Траур есть сопережитие смерти...
Траур есть сопережитие смерти:
Пересекаешься духом с твердью
И залипаешь в подземной черни,
Чёртовый мазохист.
Что остаётся тем, кто остаётся
Заживо без кислорода, солнца,
И никогда уже не смеётся?
Только писать стихи.
Ты мои сумерки, мой маразм,
Чёрная птица с разящим глазом.
Что-то случись – так поймёшь не сразу.
Множество долгих лет
Непостижимо, нельзя, нелепо
Право на жизнь изгибалось влево.
Вывернувшись наизнанку, с неба
Сыпался чёрный цвет.
Цепкая птица с пробитым глазом
Щупает в мякоти душ метастазы:
Птицыно дело – травить заразу
Врывшихся в память чувств.
Где же косу-то ты, Смерть, забыла?!
В прошлом, Немая, немало было…
Эту тоску утопить в чернилах
Будет не по плечу.
Чёрная дрянь, ледяная птица
Вырвется в воздух, в судьбу вонзится.
Всё, что случалось, – опять случится.
Ибо всё шло не так.
Время – наш главный недуг и недруг.
Что же там, что же в заветных недрах,
В невосстановленных клетках нервов?
Злоба – наш самый враг.
Время – назад. В темноту. К основам.
Вырви признанье, страницу, слово.
Стрелки – на вечное полшестого.
Сон мой стрясает рок –
Трелью, звенящей со старой полки.
Люди друг другу – страшней, чем волки.
Пусть голоса их навеки смолкли –
Памятен тот урок.
Шаг. Полшага. Нет границ у края.
Я подхожу – и уже играю
В проклятом всеми богами рае
Главную в мире роль.
Новая эра приходит к власти –
Там, за порогом, оставив счастье
(Спрятаться, сгинуть во тьме, пропасть бы…),
В сердце – оставив боль.
Что ж ты явилась ко мне до срока,
Чёрная птица? Железнооко
Смотришь, подпрыгивая полубоком:
Как, мол, мне тут жилось?
Боль – позабылась. Ушла обратно
Тысячу каменных лет назад, но…
Что же ты смотришь? И так понятно:
Сердце оборвалось.
То есть – дышу. Предаюсь заботам.
Мало ли, что там, в прошедшем, что там…
Ты же сильна: прикажи невзгодам
Не задевать плащом.
Я отпускаю тебя в дорогу.
Сгинь, пропади. А меня не трогай.
Длинную спичку тяну у Бога –
Рано с тобой ещё.
Время-змеёныш
Забытая кукла. Чумазый найдёныш,
Зарытый в чулане под грудой вещей,
Как будто всё – вечно. А Время – змеёныш!
На двери замок – проскользнуло и в щель…
Найди меня, Время! Ведь я потерялась
Среди темноты, в залежалой пыли.
Найди меня, Время! Ведь что мне осталось?
Табло на часах оголили нули…
Кусай меня, Время! Больнее! Больнее!!!
Ведь что остаётся чумазым нулям?..
Закончить три строчки – и их, пламенея,
Вернуть устремившимся ввысь тополям…
Прости меня, Время! Нам надо прощаться.
Какое смешное клеймо – «навсегда»…
Секунды случатся, секунды промчатся…
Секунды, мелькая, сольются в года…
А нынче – не страшно: случается ужин.
Привычка минут – не отбрасывать тень…
А Время-змеёныш, как шустренький ужик,
Плывёт себе дальше. И рябь по воде…
Калининградское
И уж не знаю, как в Коране,
А на Исусовом Суде
Равно – что выжить в Джезказгане,
Что умереть в Караганде.
Дмитрий Быков, Вариации-3, часть 2-я
Пейзаж домами искалечен.
Синь неба рвут шипы антенн.
И кажется, что город вечен,
Как сам прибой. Что холод стен
Проймёт с закатом до озноба,
Затем – рассвет, бетон, вода…
Что не предвидится иного
От днесь до Страшного Суда.
Что коль настанет час расплаты,
Я заплачу по всем счетам
И загляну в ворота Ада –
Едва ли хуже будет там.
Реальность – ложь. Она непрочна,
Провалишься – не сыщешь дна:
Как будто Ад настал досрочно,
Как будто жизнь ему равна.
Во мне равны, забавы ради,
Петле, ножу, паденью, дну
Что полужизнь в Калининграде,
Что смерть в Ростове-на-Дону.
Мир изгибается по кругу.
Экватор опоясал твердь.
Увы, приравнены друг к другу
Страданье, Счастье, Жизнь и Смерть:
Мир терпит всё. Стенает море.
Рыбёшку ловят «на живца».
Всё наше счастье – то же горе
С его обратного конца.
Остыл закат. Смотали снасти.
Внутри темно – смотрю вовне.
Всё наше горе – то же счастье
(Что ясно, если горя нет).
Но горечь нынче неминуема
(А с ней – не мёд, как ни крути),
И мир взывал непредсказуемо
По кругу от неё уйти.
Полмира вымеряв ногами,
Внутри я чувствую: болит.
И я опять хожу кругами
Вокруг себя, вокруг земли,
Вокруг… тебя. Но нет в округе
Угла, где можно забывать.
Мы оба навсегда друг в друге
Останемся существовать.
Протанцевав со мной полкруга,
Любовь и Смерть слились в одно.
Мы оба – только тень друг друга.
Так сразу было решено.
И тут мне нечем оправдаться.
А если Боль считать за грех,
То мне придётся отчитаться
За всех, задетых мной. За всех.
Но если я за них в ответе,
Все склоки в памяти храня, –
То может быть, и люди эти
Тогда в ответе за меня?..
Что ж. Мне раскаяний не надо:
Я не прощу их. На беду,
Перестаёшь бояться Ада,
Приноровившись жить в Аду.
И если кану в эти бездны,
Когда порвётся жизни нить
(На рай надежды бесполезны!) –
То мне уж будет, с чем сравнить:
Что тут, что Там – страдать не ново.
Что миру наша боль? Пустяк!
Раз так, то ничего иного
Не остаётся, кроме как
Гадать себе на час расплаты
И, улыбаясь палачу,
Ждать переход от Ада к Аду,
Что после жизни – по плечу.
Ты же знаешь, я стану большая
Маме
Страсть – плохое для жизни мерило,
И писать о ней стоит в кавычках.
Я же помню, как ты говорила,
Что влюбляться – дурная привычка.
Темнота, порождённая Светом,
С ним всегда неразлучна, родная.
Ты научишь меня всем запретам –
Ты же хочешь добра мне, я знаю.
Круг, замкнувшись, начнётся с начала
И завертится неторопливо.
Я же помню, как ты обещала,
Что я стану большой и счастливой…
Сказки лгут, до поры утешая.
Спит Отчаянье в линиях улиц.
Я же вижу, ты стала большая –
Да со Счастьем пути разминулись…
Бабье горе не знает предела –
Надеваешь улыбку, как маску.
Я же вижу, как ты постарела,
Не успев в свою личную сказку –
От рождения жизнь мне итожа,
Ибо права на выбор лишая:
Ты же знаешь, я буду такой же.
Ты же знаешь, я стану большая.
Считалочка про Танюшеньку
Наша Таня громко плачет...
Агния Барто
Раз, два, три – беги за околицу,
Где распутица небу молится,
Ель высока стоит да колется,
Да во что играть, выбирай.
Повяжи косу красным бантиком,
И – айда за худой романтикой:
«Уж как стану гулять, да с мальчиком!..» –
Уведут за кривой сарай,
Дёрнут за косу, стянут платьице…
Танин мячик лежит – не катится.
Как воротится мамка – хватится,
Да не сыщет тебя былой.
Да не спросит: «По чём кручинишься?»
Жизнь сломается – не починится.
Не заладится впредь с мужчинами –
Станешь лютою. Станешь злой.
Против всех, кто затеет сызнова, –
Станешь биться да бить неистово.
Счастье женское, ох, немыслимо –
Оборвалась не свита нить.
Раз, два, три. Годы ходят заново –
Не избыть из души глаза его…
Жить Танюшеньке дальше замертво.
Жить да жизнь свою хоронить.
Да поглядывать за околицу,
Где метелица воет-молится,
Ель высока лежит, не колется –
Да и некого в том винить...
Грешница в церкви
Сердце трепещет в груди.
Пахнет свечами и ладаном.
Что тебя ждёт впереди,
В завтрашнем дне неразгаданном?
В храме на службе стоишь,
Место найдя в уголке.
Невесть о чём ты молчишь,
Скомкав косынку в руке.
Набожны лики икон,
Нимбами головы венчаны.
Сбудется ль призрачный Он?
Будешь ли счастлива, женщина?
Милая, станешь ли мать?
Воск истончается в дым…
Будут ли дети играть,
Радуя смехом своим?
Если уж сердце болит –
Стало быть, не без причин.
Так и на лбу пролегли
Первые шрамы морщин…
Грешные тайны – внутри,
В чаше – святое вино.
Только себя не кори,
Как бы ни вышло оно.
Шепчешь молитву свою –
Взгляд наполняется жаждой…
Ты только помни: в раю
Место найдётся для каждой.
Как бы ни вышел итог,
Что бы там ни было зря –
Всё же обнимет Бог,
С грустью благодаря.
Когда в часах песчинка оборвётся...
Врываясь в наши будни, смерть пугала –
Хотя и проходила мимо нас.
Но жизнь звала, тащила, поднимала…
Мы жили так, как будто в первый раз:
Мы жили щедро, временем швыряясь,
Мы жили глупо. Тёк в часах песок.
Часы к перевороту приближались,
От смерти нас держа на волосок.
Когда в часах песчинка оборвётся,
Последней каплей завершая бег, –
Часы перевернут, и всё вернётся.
И снова ты родишься, человек!
Ты постареешь и дойдёшь до края.
Дыханье затаив, шагнёшь за край.
Мы все неоднократно умираем,
Лишь ненадолго возвращаясь в рай.
Как станешь уходить – не смей прощаться!
Я отрицаю силу Пустоты!
Ты будешь здесь, пока сердца стучатся.
Пока есть мир – останешься и ты.
Сума да Тюрьма
Зима. Поздний вечер крадёт фонари.
Стихают случайные драки.
Снежит. Ни кола, ни двора, ни двери
Тому, кто блуждает во мраке.
Завешены шторы. Закрыты дома.
Уснули усталые люди.
По вымершим улицам бродит Сума
И ноет, что Счастья не будет.
Вполне понимая страданья Сумы,
Тюрьма утирает ей слёзы –
И обе пьяны, и обе хромы,
А песни их – разноголосы.
У них по губам я читаю слова
Под лунным загадочным светом.
И кажется мне, что Сума-то – права,
Немало ведь знает об этом.
Мне слышится голос Большой Тишины –
Она настаёт понемногу –
В которой мы все безусловно равны
Друг другу, а может, и Богу.
Но мир нынче пуст, как и небо над ним.
Все люди уснули в квартирах.
Когда-нибудь, верю, мы станем одним
Событием с Богом и с миром,
И будут гореть на манер маяка
Таланты, ни в ком не зарыты.
Когда-нибудь будет и так. А пока –
Прекрасно, что двери закрыты.
Найдя где-то угол, Сума да Тюрьма
Уснут себе, сладко зевая.
По снежному городу ходит зима.
Чудес до поры не бывает.
© Анастасия Жирнякова, 2018.
© 45-я параллель, 2018.