Анастасия
Кириченко

 

Заходи. Посидим помолчим после сотни жизней.
В девяноста из них мы, признаться, с тобой разминулись –

Всё равно есть о чём. Не кричи о моём пессимизме.
Постарайся понять, раз такие часы подвернулись.

Не ругай. Лучше – тише. Там, в комнате, спят мои дети.
Хочешь, муж тебе сварит свой фирменный крепкий кофе?
Нет. Меня не ревнует. Он знает – ты просто третий.
Я люблю тебя. Не отвечай – это может вести к катастрофе.

Посидим помолчим. Не смотри на помятые крылья.
Подарить тебе жизнь? Как у кошки – в запасе их восемь.
Выбирай, не робей. Ну и что, что покрыты пылью...
Мне казалось, они нам послужат немного после.

Извини, если что-то не так. Это время сейчас такое.
Снег растает и сразу всё станет намного проще.
Покурить? Да, сейчас. Вот сюда. Становись на балконе.
Ты смотри-ка, а дождь мои вещи опять полощет...

Постоим помолчим. Только тлеет твоя сигарета.
А я знаю, о чём ты сказать мне теперь не сможешь.
Извини... Муж зовёт. До свиданья. Конец куплета.
Если хочешь – ещё заходи... Только жизнью позже...

 

 

По вольфрамовой нити струится моё напряжение.

Извините, друзья, но не всем же в мою подноготную.

В моём сердце и так мало места, а ваше вторжение

Превращает его в штраф-стоянку. Пугает, что в льготную.

 

Уведите детей, стариков, инвалидов. И женщин, наверное...

Им зачем наблюдать за таким коррозийным процессом?

Вот сегодня пошла пара трещин. Поглубже, чем первые.

Хорошо. Одна боль уменьшает другую, как всем нам известно.

 

Занимайте в театре абсурда места из расчёта причастности –

Продавать вам билеты нет сил и уж точно – желания.

Ну а легче – наденьте на лица гримасы слепой безучастности.

Или просто молитесь за душу мою и сознание…

 

Ты любил, едва касаясь, между строчек.

Сладострастно целовала запятыми.

Ты на месте слова «будем» – ставил прочерк.

Я пестрила обещаньями пустыми.

Ты влюблялся в моих строк слова нелепо,

Шли мурашки по телам у клавиш цепких.

На пол белый осыпалась сизым пеплом

Стружка сигаретной тонкой щепки.

Твой роман в зависнувшем он-лайне

Пульсом бьёт в сердца клавиатуры.

Мы остались в прозябающем прайм-тайме

От растущей в эроснах температуры.

...Прокуренные комнатки редакций,
Их тесные слепые потолки
Меня научат больше не бояться
Отхватывать от критики шлепки.
А ты не знал, что я пишу стихи...

Гриф карандашный стонет на бумаге,
И только в комнате из всей квартиры свет...
Стоишь от вечности в каком-то полушаге –
Сейчас и здесь я напишу тебе портрет.
Единственный и очень личный твой поэт....

 

Серый, очень дождливый Лондон бил мне ветра порывом в спину.
Ухмылялись кривыми ртами подоконники тёмных рам.
Мои фильтры разломаны кем-то, где-то между чужой и любимой.
Я устала, скажу вам честно, от обилия личных драм.
Серый, очень дождливый город надавил мне на слабые связки
Об гитару стираю пальцы, объясняя ей что к чему.
Тот, кто был со мной честным, зачем-то примерил маску.
И желтеют сегодня руки в сигарном густом дыму.
Серый, очень дождливый Лондон расплескал под ногами Темзу.
Рассмеялась ему холодным и отчаянным смехом в глаза.
Извини, я сломалась. И стержень мой не из железа.
Просто ты слишком близко, а мне очень нужно назад.
Серый, очень дождливый город перестал греть мои ладони.
Я свою отчуждённую нежность теперь продаю по рублю.
Разлетелся бокал в кулаке. Мне сегодня уже не до боли.
Этот серый дождливый город я за холод к себе… люблю.

 

Мои губы мускатные. Руки длинны и тонки.
Под мой голос и звуки гитары иные мотают век.
Я ловлю восхищённые взгляды коллег,
Как ответ на продукты духовной ломки,
Что безумная муза оставила на ночлег.

На сегодня я даже не лирик и, может быть, не поэт.
Просто некто, кто точит на лист грифель карандаша.
В этом стержне, наверно, таится моя душа,
Или в ней даже стержня на эту минуту нет...
А без стержня – она дешевле любого гроша.

Завтра утром я снова буду включаться в ритм
И бежать в бурных толпах, плавя подошвой асфальт.
А сегодня уж очень боюсь, муза ляжет поспать,
Не оставив мне перед сном свежих красочных рифм...

Кофе, выливающийся из турки прямо на газовую комфорку.
Кому что, ну а мне, конечно, на асфальте впечатанный след.
Хлеб черствеет – придётся дожёвывать корку,
Выдыхая попутно тяжёлую гарь сигарет.

Я ломаю свой почерк и пальцами правлю морщины.
Молоко на столе свернулось. Это, видимо, из-за жары.
Я привыкла к тому, что обычно вокруг мужчины
Не способны меня разглядеть глубже первых слоев мишуры.

Мою жажду не скрасить обычной водой из-под крана.
Я рассчитываю и на большее, чем гранатовый свежий сок.
Моя жизнь заключается в гранях пустого стакана –
И он пуст, как ни жаль, на неведомо долгий срок.

Не ищи ты меня. Закатилась монеткой за кресло.
За дверьми в граммофоне трещит старый чёрный винил.
Перестроишь меня? Подопрёшь парой крепких стропил?
Поменяешь по камушкам кладку, чтоб сердцу не тесно?
Только ты ещё пульс мой не слышал, мой взгляд не ловил... –
…знаешь, друг, я вполне осязаема. Даже телесна.

Мне б забиться подальше. Уйду, и не прекословь.
У своей многогранности мне бы сбежать в пятый угол.
Не пытайся понять. Не кричи. Не одергивай грубо.
Мы увидимся... где-нибудь в хитросплетеньи из снов.
Покидаю. До кончиков пальцев твоя сугубо.
Несложившаяся, неудавшаяся… твоя любовь.