Все стихи Анастасии Жирняковой
* * *
Без тебя мне хоть в монастырь.
С обездоленностью – грех спорить!
Буду всюду сажать цветы,
Буду петь там в церковном хоре,
Буду хлеб зачерствевший есть
И смотреть в небеса, рыдая
От раскаянья. И Бог весть,
Что ещё меня ожидает...
Дам обет: прогоню пинком
Болтовню, на корню мирскую –
Чтоб никто не узнал, о ком
Я хожу и молчу молчком,
И молюсь. И тоску тоскую.
Просветлею упрямым лбом;
Стану толще, добрей и тише.
Позаброшу стихов альбом…
Впрочем, так и живу почти что:
Дни просты, а мечты – чисты.
Но покуда все тропы – к Риму…
Без тебя мне хоть в монастырь.
До того ты неизгладимый.
Бойкот
1
Послушайте, невыносимо,
Когда в сотый раз подряд
Живые проходят мимо.
Живые не говорят
С тобою. Их лица стёрты.
Их плечи, спина – стена.
А ты для них – словно мертвый:
Водою в песок истертый…
Их яхты дрейфуют НАД.
Вот жуть берет! До икоты;
Аж сам позабудешь, кто ты…
Фазан, на тебя охота:
Они НЕ ЖЕЛАЮТ ЗНАТЬ.
2
Намеренно позабыли.
Стравили с лица Земли.
Убили и разлюбили.
Их грозные корабли
Плывут вдоль тебя – ты шлюпка,
Невидимая с борта.
Из их капитанской рубки
Плевать им, что ты устал
Качаться тут, как в скорлупке.
Видать, в их подзорной трубке –
Бермудская темнота.
3
Ты держишься на обиде
И мчишь под девятый вал.
Хоть кто-нибудь бы увидел.
Хоть кто-нибудь бы узнал.
И будь бы оно неважно,
И будь бы оно смешно…
Но опытный знает: страшно.
В бойкоте настолько страшно,
Что тянет шагнуть в окно.
4
Я тих, как мертвец; как зритель –
Слова тяжелы на вес.
Снимайте парадный китель!
Снимайте ваш чертов стресс!!!
Ты весь теперь наизнанку.
Радист, обивай морзянку:
Мы тонем тут. Помогите.
Мы тонем тут. Эс. О. Эс.
5
Зови. Вопрошай пучину.
Теперь вот и ты узнал,
Что этому НЕТ ПРИЧИНЫ.
К тебе не придёт сигнал
О том, что тебя полюбят.
О том, что тебя поймут.
Ты больше не нужен людям.
Радист, передай: капут.
6
Меня в сотый раз теряют
Из виду. В моей борьбе
С тобою, Боль – поступаю
Утопленником к тебе.
Без слов, без пальбы орудий
Ты мчишь в голубую тьму.
Так тонут живые люди,
Ненужные никому.
В страну неотправленных писем
В страну неотправленных писем идут поезда.
Под грузом несказанных фраз содрогается твердь.
Составы цепочкой идут и идут в Никуда –
Увозят секреты на смерть, за конвертом конверт.
Прощайте, слова. Я молчу вас. Закрыт чемодан.
Незримое Время на всё налагает печать.
Когда я словам свою душу и сердце отдам –
Тогда и придут поезда, призывая молчать.
Последний кивок. Всё как надо. Проверен билет.
Немой контролёр мой багаж забирает из рук.
Свисток паровоза – и Прошлого будто бы нет…
Я помню, как мы расставались. Мир замер. И вдруг
Взрывается бомба: оборвана красная нить!
Разбитая память стенает на все голоса.
Так больно, что ясно: не стоит о том говорить.
Срывается голос – и мне остаётся писать.
Заветные письма, пройдя половину пути
В то место, куда не дойти, не доплыть кораблю
(Что чаще всего начинаются словом «прости»,
И чаще всего завершаются словом «люблю»),
Исчезнут. Никто не получит их и не прочтёт.
Никто не узнает, как ручка дрожала в руках…
В стране неотправленных писем хозяйствует лёд;
Да снег, словно саван, лежит на бумажных клочках.
Признания, чувства и эти простые слова,
Забытые нами, навеки останутся тут.
Тягучее время, не выдержав, рвётся по швам.
Колёса стучат. Неотправленных писем не ждут.
Пройдя оба света, на Том и на Этом, увы,
Тем письмам не встретить того, кого звать адресат.
Мы оба с тобою находимся в мире живых.
Но мы существуем на разных его полюсах.
Седое пространство, иссякнув, отметит версту –
В последний сугроб криво воткнута старая жердь.
Здесь нет разворота – мой поезд идёт по мосту.
Молчанье мучительней – или страшнее, – чем Смерть.
Однажды зимой, в снегопад, на окраине дня,
Приду на железнодорожное полотно.
В страну неотправленных писем возьмите меня!
Я всё же решилась. Найду и отправлю одно.
Время-змеёныш
Забытая кукла. Чумазый найдёныш,
Зарытый в чулане под грудой вещей,
Как будто всё – вечно. А Время – змеёныш!
На двери замок – проскользнуло и в щель…
Найди меня, Время! Ведь я потерялась
Среди темноты, в залежалой пыли.
Найди меня, Время! Ведь что мне осталось?
Табло на часах оголили нули…
Кусай меня, Время! Больнее! Больнее!!!
Ведь что остаётся чумазым нулям?..
Закончить три строчки – и их, пламенея,
Вернуть устремившимся ввысь тополям…
Прости меня, Время! Нам надо прощаться.
Какое смешное клеймо – «навсегда»…
Секунды случатся, секунды промчатся…
Секунды, мелькая, сольются в года…
А нынче – не страшно: случается ужин.
Привычка минут – не отбрасывать тень…
А Время-змеёныш, как шустренький ужик,
Плывёт себе дальше. И рябь по воде…
Грешница в церкви
Сердце трепещет в груди.
Пахнет свечами и ладаном.
Что тебя ждёт впереди,
В завтрашнем дне неразгаданном?
В храме на службе стоишь,
Место найдя в уголке.
Невесть о чём ты молчишь,
Скомкав косынку в руке.
Набожны лики икон,
Нимбами головы венчаны.
Сбудется ль призрачный Он?
Будешь ли счастлива, женщина?
Милая, станешь ли мать?
Воск истончается в дым…
Будут ли дети играть,
Радуя смехом своим?
Если уж сердце болит –
Стало быть, не без причин.
Так и на лбу пролегли
Первые шрамы морщин…
Грешные тайны – внутри,
В чаше – святое вино.
Только себя не кори,
Как бы ни вышло оно.
Шепчешь молитву свою –
Взгляд наполняется жаждой…
Ты только помни: в раю
Место найдётся для каждой.
Как бы ни вышел итог,
Что бы там ни было зря –
Всё же обнимет Бог,
С грустью благодаря.
Деволюция
Даёшься диву: «Разве это я?..»,
Впервые встав за пачканый прилавок.
Смотри: из кожи рыбья чешуя
Растёт; и ты вот-вот сумеешь плавать –
Забыв, что раньше ты умел летать;
Забыв, что отродясь задуман птицей.
Да здесь не то что водорослью стать –
В простейшее успеешь превратиться,
Часами деградируя! И вот –
Молекула, в ком жизнь едва осталась...
Пускай нейроны водят хоровод,
А атомы канючат про усталость –
Ты не уйдёшь за рамки тесных схем;
Предчувствуя, что страшный день настанет,
В который ты уменьшишься совсем –
До точки. И затем... тебя не станет.
А тело – как стояло, так стоит,
Ведь кто-то должен принимать заказы:
Впечатавший себя в палеолит
Твой остов, каменеющий у кассы.
___
Деволюция – регрессивный, деградационный процесс.
Донная рыба
Я сонная рыба, что тащит гарпун в мозгу.
Железное зло (никому не желая зла).
Не видно ни зги. Увидеть бы эту згу.
Вернее, хоть что-нибудь. Здесь же сплошная мгла.
Я донная рыба, умею ходить по дну,
Цепляясь за запах воды и движенье песка...
Гарпун тяжелеет. Я долго не протяну.
Вернее, могла бы – но мне говорят: никак.
Мой мозг разрывается. Кто-то налёг на трос
И тащит его. Преимуществ моих – в обрез.
Корабль недвижим – он якорем в дно пророс.
Проклятый гарпун в каждый нерв мне вржавел и влез.
Корабль недвижим – знать, силы у нас равны.
Но мне говорят: время вышло, наверх давай!
Наверх – это значит: до Солнца и до Луны.
А может, и выше. А может быть, прямо в рай.
Виною всему, без сомненья, моя слепота...
Я выплыла к Солнцу. Я выплыла с самого дна.
Но всё же я донная рыба. От рта до хвоста –
Хоть боль меня сделала той, что почти вам равна.
А, впрочем, мне вас всё равно никогда не понять.
Жестоко, когда всей оравой на одного.
Гарпун так мешает. Его мне вовек не снять –
Знать, сердце у вас не огромнее моего.
Я щупала шкуры затопленных кораблей.
Я шла в нашпигованной минами полосе.
Как будто девиз человечества: «Не жалей».
И как вы друг друга там не перебили все?
Меня не пускают. Могли отпустить бы, но
В раю ключник зол, глуховат и подслеповат.
Мои провода говорят. Говорят одно:
«Пустите, пустите, она не желает в ад».
Сидеть бы себе в темнотище, не знать забот,
Прожить эдак (донною рыбою) лет до ста...
Гарпун поднимают. Меня волокут за борт.
Пустите хоть в ад. Вдруг остались ещё места.
Звёзды над Городом
Звёзды пылали холодом.
Звёзды кормили голодом.
Не отвлекаясь в стороны,
Звёзды пытали Городом.
1
Ночь опять изрешетила небо
Маленькими дырочками звёзд.
Мне тепла – не выдано, как хлеба.
Мне тепла – не велено, как в пост.
Через синь – проскваживает белым
И великим. Чтоб – колоть, колоть.
Ночь в окне доводит до расстрела
Душу, замурованную в плоть.
Звёзды не стреляют холостыми.
Каждая – никак не больше пули.
Звонкий иней в их сиянии стынет.
Что же вы в глаза мне заглянули?!
Я же ведь – живая, я – другое…
Или вы решили мне назло
Отобрать последнее, живое,
Крошечное, в сущности, тепло?!
В вашу силу так легко поверить –
Вас всё больше на меня одну!
Тучи раскрываются, как двери.
Небо набирает глубину.
Мироздание осуждать не вправе,
С чуточной душой наперевес,
Что смогла бы противопоставить
Я – в ответ величию небес?!
Тучи молчаливо усмехнулись.
Небо поглощает глубиной.
Каждая звезда не больше пули,
Застрелиться – хватит и одной!
Я – как на ладони! Льют мне в душу
Боль, как ледяное молоко!..
Только Город – тёплый. Он – живущий.
Город спит. Ему неглубоко.
2
Выписан строительный регламент –
Детище одной из многих стран
Вздрогнет, и квадратными углами
Вспорет геометрию пространств,
Вызреет под звёздами всей мощью
В сто кирпичных годовых колец!
Город в землю накрепко пророщен.
Город жив биением сердец.
Только он сравняться с Небом в силах,
Холод одомашнивая в пыль,
Привечая хилых и унылых,
Притупляя звёздные шипы.
Город – миллион сердец в квартирах.
Все они стучат не для меня.
Потому – мне быть мишенью тира,
Целью для открытого огня.
Звёзды-блёстки, да Луна без решки.
Да бездомный холод на дому.
Да сквозняк в те стреляные бреши
В пыльную кирпичную тюрьму…
Город гложет дырами пустыми
Многих окон, равно мне чужих.
Звёзды не стреляют холостыми –
Белый иней, колкий иней в них.
Зенит часов
Зенит часов. Счищаю молча копоть
Прошедшего в отчаянии дня,
Не нарушая тихий-тихий шёпот
Огня…
Секундной стрелке вздрагивает в такт
Бесценный пульс источника печали.
Бывает, всё случается не так,
Как обещали…
Глаза слезятся… Всё очки – разбиты!
Я розовые стёкла соберу
И вычеркну фамилию из титров
К утру…
Приходится проращивать рассвет,
Когда на выбор не дано иного…
Спрошу себя: что дальше? А в ответ –
Ни слова…
Значит, я никогда не узнаю, как близится старость
Жизнь линяла с меня, предвещая: недолго осталось.
Бархатистые тени деревьев легли на рукав.
Значит, я никогда не узнаю, как близится старость,
В равнодушных морщинках тропу наконец отыскав…
Жизнь щадила меня, всё ж даруя несчастную смелость –
Чтоб хлебнуть её самый последний, прощальный глоток…
Значит, я никогда не узнаю, как выглядит зрелость,
Распускающаяся, как первый осенний цветок…
Майский ветер терялся меж складками хлопковых юбок,
Щекотал мои ноги качающейся травой…
Значит, я никогда не забуду, как радостна юность –
Значит, я в ней останусь, запомнив её таковой…
Вот из парка – домой, обходя незадачливых встречных,
Вдоль аллеи. В древесных стволах время чертит круги…
Значит, скоро увижу, как падает занавес в Вечность.
Я предстану пред ней – и раздам все земные долги.
Изгнание души
Он жил, как все. И чувствовал – как все.
И знал он – всё: триумфы и лишенья.
По жизни, как по взлётной полосе,
Бродил и ждал ко взлёту разрешенья.
Он ждал. Кровь стыла. Боль вставала дыбом –
Никто не мог понять. Не стал бы слушать.
Давясь вином и сигаретным дымом,
Он изгонял свою живую душу –
Как будто сам не стоит ни гроша,
Как будто счастье мимо прометнулось…
Поплакав о себе, ушла душа –
И больше в это тело не вернулась…
А он – всё жил, не ведая о том.
И думал, что теперь-то – всё прекрасно!
Душа ушла, покинув этот дом,
Однажды ею занятый напрасно.
Калининградское
И уж не знаю, как в Коране,
А на Исусовом Суде
Равно – что выжить в Джезказгане,
Что умереть в Караганде.
Дмитрий Быков, Вариации-3, часть 2-я
Пейзаж домами искалечен.
Синь неба рвут шипы антенн.
И кажется, что город вечен,
Как сам прибой. Что холод стен
Проймёт с закатом до озноба,
Затем – рассвет, бетон, вода…
Что не предвидится иного
От днесь до Страшного Суда.
Что коль настанет час расплаты,
Я заплачу по всем счетам
И загляну в ворота Ада –
Едва ли хуже будет там.
Реальность – ложь. Она непрочна,
Провалишься – не сыщешь дна:
Как будто Ад настал досрочно,
Как будто жизнь ему равна.
Во мне равны, забавы ради,
Петле, ножу, паденью, дну
Что полужизнь в Калининграде,
Что смерть в Ростове-на-Дону.
Мир изгибается по кругу.
Экватор опоясал твердь.
Увы, приравнены друг к другу
Страданье, Счастье, Жизнь и Смерть:
Мир терпит всё. Стенает море.
Рыбёшку ловят «на живца».
Всё наше счастье – то же горе
С его обратного конца.
Остыл закат. Смотали снасти.
Внутри темно – смотрю вовне.
Всё наше горе – то же счастье
(Что ясно, если горя нет).
Но горечь нынче неминуема
(А с ней – не мёд, как ни крути),
И мир взывал непредсказуемо
По кругу от неё уйти.
Полмира вымеряв ногами,
Внутри я чувствую: болит.
И я опять хожу кругами
Вокруг себя, вокруг земли,
Вокруг… тебя. Но нет в округе
Угла, где можно забывать.
Мы оба навсегда друг в друге
Останемся существовать.
Протанцевав со мной полкруга,
Любовь и Смерть слились в одно.
Мы оба – только тень друг друга.
Так сразу было решено.
И тут мне нечем оправдаться.
А если Боль считать за грех,
То мне придётся отчитаться
За всех, задетых мной. За всех.
Но если я за них в ответе,
Все склоки в памяти храня, –
То может быть, и люди эти
Тогда в ответе за меня?..
Что ж. Мне раскаяний не надо:
Я не прощу их. На беду,
Перестаёшь бояться Ада,
Приноровившись жить в Аду.
И если кану в эти бездны,
Когда порвётся жизни нить
(На рай надежды бесполезны!) –
То мне уж будет, с чем сравнить:
Что тут, что Там – страдать не ново.
Что миру наша боль? Пустяк!
Раз так, то ничего иного
Не остаётся, кроме как
Гадать себе на час расплаты
И, улыбаясь палачу,
Ждать переход от Ада к Аду,
Что после жизни – по плечу.
Когда в часах песчинка оборвётся...
Врываясь в наши будни, смерть пугала –
Хотя и проходила мимо нас.
Но жизнь звала, тащила, поднимала…
Мы жили так, как будто в первый раз:
Мы жили щедро, временем швыряясь,
Мы жили глупо. Тёк в часах песок.
Часы к перевороту приближались,
От смерти нас держа на волосок.
Когда в часах песчинка оборвётся,
Последней каплей завершая бег, –
Часы перевернут, и всё вернётся.
И снова ты родишься, человек!
Ты постареешь и дойдёшь до края.
Дыханье затаив, шагнёшь за край.
Мы все неоднократно умираем,
Лишь ненадолго возвращаясь в рай.
Как станешь уходить – не смей прощаться!
Я отрицаю силу Пустоты!
Ты будешь здесь, пока сердца стучатся.
Пока есть мир – останешься и ты.
* * *
Когда нам обоим стукнет по двадцать пять,
Мы встретимся. С первого взгляда – поймём, что родня:
Нам покажется, будто давно потерялись – но теперь вот нашлись опять.
Мы расскажем друг другу о самых страшных прожитых днях:
Ты расскажешь, как мать заперла тебя, маленького, в квартире на трое суток
Без еды, и ушла тусить;
Что подростком ты никогда не смеялся, даже с забавных шуток,
И что в школе у тебя была кличка «Псих»;
И ещё –
Как в десять тебя избил до поломанных рёбер один из её мужчин,
Решив зачем-то померяться с тобой силами.
Я расскажу, как воровала еду в магазинах из-под носа у продавщиц,
И как в одиннадцать меня изнасиловали,
И что в школе прозвали «Зомби» – за всегда одинаковую
Унылость, бледность и худобу.
Крики наших израненных душ перейдут на шёпот.
Несмотря на свою обездоленную судьбу,
На столь разный (но чем-то неуловимо похожий!) жизненный опыт,
Мы сойдёмся в одном: мы оба хотели ЖИТЬ –
Как
Ни
Будь.
Вместо того, чтоб, «как все нормальные люди», «делать успехи» –
Мы учились сшивать себя по кускам и не умирать.
Несмотря на всё то, что в кино называется словом «драма».
Понемногу снимая с озябших сердец доспехи,
Переставая падать, ибо всем нам с рожденья дано летать,
До сих пор чем-то смутно напоминая бывших военнопленных,
Мы будем показывать друг другу очень похожие шрамы
На вскрытых нами когда-то венах,
И –
Не поверите –
Хохотать.
Конец молчания
Устал.
Снимите меня с креста.
Вырвите тело из цепких пальцев тоски.
Перепишите ваш чёртов устав,
Зрящим,
Мыслящим,
Говорящим –
Всем вырывающий языки!
Рвутся суровые нити, нам рты стачавшие –
Рвут помертвелые губы. До боли. В кровь.
Рвутся сквозь них гвоздями в мозгу торчавшие
Наши слова, свой покидая кров.
Зубы дробя и язык шевеля мой каменный,
Рвутся так долго, словно пути – верста.
Руки слабее слов: никогда руками мне
Не оторвать ржавых гвоздей с креста.
Всякое дело двояко: носящий воду мне
Длит мои муки. Так побеждает зло.
Как ни стремились вы меня изуродовать –
Руки, проклятые руки слабее слов.
Слово сильнее пули, летящей в Пушкина.
Слово горит, даже если поэт угас.
Кто его знает, сколько нам здесь отпущено.
Выпусти Слово – Слово превыше нас.
Слово, проклятое Слово – превыше нас!!!
В клетку посадят, стыдно намажут сажею –
Значит, не мёртвая. Значит, ещё жива.
Снятых с крестов поэтов хоронят заживо –
Ибо руками вам не убить слова…
Ибо вовеки вам не убить слова!!!
Кошка нужна тогда...
Кошка нужна тогда –
Или, верней, тому,
Кто так решил: всегда
Жить себе одному.
Этот критерий прост,
И безотказен притом:
Машет собачий хвост –
Кошка хлещет хвостом.
Путаются провода,
В гневе шумит прибой…
Кошка, с тобой когда,
Всё-таки – не с тобой.
Как божество из сна,
Лапы поджав, лежит –
Будто сейчас она
Жизнь мою сторожит.
Мыслям её бытия
Выверен свой предел:
Хоть она и моя –
Ей до меня нет дел.
Ветер, слепой щенок,
Кутается в паруса.
Кошка идёт на порог –
Невесть кого спасать.
Встану открыть ей дверь.
Дом не похож на тюрьму –
Но, от рождения зверь,
Кошка уйдёт во тьму.
Хоть приласкай, хоть ударь –
Пёс тебя не предаст.
Но, от рождения тварь,
Кошка лапу не даст.
Жизнь для неё – игра,
Гладящая рука.
Кошка придёт с утра
К мисочке молока –
Как её мать точь-в-точь.
Так, презирая дни,
Кошка уходит в ночь.
Небо её храни.
Кричи
1
не говори о жизни вслух
и не придётся врать
уж если жив пусть глуп и глух
не вздумай умирать
уж если жив хотя бы раз
не трогай темноты
где недоступны хвату глаз
реальные черты
смерть знает как вести дела
вся рядом не зови
она с рождения была
всегда у нас в крови
осталось жить осталось ждать
последний смертный час
осталось противостоять
тому что бродит в нас
ведь погребает тишина
без слов зовёт карниз
звенит струна велит она
сломать барьер и вниз
себя всегда до боли жаль
но лопнет тишина
сорвётся нота выйдет фальшь
и вырвется война
безликой тенью жить в окне
молчать вести дневник
пока смерть не
прорвётся вне
кристаллизуясь в крик
2
кричи
как будто ты ослеп
оглох и одурел
как будто хлеб обычный хлеб
сто жизней как не ел
кричи измучен весь в слезах
пиши рифмуй и пой
здесь больше нечем доказать
что ты ещё живой
кричи пока достанет сил
и голос не сорвёшь
кричи и крик свой пронеси
сквозь мрак сквозь грязь сквозь ложь
противоборцы набегут
будь благо их путям
но пусть теперь они идут
ко всем своим чертям
и наконец придёт мудрец
но что б он ни изрёк
кричи не то тебе конец
кричи им поперёк
пусть голос Вдохновенья тих
перо велит писать
и этим прекращает их
немые голоса
молись на крик тянись к нему
прорви им эту тишь
кричи из тьмы во тьму на тьму
и мир заполонишь
а уж не докричаться ль мне
до Бога самого
я голос в вечной тишине
да только и всего
и пусть я слеп и пусть я глух
и пусть я в общем плох
мой шанс как есть один из двух
что отзовётся Бог
пусть ты пока один кричи
для всех для всех для всех
пока карают палачи
к тебе придёт успех
3
настанет день когда война
надавит на рычаг
сгорит дотла дойдёт до дна
и пушки замолчат
не станет места на Земле
для стонов Темноты
чей голос вопиющ но слеп
чей голос слышал ты
послушав Тьму зачем кому
вчера желал ты зла
в растаявшем теперь дыму
важнее чтоб была
в моей руке твоя рука
осталось пренебречь
всей предыдущей жизнью как
игрой что стоит свеч
Лисицын сын
Ты был вёрткий, талантливый, рыжий – лисицын сын!..
Кочевал меж краями – смеялся себе в усы:
Что, мол, «лисы охотятся, спят и живут одни»...
Так зачем же тогда в моё сердце ты так проник,
Что теперь – всюду тень твоих глаз, след твоей руки,
Что в стихах моих – ты, без тебя – ни одной строки?!
Ты обжил моё сердце, словно свою нору –
И исчез. Будто не было. И ни следа к утру.
Мой заброшенный дом без тебя опустел и сник.
Помнишь: лисы охотятся, спят и живут одни?..
Пятый год надо мною обуглены небеса.
Возвращайся. Смотри: я теперь и сама – лиса…
* * *
Меня боялись потерять.
МЕНЯ… БОЯЛИСЬ.
И по сей день
В проводку мне
Впаялись
Чужие страхи, режущие жизнь
На «да» и «нет» –
Презренный чёт и нечет.
Бог свёл нас, но
Откладывает встречу.
Вот твой билет до Африки,
Держи.
Приходят те, которые проходят.
Надежды вдаль
Плывут
На пароходе.
Я – песня,
Что не каждому поюсь.
Мне злобно утвердили роль паяца.
Меня боялись... полюбить.
Меня... боятся!
И я
Того же самого
Боюсь.
Мимо этого дома идут поезда...
Мимо этого дома идут поезда –
И теряются между рассветом и ночью.
Города, города, города, города…
Ты уехал. Мой путь стал на счастье короче.
Я ходила к перрону – составы встречать.
Там все ждут. И, в своё ожидание веря,
Не идут далеко. И боятся стучать,
Робко стоя у настежь распахнутой двери…
Я с перрона ушла. Я и дома дождусь!
Если мне суждено, уж конечно, дождаться…
Под колёсами сталь шелестела, как грусть,
Ну а грусть – успевала со сталью промчаться…
И случались костры, и случалась заря,
И случались неведомые города…
И случалась любовь. Ведь, наверно, не зря
Мимо этого дома идут поезда…
Мои стихи закончились вчера...
Мои стихи закончились вчера:
Растаяли в тепле пустых ладошек,
Умолкли в стенах старого двора
Под мартовский концерт котов и кошек…
Вернее, нет: я их переросла.
Стихи – слова, застывшие в полёте:
Так, распластав бумажные крыла,
На миг взмывает в небо самолётик…
Мне кос у куклы уж не расплести
Неловкой и недетскою рукою.
Мы в детстве так мечтали подрасти –
Ведь мы не знали, что это такое.
Нам позабыли прошептать на ушко
Один непозволительный секрет:
Что станем мы – огромные игрушки
На много, много, много, много лет…
А жизнь вдруг перестанет быть игрой:
Мы будем новый год встречать не с теми,
В надежде новогодней мишурой
Зашить давно надорванное время…
Но из застывшей ветхой тишины
Мне не сплести оборванную фразу,
Не съесть пломбир, не разбудить весны…
Но как нам здесь, мы поняли не сразу.
Заснуть бы в эту зиму до весны
Под вой печной трубы из-за метели…
Чтоб снова, будто в детстве, видеть сны
Про завтра – то, которое хотели.
* * *
Моим давно ушедшим поездам,
Верстам, крестам, пути (который труден),
Сбежавшим от меня былым годам,
Случайным (но запомнившимся) людям,
Моим давно потерянным друзьям,
Врагам моим (которые не дремлют),
Моим стократно прожитым смертям,
Прародичам, как корни врытым в землю,
Состриженным на лето волосам,
Изношенным одеждам, смытой краске,
Потраченным на невесть что часам
И дням, прожитым по чужой указке...
Всем вам я шлю привет и благодарность
С почтительным поклоном до земли.
За то, что вас мне выдавали даром –
Так много, сколько надо и смогли;
За то, что было всё, и не осталось
Ни бреши в вашем памятном строю.
Из вас я состояла. Состоялась.
Да что там: и поныне состою.
Мой кот нахмурен...
Мой кот нахмурен. Холодно коту.
Спасибо, кот, тебе за доброту,
Проявленную в виде снисхождения
(Что ясно по хлестнувшему хвосту)
Ко мне, решившей руку протянуть
К величественной царственной особе,
Погладившей вразрез блеснувшей злобе
В зрачках – и вмиг угасшей на лету,
Расколотой о тонкий лучик света,
Сыскавший в мокрой туче в октябре
Последнюю из крохотных прорех…
И я, и кот – мы понимаем это.
В такое время суток, года, жизни –
Искать тепла не противозаконно.
Мой кот не покидает подоконник.
Зажмурился (теперь ему неловко).
Устал следить за тем, как люди в парах
От дальней по проспекту остановки
Перебегают реку по мосту.
Кот обездвижен солнечным ударом.
Спасибо, кот, тебе за теплоту,
Обещанную на зиму до марта.
Герань наивна, и опять в цвету.
А знаешь, кот, ты солнечный, наверно
(Цвет шерсти абсолютно ни при чём)!
И как бы за окном ни стало скверно –
Ты будешь моим солнечным лучом.
Молитва огню
И ныне. И присно. И во веки веков.
Аминь.
Пожар! Люди глохнут от колоколов!
Сгинь!
Чтоб сердце в груди воспалить – искры от костра
Хватило!
В ней сила
Решительна и быстра!
Непреодолима
Великая власть Огня…
Сноп искр – все мимо,
И только одна – в меня!!!
Пожарная вышка обрушилась сразу.
Навзничь.
Стихии не выдержала. В насмешку – с неё и
Начал.
Оранжевый дикий праздник лишал
Окраса.
Оранжевый – как лишай,
Как чума, заразен!
Лишал – разносимый ветром
Лихих полей
В секунду на целый метр –
Домов, церквей!
Лишал он всего! Заборов,
Преград не зная,
Вторгалась полночным вором
Жара шальная.
Церквушка, упав, рыдает,
Собой моля.
Воде не дотечь сюда – нет,
Не даст земля…
Ближайшая речка ныла:
«Никак не могу!
Ведь я берега иные
Уже берегу…»
Удушлив. Накрыл одеялом.
Не знал пощады.
Расплавленным солнцем стал он
Над тьмой дощатой.
Всё, что не дается, упрямится –
Станет лишним!
Сиротами печи объявятся
На пепелище…
Оранжевый и слепящий
Палач. Смертоносен.
Мир вашему праху, спящие!
Вечная осень.
Полвека назад, вчера, сегодня, и впредь –
Гореть!
Чтоб сердце моё залить, не хватит
Морей.
Чтоб сердце моё задуть, не хватит
Ветров.
И ныне. И присно. И, верю, во веки
Веков.
Немой Освенцим
I. Прошлое
1.
Горели души.
Тела бросая,
Горели души,
Не угасая.
Всех бед хлебнувши,
Легко и смело
Роняли души
Нагое тело.
Взлетали души –
Всё выше, выше
Всех гор на суше…
Под ваши крыши,
В дома смотрели.
А в окнах – дети,
Милы и спящи…
И прочь летели,
Одни на свете,
В огне горящи…
Для тех, кто смотрит
На всё снаружи,
Как было это?
С губ бранный окрик
Срывает стужа –
И вот, раздеты,
Стянув рубахи,
Уже мороза
Не замечали…
Роптали в страхе
И лили слёзы…
Потом – молчали.
Они молчали.
Они метались
Уже без тел,
Потерявшись в дыме…
В немой печали
Они братались –
И дым густел,
Наполняясь ими…
Никто не скажет,
Когда исчезли
Из лютой стужи.
Осталась сажа.
Им проще, если
«Баул» не нужен:
Нет больше тела –
Нет больше боли,
Не нужно хлеба…
Осталось, что ли,
Уйти на волю –
Вернуться в Небо…
2.
Без слов, как рыбы,
Без душ, как глыбы,
Не толпы – кучи,
Не люди – вещи,
Лежали трупы.
Дымились трубы –
Жил в каждой печи
Огонь зловещий.
Где прах зарыт их?
Тела убитых,
Тела забытых,
Тела случайных –
Пытались сытых
И деловитых
Призвать к ответу
Своим молчанием.
Те были разны –
Но были немы.
А люди гибли.
Другая раса –
Другое племя,
Права другие…
Сперва – кричали.
Но слух начальства –
Сверх-отдалёнен.
Не докричаться.
Штандартенюнкер
На вой, не внемля,
Всего-то, плюнув,
Закроет уши.
И были – дети,
И были – семьи,
И были – люди,
А стали – души…
Тому, кто помер,
Не нужен номер.
Не нужно имя.
Он обезличен.
Он безразличен.
Лежит с другими.
Сожжён – закопан.
А гневный ропот –
Из-под земли он
Не раздаётся.
«Чем пайку лопать,
Подставь-ка локоть:
Собрат – под ливнем
Глядишь – смеётся!
А после, если
Начальство в кресле
Отдаст приказы –
Исполним сразу!..
Мы как солдаты.
Постой, куда ты?
Дают лопату –
Бери лопату!»
И, утирая
От пота лица,
Всё грезят раем
Трудяги ада.
Им всем простится.
К чему молиться?
К чему поститься?
Хлопот не надо.
«Погон не снимут –
Авось, поднимут,
Уж как ведётся,
Повыше ”лифтом”!..
А что до Бога –
Людей-то много…
Бог разберётся,
Он справедлив там!».
II. Настоящее
Тревожна память.
Как будто пламя,
Живое пламя
Ревёт сквозь иней.
Ползут мурашки.
Здесь слишком страшно –
Так скажет каждый! –
Бывать и ныне.
Здесь воздух плотен,
Почти как камень.
Захочешь – трогай
Его руками.
И тишина здесь
Стоит такая –
Хоть окна настежь,
Где не смолкая
Всё злей, свирепей
Стенает стужа,
И снег, как пепел,
Над полем вьюжит…
Забрав с собой ли
Всю жизнь и боль их,
Как будто став вдруг
Одушевлённым,
Здесь ветер воет
За всех сожжённых
Безумным, адским,
Палящим воем –
Как будто молит
Седое небо
О жалкой доле,
О корке хлеба…
Но небо немо.
Здесь тени дыма
Всё ищут пепла…
Но небо немо
И недвижимо.
Оно ослепло.
III. Будущее
Уходит в небыль
Вся боль и немощь
Баланду евших.
Былое – было.
Седое небо,
Слепое небо
Своих сгоревших
Простить забыло –
За то, что всюду
Свой правый ропот
Несли, как знамя
Среди неволи.
Я с вами… буду.
Чернела копоть.
Краснело пламя.
Белело поле.
Ода Великим и Невеликим Делам
Бросаю былое. Как рухлядь в пути,
Я память бросаю. Вминаю в суглинок.
Мне с нею труднее, мне с ней не пройти
Сквозь сумерки дней, воспалённых и длинных,
Сквозь тяглую жизнь. А она такова,
Что души, на время сроднившись с телами,
Бросают друг друга, дела и слова –
Но ценность пути измеряют делами.
Ах, свёрнуто гор! Передать бы... Кому?
Не видно ни зги в чистом поле при свете –
Но чувствую, будто взираю во Тьму,
Которая слышит меня. И ответит.
Забвением тел и доделанных дел
Земля переполнена. Будто богата.
И я примиряюсь: таков наш удел.
Ах, сколько, ах, сколько в ней нашего брата.
Ах, сколько оставленного на потом:
Дел незавершённых и дел неначатых!
Я память свою растираю в Ничто,
В могильную землю по локоть впечатав,
И руки, как реки, врастают во Тьму,
Их русла верны, и теченье выносит
Великое – как песнопенье Ему.
Есть то, что нельзя закопать или бросить.
Величие дел прорастает сквозь мрак.
Сквозь глину. Сквозь прах. Продолжают верстаться
Могучие судьбы. Задумано так:
Останется то, чему должно остаться.
Иссохшая память – обманка, сурьма:
Копнёшь – под лопатой заноет, сырая.
Всего не истравишь. Так чувствует Тьма,
Сквозь линии смерти спокойно взирая.
Ода Пустоте
Из глубокого колодца днём можно увидеть звёзды.
(Народное поверье)
Пусто.
Внутри меня
Пусто, как в пропасти.
Там вхолостую вращаются лопасти –
Воздух изрезали; нет, чтоб помиловать.
Ты не смотри туда, Господи,
миленький!..
Смилуйся. Дай мне фамилию.
Дай же мне быть чем-то большим, чем именем
Женским. Поломанной веткой. Спаси меня.
Так, говоришь, и была я задумана –
Этим вот именно?!
Душенька заячья, рёбрышки заячьи...
Глупо ли, худо ли – жить
замерзаючи?
Души чужие в мою не запихивай –
Ну, не влезают же.
Лёд, дикий лёд скрыт под млечною кромкою.
Я всё чужое внутри себя комкаю:
Выбросить, выжечь до нищего остова!
Пусто без этого, Господи.
Пусто над пропастью.
Холод, как в проруби.
Быть обездоленным – хуже, чем вором быть.
Стало быть, так:
Воровство допускается.
Каждый Юпитер к комете ласкается,
Думая: баба – так, значит, распутная!
Будто «даёт» она каждому спутнику.
Будто «должна» – потому что красивая.
Стало быть, ей с ними меряться силами.
Я не хочу. Я устала. Спаси меня,
Господи, невыносимо ведь.
Чёрные руки тянулись и пачкали.
Я отгоняла Юпитеров пачками.
Вырыли. Выели. Не дали вырасти.
Господи, родненький, выпусти!
Сбей, я прошу тебя, бред мой горячечный.
Видишь, ты видишь?! Я стала незрячая!
Что ж ты, людей – да травить человеками?!
Выпусти!!!
Выпустить
Некуда.
Пусто.
Лететь между звёзд в одиночестве
По траектории. Слишком не хочется
Вслед за спасением. Ясность осенняя
В небе: нигде
Не бывает спасения.
Пусто. Темно. Ненаправленно. Дожили.
Зря мы пространства со временем множили.
Зря мы повсюду искали везения.
Звёзды видны – значит, ясность осенняя;
Значит, Вселенная нынче раздетая.
Господи, где ты там? Где ты там?
Только Вселенная
Знает про это, и
Смотрит в нас космосом,
В небо одетая.
Душит пространствами,
Гложет секретами...
Пусто в колодцах –
В них звёзды поэтому.
Ода молчанию
I
Мы молчим. Так молчат на могилах: раскаянно, словно...
Говорила тебе о звезде своего небосклона;
Говорила про то, как надежда с отчаяньем спорит
(«Мы как те корабли, что остались без выхода в море!»);
Говорила про то, как царапала воздух руками
(«Мы как те великаны, несущие на гору камни!»)...
Мы стремились гореть: мы боялись остаться нетленны –
Мы светились, как жалкие свечи во мраке Вселенной.
Мы рвались в чемпионы, мы рвали последние жилы
(Только так удавалось на миг нам почувствовать: живы!),
И когда до победы опять оставалось немного –
Мы валились без сил, проклиная и Небо, и Бога;
Ненавидели сами себя. Набивались на жалость.
Раздражали богов – онемение нас поражало;
И, бессильные встать, небосклон принимая плечами,
Мы учились молчать. Ну так вот же вам «Ода Молчанию»!..
II
Мы привыкли к молчанью со дней, проведённых в утробе.
Так слабеет число, день за днём сокращаясь до дроби:
Мы росли, заражаясь от вызревшей в обществе гнили,
Хоронили мечты – и себя возле них хоронили,
Хоронили любовь... Приспособившись жить без печали,
Хоронились от всех. И – молчали. Молчали. Молчали...
Мы молчали. Так гаснут прямые, дошедши до точки.
Мы молчали, как два грозовых, гробовых одиночки,
Будто кто-то с небес нас презрительно вымерял бровью.
Мы молчали, как мёртвые: так замолкают надгробья...
И царит тишина, словно здесь происходит венчанье:
Нас обоих сковало, накрыло, зарыло молчанье –
И колеблются тени, молчащие там, на обоях...
Мы молчим друг над другом – и каждый молчит над собою,
Словно Красный Цветок все слова в нашей комнате выел.
Страшно выглядит то, как молчат друг над другом... живые.
Ода предательству
Ты не предаёшься
Как не продаётся любовь
Как время не лечит от тех, кто твой рок и судьба.
Ты думал предать это значит родиться вновь
Как будто предать это гордо
Морщинка лба
Осадок в душе
Пустая внутри
И чай
Заваренный крепко не крепче чем сто преград
Наивному городу дорог изгиб дорог
Наивному городу осенью нужен град
Предав не-других, заключаешь себя в острог.
Менять место жительства город родную страну
На прочие стало почётней чем их не менять
А раньше нам Родину всем выдавали одну
Нет я вас всех не осуждаю пытаюсь понять
Тебя в их числе о дитя городов и личин
По нынешним меркам «предатель» – неплохо звучит.
Предатель всему знает цену всегда видит цель
Предатель уверен что в мире он больше нуля
Как крыса бегущая с тонущего корабля
Предатель всегда успевает остаться цел
Умея час от часу сам над собою расти
Презренный предатель хорош как его ни крути
Твердят разводись
если брак тебя тянет на дно
Достала работа? Уволься
и не унывай
Я вижу всё это и я понимаю одно
Сегодня и можно и модно уметь предавать
Виват – непокорным рутинной и скучной судьбе!..
Мы гончие люди мы голод мы поиск мы бег
Предать можно многое веру детей и родных
Предать можно разом а можно годами подряд
Предатели те никому ничего не должны
«Предатель! Предатель!!!» – предатели мне говорят.
И тыкают пальцем
И врут выставляя рожны
И зиждутся кучей
И скоро их будет отряд
Сменю-ка и я семь работ и двенадцать мужей
Предай всё, что хочешь – и будешь, как все, ни при чём!
Предательство стало немыслимой нормой уже;
Избитой морали эволюционный скачок
И ты не обязан кому-то Себя объяснять
Ты верен Себе а всё прочее можно понять
Ты думаешь что я простила а ты позабыл
Мой прищур зелёный и пряди волос у виска
Ты предал (как делал хоть раз… да любой, кто любил!)
Возможность взаимности, данную нам свысока
И я бы так делала тоже вот только никак
Ты не предаёшься
...да будь оно проклято всё
Давай предадим их всех
кроме друг друга
а
Пограничник
Ключик, моторчик, дурные привычки.
Сам – заводной.
Не заплывай за буйки, пограничник!
Что ты, опомнись, родной!
Солнце солёную воду лакает.
Пляжный закрыт сезон.
Шёпотом море моё утекает
За горизонт…
Что-то ласкающе шепчет ветер –
Но невпопад.
Где полукруг накаляется светом –
Там водопад.
Что-то пугает и манит на сгибе –
Может быть, край…
Ты уподобился сказочной рыбе.
Не заплывай.
Там наизнанку волны застелены,
Рушатся ввысь…
Там и акул, и пираний немерено –
Поберегись!
Ключик потерян. Моторчик чихает.
Брось свои шалости, брось!
Медленно море моё вытекает
Через меня насквозь…
Поторопись – и вернёшься целым
Под беззащитный зонт.
Сядь вместе с солнцем, которое село
За горизонт…
Тихо всходя на изнанке моря,
Прячет себя за край
Солнце, погаснувшее в разговоре.
Больше не заплывай.
Подобрана
1
Я – одна.
Ни покрышки, ни дна…
Я молюсь: «Пожалуйста! Кто-нибудь!!!
До души дотянись ладонями!..»
Тишина. Темнота. Война.
Время плещет
Чёрной смолистой рекой,
Время хлещет
Пустыми годами без края.
С каждым днём – прибывает,
Меня с головой
Непрерывной своею волной
Накрывая.
Всё играет,
Как кот забавлялся бы с мышкой:
Всё пугает,
Что смерть моя близко слишком.
Эти волны, как страх мой, огромного роста.
Барахтаюсь, маюсь
Исступлённо!
Как мучительно-сложно, как сказочно-просто –
В безответном миру стать ответной влюблённой!
Помогите!!! Я задыхаюсь…
2
Расступились безлюдные тени...
Раскрылись двери…
В это редкостное из совпадений
Мне почти невозможно поверить
Воспалёнными, острыми нервами!
Как собака бездомная,
Добрыми
Твоими руками подобрана,
Слишком ласковыми
(Сон ли? Сказка ли?),
В этой ласке нежданной непрошеной – веришь ли? – первыми…
3
И случилось,
О чём молила!
Глаза в глаза…
Небо синее-синее, дивное-дивное, в звёздах…
Полюбила.
Влюбилась!
Ты понял, ты видишь сам –
Как подросток!
4
Как помойная кошка,
Всему и всея назло,
Понемножку
Из мисочки счастье лакала…
Если всё же оно пришло –
Разве счастья бывает мало?!
А тебе вот – не повезло.
Прочитай по глазам, какая…
Там всё сказано, даже лучше,
Чем словами, ибо – без слов.
Я – запущенный, сложный случай.
Эй! Подвиньтесь! Но даже с краю –
Мне и там не найдётся места…
Что ещё сказать? Умираю!
И умру. От любви твоей. Вместо
Всяких свадеб и тили-тесто…
Я так долго была одна,
Что брожу среди всех вас мёртвой –
Триста лет… И какая, к чёрту,
Из меня, простите, жена?!
5
Не справляюсь!
Стреляюсь –
Песнями под виски,
Под кровотока тяжесть,
Под пульса ударную боль.
Так ни слова мы и не скажем…
Впрочем, важно не это даже.
Человек был задуман зверем.
Мы уйдём, и забудем сверить
Коды доступа и пароль…
Руки ли, губы ли,
Можно ли…
Глупые…
Неосторожные…
Будем назавтра помножены
На сокрушительный ноль.
Боже мой, Господи Боже мой!
Взвесил с лихвой Невозможного,
И – покидаешь… Ну что же ты?..
В чём же была моя роль?!
6
Нас наградят медалями.
Только… Что будет далее,
Милый мой мальчик маленький,
Бывший со мной в полутьме?
Нас разметёт по комнате,
По тротуарам, по миру.
Живы, пока не померли –
Каждый в своей тюрьме.
Больно найти искомое.
В горле застрянут комом, и
В сердце вонзятся скобами
Выгоревшие слова –
Выносить их и вымолчать,
Выпестовать и вынянчить.
Спазмы от них – не вылечить.
И – вот дышу едва.
7
Закрываю
Страницу.
Забываю
Лица –
Наболевшее трио: фас,
Профиль, анфас.
Открываю
Тетрадь.
И в который раз
Начинаю
Над ней
Умирать.
Холодней
И больней.
Впрочем, не привыкать…
У таких вот у нас –
Уж такой вот порядок, исстари:
Не прожить – но выжить бы. Выстрадать!
Я могла быть, наверно, другой –
Не такой, как сейчас, бескрылой.
Поделилась
Болью немыслимой…
Ну прости меня, дорогой.
Ты не знал ни о чём, мой милый…
…но это новое ощущение –
От тебя, от живого тепла…
В нём купаться; как в море, купаться…
Своих рук удержать,
Удержаться
От соблазна –
Опасно! –
Но нет, но увы, не смогла…
К небесам
Вас плохо приклеили, звёзды!
Чудесам
Так неловко сверкать на закате…
Звездопад целит прямо в ладони. Лови!
Обожглась.
Моментально и просто.
Хватит
С нас обоих
С тобою
Любви!!!
Уж поверь,
Я ведь грезила счастьем, мучительно,
И – не смогла!
…Но теперь
Я хотя бы действительно
Знаю:
Жила!
8
Потому – благодарна.
Спасибо
За плохое и за хорошее!
Снова – лёд, я – в твоём океане глыба…
Брошена!
А вначале казалось,
Что мы с тобою могли бы…
Привязалась.
Наивная дурочка-дура!
Начиталась
Девчоночьей макулатурой,
Размечталась
Когда-нибудь стать счастливой…
9
«Ну чего ты, чего…»,
«Я приятный!» –
Шептал, успокаивал…
Волшебство!
А теперь –
Через муку,
Да через раскаянье –
Прямо в рай,
За заветную дверь…
Насовсем, непременно!
Раз уж так – исчезай!
За простую за эту науку –
Взаимность бесценна –
Благодарна навеки. Отдай
Сердце и руку
Обратно.
10
Всё, что было, прошло. Проходит.
Равнодушие нынче всходит
Слишком буйной аршин-травой…
Две-три фразочки… Два-три взгляда…
Сколь немногого было надо,
Чтоб себя ощутить живой!..
И того меньше было нужно –
Тепла плечам…
Разве стоило это всё неоправданных рисков?..
Ветер теплится южный,
И не о чем в небо кричать.
Я – твоим начинаниям более не помеха.
Безответно осталась – жить и дышать. Уехав,
Ты забыл у меня свой призрак –
Он мне снится теперь по ночам.
* * *
Приручаю своё Одиночество
В четырёх одиноких стенах,
Выходить из которых не хочется
(Я почти до конца обесточена),
Потому что в них есть тишина.
Одиночество – зверь неизведанный,
Что растёт сквозь сердца напролом.
Я прошу его: «Кто ты? Поведай мне!» –
Одиночество щурится преданно
И презрительно машет крылом.
Верно смотрит в глаза. И теперь я
Вечерами и день ото дня
Глажу гриву и чёрные перья –
Зверь шипит, ибо ласке не верит,
Но никак не уйдёт от меня.
Потому-то и делим мы поровну
Чай и мысли, еду и жильё.
Одиночество смотрится вороном.
До меня ему точно не всё равно –
Так на то ведь оно и моё!
И куда б меня жизнь ни забросила –
Без него я теперь не могу.
«Да оставь его! Что ты с ним носишься?!» –
Одиночество на руки просится,
Посидеть со мной в узком кругу...
У истории нет окончания.
Так и бродим под ручку вдвоём.
Снится цепи её развенчание,
Старой деве – фата и венчание...
Каждый метит в чужой окоём.
Про кита
I
Я в плену у кита. Он размером с огромный дом.
Я плыву в никуда – вместе с ним, с голубым китом.
Он сожрал меня как-то однажды, давным-давно,
И с тех пор у меня с ним всё-всё на двоих – одно:
Представленья о мире, душа, голова, стезя.
«Я покину тебя?» – кит в ответ промычит: «Нельзя».
И продолжит наш путь. Полагаю, ища привал.
Я ведь даже не знаю, быть может, мой кит – нарвал?
Я живу изнутри. Я рисую его в тетрадь.
Но какой он на деле – отсюда не разобрать.
...А когда мой кит голоден, и открывается пасть,
Я ползу прямо к краю, совсем не боясь упасть,
И смотрю через воду – наружу. И вижу льды.
И ещё – грязный свет через сизые толщи воды...
II
Без кита – хорошо: можно взять и уплыть туда,
Где кончается синь, глубина и вообще вода...
Я считаю китовьи усы, их солдатский ряд.
Где кончается синь, там есть солнышко. Так говорят.
Я же знаю про солнце! Я в книжках читала не раз:
Это – точечка, донце; сильней, чем китовий глаз;
Согревающая, не умеющая ломать...
Солнце – это как кит. Только больше. Оно... как мать.
Но пока я в утробе. Здесь вроде бы как уют.
Если мир содрогается – значит, киты поют.
Эти песни могучи, как тяга морского дна.
В них поётся: «Проглочен – так это твоя Вина».
III
Не сердись на кита – ощутишь в себе всю пустоту
Бесконечных морей, всю тоску моряков на борту,
Глубину Марианского жёлоба (где-то внутри)...
Вот что истинно страшно. Ты лучше туда не смотри.
Если вдруг уплывает твой кит, и ты видишь – спина...
Превратишься в два слова: МАТРОССКАЯ ТИШИНА.
...Вот к чему, не поверишь, приводит внезапный разрыв.
Даже если казалось, что сил в тебе – хоть на взрыв!
Ты молчишь вслед киту, всем течениям тут незнаком.
Сил – всего на рывок. Но не выплыть одним рывком.
Без утробы кита ты беспомощен, как икра.
Ты дурак – призываешь кита, будто он не враг;
Ты так плох без утробы, что хочешь туда с головой...
Если кит не вернётся – ты весь изойдёшь на вой.
IV
Ну и пусть. Наплевать. Не боюсь! «Уважаемый кит!
Мы срослись, но от этого тело моё болит.
Уважаемый кит! Я мечтаю увидеть свет дня.
Но когда Вы вокруг – мне никак. Отпустите меня.
Вы вообще-то пусты, но не чувствуете пустоту,
Потому что у вас вместо сердца, в утробе, тут
Целый я – существо, представляющее балласт.
Только я – тот, над кем ты повсюду имеешь власть.
Ты хотел всё чин чином? Хотел, чтоб была семья?..
У тебя вместо сердца дырища, в которой я.
...Заводи свою песню, созданье небесных морей!
Ты, как я, теплокровен. Себя самого обогрей.
Впрочем, ты никогда не умел находить острова...
Разрывайся на части. Да будет девятый вал!!!».
V
Я не помню свой возраст. Киту – слишком много лет.
Я устала от алой утробы, сидеть во мгле,
И выслушивать сердце кита – неразрывный такт,
И уже наизусть знать кишки его живота.
Я давно не росла. Но похоже, пора начать.
Я кричу, и мой вопль пытается перекричать
Сотни громких, огромных, оручих китовьих ртов;
Сотни туш, сотни тонн... Всех стоящих за ним китов.
Голова упирается в мякоть спины-потолка.
Мои локти растут, разрывая киту бока.
Вся утроба теперь превращается в форменный ад.
Милый кит, будет больно. Прости, но ты сам виноват.
VI
Я очнусь – а от крови китовой алеет вода...
Я к тебе не вернусь. Никогда, милый кит. Ни-ког-да.
Родной солдат
Он знал меня такой, какая с детства:
Без приукрас, без масок, без корон…
Мальчишечка, живущий по соседству,
Стал взрослым и отправился на фронт.
Он был мне, словно брат. Дороже брата.
Родней родных. Не подобрать и слов.
Набат войны позвал к себе солдата –
И он, как все, пошёл на этот зов.
За краткий миг до нашего прощанья
Сказал: «Вернусь с войны – женюсь. Ты жди».
И убежал, оставив обещанье,
Как маленькое солнце впереди.
И я ждала. Войну молила: сжалься!
Оставшиеся сутками не спят,
Считая на облупившихся пальцах
Вернувшихся калеками ребят.
«Один… Второй…». Так – ночи, до рассвета,
В посленабатной стылой тишине…
Я чувствовала: жив он. Как-то. Где-то.
Минувшей ночью он приснился мне:
Он целовал меня в курносый носик –
И уходил за солнцем на закат…
Я жду письма. По средам их приносят.
Я не дождусь тебя, родной солдат.
Свеча
Забудь, что кружится планета.
Зажги последнюю свечу.
Переберись поближе к свету:
К её неяркому лучу.
Как инок в ожидании чуда,
Своей души не предавай:
Не задувай её, покуда
Она горит. Не задувай!
Будь щедр на любовь к тем людям,
С кем делишь жизнь, как каравай:
Не забывай о них, покуда
Они с тобой. Не забывай!
Так богомолец, видя звёзды,
Шлёт благодарности в мольбе:
Не забывай о людях после –
И не забудут о тебе!
Минует жизнь, как яркий праздник…
Но если зря не жёг года,
Когда твоя свеча погаснет –
Взамен появится звезда.
Северное сияние
(Отрывки из писем к маме)
Выше голову, спину прямо.
1
«Прости меня, мама!
Я улетаю – за северное сияние!
Он – не красавец. Но это его обаяние,
Из-за которого внешности не замечаешь…»
2
«…Мамочка, ты наверно, по мне скучаешь?..
Перелистала все старые фотоальбомы?
Дочка твоя так давно не бывала дома!
Сердце теперь разрывается на два края...»
3
«…Выросла дочка: не в кукол – в любовь играет,
Не избегая двусмысленности многоточий…
…Знаешь, а здесь – очень звёздное небо ночью.
В нём есть Большая Медведица рядом с Малой.
Мы же с тобой – вздыхаем опять устало,
И засыпаем, ложась вместо тёплых постелей
В шаткий гамак из меридианов и параллелей…»
4
«…Мама, прости. Я прилечу, очень скоро –
Я всей душой обниму наш прекрасный город,
Мягко толкнув рукой, отворю калитку,
Тихо пройду дорожкой из красной плитки…
Только уладится, капельку!.. Время – вода…»
– Мамочка, здравствуй. Я к тебе навсегда.
Стану, как все
001.
Стану как все:
Начну питаться в Макдональдсе!
Брать себе по утрам вместо завтрака
Всего лишь эспрессо или американо.
На обед –
Двойной чизбургер и картошку фри,
И неизменно
Ещё одну
Порцию кофе
(Подсесть на него,
И пить по пять чашек в день –
Потому что даже четыре подряд
Уже не бодрят,
А если в одиннадцать вечера – то
Не мешают потом уснуть
От усталости
И купленных по рецепту врача снотворных).
002.
Стану как все:
Начну слушать отечественные рэп и попсу
(Даром что в России ни того, ни другого
Делать так и не научились);
Или лучше!
Перейду на шансон
(А вот он
У нас действительно
Задушевный).
Ещё можно начать слушать кавказские песни –
Ну, у нас же всё-таки юг
(Кстати, тоже поют
Неплохо).
Главное, чтобы в мозг «Заходило» все, что попало:
От творчества музыкантов, попрошайничающих в переходах,
До спискатреков
На последней из дискотек,
Где ты выпьешь коктейль –
Потому что все пьют коктейли;
И начнешь танцевать –
Потому что
Танцуют все.
Даже
Любые слащавые и дурацкие песенки,
Которые крутят по радио –
Чтобы и те
Тоже лезли в твою трескающуюся от информации голову…
Чтобы совсем больше не иметь вкуса,
И чтобы не делать самого трудного в жизни дела:
Не выбирать.
003.
Стану как все:
Начну тащить каждого нового ухажера в постель,
Если свидания дотянули… ну, скажем, условно до третьего;
А если он симпатичный,
Или с незабываемым профилем –
То третьего
(И даже, быть может, второго)
Свидания
Можно не ждать…
И даже начну считать,
Что секс – это
Главное, что отличает
«Дружбу» от «отношений»
(А вовсе не степень доверия, откровенности, личного интереса друг к другу,
Планы на долгую и счастливую жизнь
И желание совместных детей…
Нет.
Ну какие дети
В нашей малоимущей стране
И
В наш перенаселённый век?
О чём вы вообще?!).
Позабуду про слово «дружба» –
Зачем оно,
Когда можно
ВОТ СРАЗУ ТАК?!
Позабуду отдающее нафталином слово «свадьба»,
Оставив его невостребованным –
Пылиться где-нибудь в бабушкином сундуке…
Кстати, а вы не помните,
Что такое
«Любовь»?
Нет, не та, про которую порнофильмы
И рисунки мальчишек восьмого класса на доске мелом перед уроком;
И не та,
От которой мурашки по коже,
Бабочки в животе,
Тараканы в голове –
И вообще, все эти нашествия насекомых,
Как в фильмах ужасов;
И не та,
От которой больно, душно и страшно,
Как от верёвки на шее,
На которой ты при этом
Висишь
Над бездонной пропастью,
И если верёвочка оборвётся –
То ты разобьёшься насмерть,
А если не оборвётся –
То вскоре просто удушит тебя…
Нет. Я не про такую «любовь».
А –
ЛЮБОВЬ?
Что это???
Вы тоже не знаете,
Да?..
004.
Стану как все:
Начну верить, что жизнь –
Это не витиеватый путь твоего развития, а череда мишеней,
В которые ты
Должен
Попасть без промаха –
А иначе ты проиграл!..
Диплом, работа, карьера, квартира, машина, дача, муж, сын и дочь.
Стану верить, что у людей всего два ключевых занятия: дело и отношения.
Получу два с половиной высших образования.
Не использую на практике ни одного.
Попытаюсь прослыть крутым
Блоггером
Или специалистом
В чём бы то ни было –
Так сейчас называют всех,
Даже если
Человек просто тратит время на это,
Ни хера при том не умея.
Стану стремиться
Завоевать себе лучшего самца:
Попрезентабельнее –
Такого,
Чтобы не стыдно представить людям;
Чтоб он рассказывал действительно забавные анекдоты;
Зарабатывал деньги на мои новые шмотки;
И, конечно же, умел превосходно трахаться
(Желательно лучше всех.
Во всяком случае,
Лучше всех моих предыдущих);
Такого,
Чтобы во всём опережал других,
Идя на два шага впереди;
И на две ступени развития был
Лучше меня;
Чтоб изводиться от этого ревностью,
Зная, что он может уйти к другой,
Которая хуже его всего на одну ступень (а не на две, как я);
И всё время бояться,
До полусмерти бояться
Его
Потерять.
Потому что –
Кто я
Без него?
И вообще – без всего
Этого:
Без машины, квартиры, дачи,
Карьеры, сынули, дочи?..
005.
Стану как все:
Начну проводить досуг
На курсах рисования акварелью
(Не потому, что у меня это особенно получается –
Просто надо
После работы
Куда-то
Регулярно девать время и деньги,
С гордостью называя это
«Саморазвитием»);
Ну или в фитнес-залах
(Потому что
Надо иметь кубики на прессе
И попку, как у лучших порно-моделей –
И вообще сейчас всем и каждому обязательно
Надо выглядеть сверх-эротично!
А без этого
В высшие круги общества,
К сожалению,
Не берут…).
Перестану писать стихи
(Потому что
Кто-то однажды
Обронил мне,
Что это –
Не круто).
А если позволят
Оставшиеся
От акварели и фитнес-зала
Время и деньги –
Стану ходить к психологу,
Чтобы проработать моральные травмы,
Полученные в раннем детстве
От хладнокровной матери
(Ведь говорят, что все мы –
Жертвы
Наших собственных матерей;
Все мы в какой-то степени
Недолюблены);
Стану поборником методики психоанализа по доктору Фрейду –
И
Перестану
Ходить к маме в гости
На чай.
И ещё: изо всех сил постараюсь
Сама
Ни в коем случае
Не стать
Матерью
(Я же ещё не готова –
Так что
С этим бы мне
Потянуть немного:
Скажем,
Хотя бы
До тридцати семи).
Собственная жизнь и свобода ведь
Мне
Дороже.
006.
Стану как все:
Начну
Работать на трёх работах,
Выколачивая копеечку
Из обнищавшего на копейки мира;
Забираться повыше
По стремянке карьерной лестницы,
Не обращая внимания на тех, кто внизу…
Чтобы достичь похвальных высот,
Усесться на верхней площадке…
И понять,
Что оттуда
Никакая настоящая жизнь –
Закаты солнца на линии горизонта,
Реки,
Горы,
Моря,
Рассветы,
А также
Глаза тех, кто остался верен призванию сердца –
Вся эта реальная жизнь оттуда
Уже не видна…
Стишок про домик из бумаги
1
Есть сердца, что стали домом:
Из фанеры,
Из соломы...
Но друзей туда не вселишь –
Слишком тесно будет там.
Есть сердца, что как отели:
Их отстроили,
Сумели
Уместить туда веселье,
Жён, друзей и детский гам.
2
Ты – бумажный,
Ты – не важный,
Домик мой одноэтажный!..
Жить в таком дому – отважно,
Одиноко и темно:
Ведь огнём не обогреешь,
Не осветишь,
Не развеешь
Тьмы. И дует ветер страшный
Сквозь бумажное окно.
3
Жить в бумаге непривычно:
Ни свечи нельзя,
Ни спички...
Даже лампочки обычной
Не повесишь в этот дом.
Домик требует замены:
В нём исписанные стены
Выдают меня с поличным,
С растаможенным нутром.
4
Ты хранил мои секреты...
Домик, где ты
Нынче? Где ты?
Я не ведаю, откуда
Взялся ветер перемен!
Ветер дует,
Стены сносит.
Рукопись сгорает в осень...
И – ни домика, ни Чуда,
Что ютилось в нём у стен.
5
Был – и нету.
Все вендетты,
Все секреты и запреты
Превратились в треск поленьев,
В сладкий пепел, в едкий дым...
Автор вышел.
Был – и нету.
Дом
Стал сам костром
И Светом:
Он теперь, как дядя Ленин,
Будет вечно молодым.
Сума да Тюрьма
Зима. Поздний вечер крадёт фонари.
Стихают случайные драки.
Снежит. Ни кола, ни двора, ни двери
Тому, кто блуждает во мраке.
Завешены шторы. Закрыты дома.
Уснули усталые люди.
По вымершим улицам бродит Сума
И ноет, что Счастья не будет.
Вполне понимая страданья Сумы,
Тюрьма утирает ей слёзы –
И обе пьяны, и обе хромы,
А песни их – разноголосы.
У них по губам я читаю слова
Под лунным загадочным светом.
И кажется мне, что Сума-то – права,
Немало ведь знает об этом.
Мне слышится голос Большой Тишины –
Она настаёт понемногу –
В которой мы все безусловно равны
Друг другу, а может, и Богу.
Но мир нынче пуст, как и небо над ним.
Все люди уснули в квартирах.
Когда-нибудь, верю, мы станем одним
Событием с Богом и с миром,
И будут гореть на манер маяка
Таланты, ни в ком не зарыты.
Когда-нибудь будет и так. А пока –
Прекрасно, что двери закрыты.
Найдя где-то угол, Сума да Тюрьма
Уснут себе, сладко зевая.
По снежному городу ходит зима.
Чудес до поры не бывает.
Считалочка про Танюшеньку
Наша Таня громко плачет...
Агния Барто
Раз, два, три – беги за околицу,
Где распутица небу молится,
Ель высока стоит да колется,
Да во что играть, выбирай.
Повяжи косу красным бантиком,
И – айда за худой романтикой:
«Уж как стану гулять, да с мальчиком!..» –
Уведут за кривой сарай,
Дёрнут за косу, стянут платьице…
Танин мячик лежит – не катится.
Как воротится мамка – хватится,
Да не сыщет тебя былой.
Да не спросит: «По чём кручинишься?»
Жизнь сломается – не починится.
Не заладится впредь с мужчинами –
Станешь лютою. Станешь злой.
Против всех, кто затеет сызнова, –
Станешь биться да бить неистово.
Счастье женское, ох, немыслимо –
Оборвалась не свита нить.
Раз, два, три. Годы ходят заново –
Не избыть из души глаза его…
Жить Танюшеньке дальше замертво.
Жить да жизнь свою хоронить.
Да поглядывать за околицу,
Где метелица воет-молится,
Ель высока лежит, не колется –
Да и некого в том винить...
* * *
Так живёшь, будто едешь в плацкарте:
В четверть силы, заняв пол-угла...
Под колёса, не значась на карте,
Промелькнувшая юность легла.
Мы её проморгали. Проехали.
Звёзды смотрят в чужое окно.
Лес за окнами блещет прорехами.
Вот и мы – решето. Решено...
То ль минуты стучат под вагонами,
То ль в колёса попала звезда...
Наша юность прошла перегонами.
Проводила всех нас в Никуда.
Спишь, укачан еловыми танцами,
Одеяльцем казённым укрыт.
А от звёзд, как на электростанции,
Всё искрит, и искрит, и искрит...
Травой...
Я когда-нибудь стану травой,
Когда март будет в самом начале.
Молчаливой, упругой, живой –
И не ведающей печали!
Вот тогда-то я прозвучу
Гимном небу, весне и свету,
Разрезая подобно мечу
Благодатную землю эту!..
Я раскину свою листву,
Как простёртые к солнцу руки
В бесконечной хвале божеству,
Воскресившему – не для муки…
Я вернусь – сама жизнь и сила:
Гибкой, вечной, неистребимой.
Непохожей на то, что было
Мною до – и промчалось мимо…
В этот день – да умолкнет вой!
Да сотрутся страданий грани!
Я когда-нибудь стану травой.
Все мы станем. Мы все ею станем.
Траур есть сопережитие смерти...
Траур есть сопережитие смерти:
Пересекаешься духом с твердью
И залипаешь в подземной черни,
Чёртовый мазохист.
Что остаётся тем, кто остаётся
Заживо без кислорода, солнца,
И никогда уже не смеётся?
Только писать стихи.
Ты мои сумерки, мой маразм,
Чёрная птица с разящим глазом.
Что-то случись – так поймёшь не сразу.
Множество долгих лет
Непостижимо, нельзя, нелепо
Право на жизнь изгибалось влево.
Вывернувшись наизнанку, с неба
Сыпался чёрный цвет.
Цепкая птица с пробитым глазом
Щупает в мякоти душ метастазы:
Птицыно дело – травить заразу
Врывшихся в память чувств.
Где же косу-то ты, Смерть, забыла?!
В прошлом, Немая, немало было…
Эту тоску утопить в чернилах
Будет не по плечу.
Чёрная дрянь, ледяная птица
Вырвется в воздух, в судьбу вонзится.
Всё, что случалось, – опять случится.
Ибо всё шло не так.
Время – наш главный недуг и недруг.
Что же там, что же в заветных недрах,
В невосстановленных клетках нервов?
Злоба – наш самый враг.
Время – назад. В темноту. К основам.
Вырви признанье, страницу, слово.
Стрелки – на вечное полшестого.
Сон мой стрясает рок –
Трелью, звенящей со старой полки.
Люди друг другу – страшней, чем волки.
Пусть голоса их навеки смолкли –
Памятен тот урок.
Шаг. Полшага. Нет границ у края.
Я подхожу – и уже играю
В проклятом всеми богами рае
Главную в мире роль.
Новая эра приходит к власти –
Там, за порогом, оставив счастье
(Спрятаться, сгинуть во тьме, пропасть бы…),
В сердце – оставив боль.
Что ж ты явилась ко мне до срока,
Чёрная птица? Железнооко
Смотришь, подпрыгивая полубоком:
Как, мол, мне тут жилось?
Боль – позабылась. Ушла обратно
Тысячу каменных лет назад, но…
Что же ты смотришь? И так понятно:
Сердце оборвалось.
То есть – дышу. Предаюсь заботам.
Мало ли, что там, в прошедшем, что там…
Ты же сильна: прикажи невзгодам
Не задевать плащом.
Я отпускаю тебя в дорогу.
Сгинь, пропади. А меня не трогай.
Длинную спичку тяну у Бога –
Рано с тобой ещё.
Тревога!
Сирена гудит. Тревога, опять тревога!
Нас много
В подвале, много. И мы хотим мира, не войн!
Подвал – как тупик. Оконченная дорога,
Которую забираешь всегда с собой…
Невидимый страх окружает со всех сторон.
Наш сон
Тревожен и обречён. «Пусть лучше во сне…» –
Об этом шептались друг с другом она и он,
Забыв, что их слышат, и что – не наедине…
Сирена поёт. Сирена пронзает жилы.
Живы!
Сегодня мы всё ещё живы. Сегодня? Вчера?..
Сирена течет сквозь нас, выпивая силы.
Дыши! Если дышишь – то можно не умирать.
На миг – тишина… Мы до смерти жить хотели!
Метели
Бездумны и злы. Нас сметает, как серую пыль.
Держи мою руку. Крепче. Теперь – полетели!
Взглянуть на прощанье на адмиралтейский шпиль…
Ты же знаешь, я стану большая
Маме
Страсть – плохое для жизни мерило,
И писать о ней стоит в кавычках.
Я же помню, как ты говорила,
Что влюбляться – дурная привычка.
Темнота, порождённая Светом,
С ним всегда неразлучна, родная.
Ты научишь меня всем запретам –
Ты же хочешь добра мне, я знаю.
Круг, замкнувшись, начнётся с начала
И завертится неторопливо.
Я же помню, как ты обещала,
Что я стану большой и счастливой…
Сказки лгут, до поры утешая.
Спит Отчаянье в линиях улиц.
Я же вижу, ты стала большая –
Да со Счастьем пути разминулись…
Бабье горе не знает предела –
Надеваешь улыбку, как маску.
Я же вижу, как ты постарела,
Не успев в свою личную сказку –
От рождения жизнь мне итожа,
Ибо права на выбор лишая:
Ты же знаешь, я буду такой же.
Ты же знаешь, я стану большая.
* * *
Ты снишься мне четыре года.
Живу, неистово устав.
Ты снишься мне – и не выходит
Начать всё с чистого листа.
Мы, верно, свидимся. В тот вечер
Мне станет мало букв и слов.
Что я скажу тебе при встрече,
Родному после этих снов?
Что мне вообще не до кого-то,
Что мне узла не развязать?..
«Ты снишься мне четыре года», –
Вот всё, что я могу сказать.
Мои слова тебя потешат.
Ведь ты – не я! Наоборот!
Уйдёшь туда, где ты успешен,
А я – уйду в свой пятый год.
И больше я тебя не встречу.
Порой – узнав издалека,
Что ты провёл «отличный вечер»,
И чья в твоей руке рука...
А я – топор: тону без грузил!
А я, хоть плачь, не жгу мосты!
В моей судьбе есть мёртвый узел.
Тот узел – сны, в которых – ты.
Бессонно глядя вниз с причала,
Устав от снов и черт лица,
Я молча жду конец начала.
Всё начинается с конца.
* * *
Ты ушла. Я боялся, что ты обо мне забыла.
Вот умру к четвергу – и, наверно, увижу Бога.
Чем ни грезил я – всё иллюзиями разбилось.
Что ни делал я – всё всегда выходило боком.
И когда я думал, что скоро под поезд брошусь
И в седое небо ворвусь напролом, как птица –
Приходила... ты. Говорила мне: «Ты хороший».
И теплело сердце, как пойманная синица.
Жизнь проста и честна. Счастье дарят. Его не купишь.
Всем помалу, чтоб всем хватало – такая квота.
Дед-Мороз собирается ехать, готовит упряжь...
В наихудшие дни я желаю вам всем – Кого-то.
Ты – моя малая Родина
тому человеку
От сыктывкарской смородины
До скотоводческих юрт
Ты – моя малая Родина,
Мой невеликий приют.
Мой неразгаданный, истинный,
Избранный Небом навек,
Ты – человек мой единственный,
Самый родной человек.
Солнце укрыло печалями.
Пульс измельчал, будто дрожь…
Ты, человек мой нечаянный,
Где-то на свете живёшь.
Перевидала я вроде бы
Прагу, Москву и Париж…
Ты, моя малая Родина,
Где-то на свете горишь.
Непогрешимая Истина
Выстроит буквы, как рать:
Я без тебя, мой немыслимый,
Всюду боюсь умирать.
Фронтовые письма
1
…Когда ты вспоминаешь обо мне –
Прошу тебя, не думай о войне.
Я знаю: по ту сторону листа
Иная правда. Там война не так
Ужасна, ведь она издалека.
Читаешь письма – словно смотришь сны.
И всё ж не поднимается рука
Писать тебе об ужасах войны…
А повар полковой – не так уж плох.
И есть табак. И даже мало блох.
Приветы – маме, тёте и сестре.
Цветут ли наши розы в сентябре?
2
…Нет, я не напишу тебе всего.
Пугать тебя и мучить – для чего?
Пускай я остаюсь в твоих глазах
Всё тем же юным, бойким, при усах –
Таким вот ты меня и вспоминай.
А про войну – не думай. Нет! Не знай!
Я не хочу, чтоб ты жила войной.
Пускай она довольствуется мной.
…Прошу: когда ты пишешь мне ответ –
Пусть в строках вместо боли будет свет.
Хочу увидеть на листе простом
Наш старый дом, наш милый старый дом!
Покажется: вот руку протяну –
И мотылёк окажется в плену!
Их, помнишь, было много в том году
Над лампой в абрикосовом саду,
Чей свет менял собою всё кругом…
Ну вот. Как вспомнил – сразу в горле ком,
Стараюсь проглотить – и не могу!
Не знал, что близко к горлу берегу
Такую боль, что тянет на медаль.
Носить её клинок, как лёд, как сталь,
Внутри. В себе. Всегда. Самообман –
Забыть о ней. Скучаю. Твой Иван.
3
…Мне дорог каждый твой бумажный лист.
Касаньем рук твоих он вечно чист –
Хоть мной замаран, в нашей-то грязи!..
Сидишь в окопе – значит, червь: ползи!
Идёшь в атаку – значит, смел: беги!
Я столько раз глядел в глаза другим,
Когда в них гас последний горький свет…
Родная, даст бог – свидимся. Привет.
4
…Со мной, наверно, что-нибудь не то.
Пишу тебе – и удивляюсь, что
Последней этой радости – не рад!
Мы отступаем пятый день подряд.
Почти нет сил – здесь голод на пути…
Родная, даст бог – свидимся. Прости.
Прости за всё. Я многого не смог.
Я был упрям. Был глуп, я не берёг
Такого счастья, Анна – быть с тобой!
Стреляют. Мне пора. Навеки твой.
5
Прочти письмо. Оно придёт, когда
Со мной случится главная беда.
Не спрашиваю, как твои дела.
Я не вернусь. Ты это поняла.
Перед тобою в жизнь открыта дверь!
Я не прошу о верности теперь.
Пускай недолго, сколько-нибудь лет
Ты мне дарила первозданный свет –
Любя тебя, я был тобой любим!
Хоть прошлое рассеялось, как дым, –
Кто счастлив в жизни был, того уж впредь
Не так пугает слово «умереть».
Пусть жизнь твоя не будет коротка –
Я верю, что победа к нам близка.
Я верю: там, где алая земля,
Опять зазеленеют тополя…
На этом свете мой окончен бой.
Я счастлив тем, что встретился с тобой.
Все прочие слова сейчас пусты.
Будь счастлива, пожалуйста, и ты.
И всё-таки – не думай о войне,
Когда ты вспоминаешь обо мне.
Что положено знать человеку
А когда-нибудь будет зима.
Мы, наверно, забудем друг друга.
Мы забудем, как сходят с ума
От неловкости, счастья, испуга…
Пролистав до конца календарь,
Мы забудем прошедшее лето
И тот день, что сумел навсегда
Изменить преломление света.
Потеряв, чтобы не находить,
В этой взбалмошной жизненной тряске
Разорвём мы последнюю нить,
Совершенствуя лица и маски.
Станем верными мыслям и снам.
Станем старше. Быть может, мудрее.
Наконец разразится весна.
Нас другие вниманием согреют.
Но, нося эту рану – печать,
Коих в каждом по мелочи уйма,
Мы научимся не отвечать
Опрометчиво и предсказуемо –
Потому что незримая боль,
В нас живя непрорвавшимся воем,
Отведёт слишком жалкую роль
Исключившим друг друга обоим:
Охромевшие, будем брести,
Кое-как на судьбу опираясь.
Всё тепло – растеряем в пути.
За порогом усопшего рая
Мы сумеем вынашивать тьму,
Не бросаясь в неё, словно в реку;
Научившись всея и всему,
Что положено знать человеку.
Мы освоим все способы жить,
Извиваясь ужаленным змеем.
Мы разучимся только любить.
А вот вспомнить – уже не посмеем.
Экзамен на взрослость
(диалог двух Воспоминаний)
…А помнишь, гуляли по городу, словно бродяги,
С двумя рюкзаками, не ведая улиц и судеб?
Дремали на отмели (майки резвились, как флаги) –
Как будто бы взрослая жизнь к нам придёт и разбудит…
Потом возвращались, голодные (хлеба б краюшку!)
И дрыхли так крепко, как будто несметно устали.
Наутро – хлебали пустую пельменную юшку
И солнечный воздух сквозь окна плечами хватали…
Вели разговоры. Не вспомнить – о важном, о разном?..
За гомон соседи нас даже прозвали «татары».
Лежали на солнце, пока нос не делался красным.
Учились играть на раздолбанной старой гитаре.
Зубрили. Мечтали. Ничем, но как заняты были!
Влюблялись. Писали друг другу стихи и записки.
Страдали – конечно, красиво: ну как в водевиле!..
А юность, не предупреждая, ушла по-английски…
На фото – подростки, на пару бредущие в лето
Булыжными тропами узких нехоженых улиц…
Теперь мы спешим на работу. Читаем газеты.
А их больше нет. А они, уходя, не вернулись…
Они – то есть мы – насовсем позабыли друг друга,
Размётаны метким ударом вселенского кия.
Теперь мы сидим на гнездовьях и ходим по кругу.
Прости же нас, юность – за то, что мы стали такие.
…У детской кроватки уснул новый плюшевый мишка.
Фонарь знает фокусы: гаснет – и мы исчезаем
Из сна, что случайно увидел безусый мальчишка,
Растущий во сне, чтобы выдержать этот экзамен.
Я люблю твои милые сумерки...
Я люблю твои милые сумерки,
Потухающий жаркий очаг.
Искры кончились. Звёздочки умерли.
Загорелась в лампадке свеча.
Я такой же была неразумною,
Как плакучая ива в окне.
Обо всём, что тобой передумано,
Нынче вечером ведомо мне.
Не осталось, как не было, нашего –
Чёт и нечет. Твоё и моё.
Позабыть бы, о чём ты не спрашивал…
Мотылёк на лампадку клюёт…
Только чувств больше не обнадёживай,
Впредь в зыбучую сеть не зови.
Ибо знаю я всё, что положено
И возможно узнать о любви.