Из книги судеб: Анатолий Иванович Кобенков (9 марта 1948, Хабаровск – 5 сентября 2006, Москва) – русский советский поэт, эссеист, литературный и театральный критик, переводил еврейских, латышских и польских поэтов.
Анатолий Иванович Кобенков родился в Хабаровске. Мать, Дора Давыдовна Кобенкова, работала учительницей английского языка.
Вырос и учился в Биробиджане, где дебютировал в областной газете «Биробиджанская звезда».
Учился в Хабаровске, старшие классы заканчивал в вечерней школе, одновременно в 1964 – 1966 годах работал слесарем, учеником токаря, потом токарь второго разряда. В 1966 – 1970 годах – рабочим геологоразведочной экспедиции в Уссурийской тайге. Поступил в Литературный институт имени А. М. Горького на заочное отделение, в связи с призывом в армию приостановил учёбу в Литинституте.
Служил в рядах Советской армии под Хабаровском.
В 1973–1978 годах работал редактором радио Ангарского нефтехимического комбината (Ангарск, Иркутская область), в 1978–1991 корреспондентом газеты «Советская молодёжь» (Иркутск).
В 1978 году принят в Союз писателей СССР.
В 1980 году окончил Литературный институт имени А. М. Горького.
В начале 1990-х годов внутри Иркутской писательской организации возник разлад, причины которого носили политический и национально-культурный характер. В 1992 году образовалось Иркутское региональное отделение Союза российских писателей, в которое наряду с другими 10-ю писателями вошёл и А. Кобенков. После ухода из жизни Анатолия Шастина и Марка Сергеева, возглавлявших его Иркутское отделение, А. И. Кобенков стал руководителем этой организации.
С 1992 года вёл детскую театральную студию при школе-лицее № 47 города Иркутска, вёл на телеканале «Город» (Иркутск) ежедневную передачу, рассказывающую о книжных новинках.
С июня 1997 года ответственный секретарь Иркутской организации Союза российских писателей.
С 2005 года проживал в Москве.
Анатолий Иванович Кобенков умер 5 сентября 2006 года в Москве. Отпевание состоялось 8 сентября 2006 года в церкви Косьмы и Дамиана в Столешниковом переулке. Похоронен на Переделкинском кладбище.
* * *
Хрупкий воздух Анатолия Кобенкова, исколотый счастьем и мукой стихосложения, корнево питался от сибирской силы и шири, бархата её снегов и могучего городского плетения.
Зрачок, выпитый ощущеньями, сообщал особый оптический фокус стихам, возникавшим вспышками, точными озарениями – и зыбкими догадками о сущности жизни – в конце концов, что такое поэзия, как не попытка расшифровать жизнь.
Трава говорит, и снег напевает – мелодии и говорение складываются в каталог жизни человека одинокого, сильного, стойкого; человека умеющего перевести внутреннюю свою гамму в такое поэтическое видение, когда стихам не грозит мох времён.
«Держась живых, не оставляя мёртвых…» – строчку можно расценивать, как девиз: девиз стоический, ибо жизнь подъедаема смертью, бесстрашие перед лицом который – возможный удел святых и героев; но жизнь наполнена живыми, и только их объединённое тепло и обеспечивает её движение и дыхание.
Бытие – вариант густейшей плазмы, где кадушка с огурцами соседствует с нищим, с плачем ребёнка или домашним ворчанием жены:
Осень
Пора, мой друг – вдоль буковок затёртых,
терзая ямб, не замечая власть,
держась живых, не оставляя мёртвых –
беспамятства и памяти держась.
Пора туда, где и без нас, и с нами
продлится жизнь, где, память отключив,
бомж со слезой, кадушка с огурцами,
ребёнок плачет, а жена ворчит,
где токарь точит, а кухарка парит,
мысль ни к чему, а глупости важны,
где память зажигает свой фонарик,
горит свеча и жар от тишины...
Жар, идущий от тишины – воистину поэтический жар, ибо только из неё произрастают стихи, страхуя сильный ум от грязи шума и шороха суеты.
И благодарность поэта всему, составляющему круг существования, безгранична: пусть всякая система настолько система, насколько она исключает из себя всё, мешающее её функционированию, жизнь – система систем, и отсюда:
Спасибо всему, что на этой земле
ещё остаётся: Строке, на столе
сомкнувшей крыла свои; свету,
Который, как мы с тобой, тысячи лет
отыскивал эту планету.
Спасибо всему, что случилось: губам
распахнутым, снам, что наснились,
Спасибо ломившимся к нам тополям
за то, что они были дадены нам
на счастье и в счастье сложились.
Спасибо за то, что могу говорить:
– Спасибо, – за то, что могу повторить:
– Спасибо, – и вновь повториться:
– За то, что нас жизни возможно лишить,
а жизнь ничего не лишится.
…ибо жизнь приобретает нечто невесомо важное с каждым удачным, вписанным в неё стихом.
* * *
Иркутский воздух Кобенкова
Предстанет космосом стиха.
Оттенками играет слово,
Коль сила смысла велика.
Из тишины всегда восходит
Мху жизни не подвластный стих.
И – смерти отрицает холод
Сильнее данностей других.
Александр Балтин
Сергей Складовский Анатолию Кобенкову 24 декабря 2020 года
Добавить комментарий