ловчие, певчие –
Имя птицы стремительной выведет росчерк крыла.
По касательной взгляда – морское к небесному ластится,
Полушарием солнца притихшие волны слепя.
Мы на самом верху. Ты готова лететь, моя ласточка? –
Отпускаю………………тебя,
……..отпускаю……тебя,
……………отпускаю
……………….тебя.
Из жизни сов
Что-то странное происходит в мире у сов:
нет у них ни бороды, ни усов,
ни орденов, ни медалей,
вообще никаких регалий.
обращаться к ним никто не отважится –
совы не то, чем кажутся.
Чтоб наглядно – пример без сомнения яркий,
а именно выходной в зоопарке:
вот детишки радостные, наряженные,
мамы их упакованные, напомаженные,
а в огромной и тёмной клетке –
сова на ветке.
И это не ветка даже –
пластифицированный бетон,
и сова мимикрирует, словно хамелеон,
сидит вроде носа не кажет,
но видно, как довольна сама собой –
совой!
Излучение взгляда её – инфракрасное,
а думы совы про разное.
В голове у совы неожиданные позиции.
Допустим, была бы птицей
не вещей,
а – певчей:
соловей, положим – у него и голос, и слух,
эх, она подпела бы, ууххх!
Или вообще –
водо-пла-ва-ю-щей:
лебедь – нет, банальный сценарий,
лучше в гнезде огари –
утка, но не из мелких крякв,
и тоже поёт, говорят.
А если зверь? Чур, не одомашненный:
кошки там мышки разные, «кыш-брысь»,
нет, с благороднейшими замашками –
скажем, рысь.
А сова всё сморит, высматривает, вникает в реалии дня…
Только не вздумай, пернатая, превращаться в меня!
Героическое
История свивается в клубок,
Как элемент причёски у Горгоны,
Ржавеют обелиски и короны,
И зубы льва вонзились в голый бок…
Поклёвывая ягодки судьбы,
Пощипывая сонно струны цитры,
Посмотришь на экран, а там лишь титры –
И вспоминай, кто в главной роли был.
Итак, герой соседствует с горой,
С горбом забот и где-то как-то с гробом –
Он словно дуб в питомнике особом
И мифами обёрнут как корой.
Он Трою брал, его же брали в плен,
Он шёл вразнос, и он водил в атаку –
Не угадаешь, то ли царь Итаки,
А то ль нерасторопный муж Элен.
Итак на всех не хватит, это факт –
Оставим Одиссея с Пенелопой.
Арго несётся по морю галопом,
Орфеево покачиваясь в такт.
И так и эдак выпадет одно:
Чернильные разводы Геллеспонта,
Колхидские холмы у горизонта,
Рассвета золочёное руно...
Юдифь и Карлсон
Ночью ко мне прилетает Карлсон –
небритый, с планшеткой через плечо.
смотрит пристально, говорит: «Покайся!»
в ужасе спрашиваю: «И в чём?»
Не слышит, но сам не шуметь старается,
бережно глушит усталый мотор,
странно по сторонам озирается –
ожидает увидеть торт?
«Ладно, выкладывай, что написано», –
пробует что-то разведать:
«Откопала ли новые истины,
наподобие велосипеда?»
«Что ты, что ты», – отвечаю запальчиво,
тыча в тетрадку пальчиком.
………Деточка, хочешь в царицы?
………что ж, ты созрела, готова:
………кровь по ступенькам струится
………красной дорожкой ковровой…
………Смотрит светло и стеклянно
………вдаль голова Иоанна.
«О чём это?», – спрашивает тревожно.
Я: «О будущей царице Халкидики и Армении».
Морщится: «Дорогая, ты безнадёжна –
о Саломее вообще не ко времени!»
………Смешаны годы и мифы:
………голову вносит на блюде
………в город служанка Юдифи –
………месть во спасенье не судят!
………Девочка, нежная серна –
………слышала про Олоферна?
Карлсон: «Рисуешь такую
натуралистическую картину…»
а я всё толкую, толкую, толкую
о подмене нравственных ориентиров
о том, что земля пропитана кровью –
может и я виновата, каюсь…
Молчит. после тихо: «А хочешь кофе?»
«Да», отвечаю – и просыпаюсь.
Кофе – итальянский, «лавацца»,
давно облюбованный сорт…
всё-таки, что же хотел мой Карлсон?
Очевидно – не торт.
Три акварели августа
* * *
Август.
Переcчёт корзин –
груши, яблоки и сливы.
каждый кажется счастливым,
сжав в ладони хоть один
золотистый спелый плод,
яркий, гладкий, словно дутый.
август, всё ещё разутый,
кромкой берега идёт.
Осень прячется в кусты –
где-то звякнуло монисто…
Август смотрит: чисто? – чисто.
У него – твои черты.
* * *
Август – пристанище,
август – убежище,
радужных снов потаённое лежбище.
только подумать – когда ещё, где ещё
этого неба так манит безбрежище.
С башнями, плоские или покатые –
крыши пронзают полоски закатные.
за переливами, за разговорами
ночь на окно опускается шторами –
плотными... и поднимать их не хочется…
Август, наверно, когда-нибудь кончится.
* * *
Когда настанет день последний,
нет, крайний августовский день,
и лето, сгорбившись в передней,
как гость ненужный, канет в тень,
всё золотое станет бурым,
растает, словно лёд в руке –
туч непросушенные шкуры
послушно виснут на шнурке
и окон белые простынки
с бесстрастьем ангелов парят…
На том ветру да не простынь-ка,
вдыхая смуту сентября.
© Алла Арцис, 2019–2022.
© 45-я параллель, 2022.