Позвольте использовать замечательный повод – Ваш 60-летний юбилей, – чтобы сказать Вам и нашим читателям правду, и только правду. А она в том, что Ваш редкий дар речи – истинная поэзия, глубокая, серьёзная, чистая, доставляющая ценителям радость открытий и постижения.
Пусть судьба дарует Вам творческое и человеческое долголетие!
А мы с удовольствием публикуем Ваши стихи и надеемся, что наши читатели (ценители!) испытают ту же радость и благодарность автору.
Ирина Аргутина
Спаси и сохрани
по Дому Без Дверей моей тоске былой
я низко поклонюсь открывшиеся в хрусте
черновиков мечты не ставшие золой
из рук моих (тебе вверяя хлеб скорбящих
им только и жива) прими и сохрани
о сколько дней и лет так мнимо-настоящих
сирени куст тебе преодоленьем вечным
напоминаньем с глаз повязкой клятвой с уст
войдём скорее в дом его судьбой отмечен
в руках не куст а крест разросшийся как куст
из одиночества летящий слепок веры
когда я знал лишь то что дети и стихи
и первый поцелуй и боль утраты первой
и дом простит обман мечты и подаянья
во имя божества бумажных якорей
рассудку и столу и примет покаянье
единственно из уст поэзии моей
спаси и сохрани! я знаю дом раскупят
до нитки и тогда откроется окно
как черновик и в нём твои слова проступят
здесь жил поэт но он – на небесах давно
выкорчую сад с корнями не пойду на поводу
люди скажут недотёпа кто-то плюнет смачно вслед
доказать кому ранимость сопричастность боль восторг
всё равно что об пол мнимость викторина долг как торг
блеск условностей уловок фейерверк во имя бред
зябнут руки мысли души страшен так заглохший сад
не признавшая отдушин слушай встань ещё раз над
волчьей грамотой в кармане с горьким привкусом в роду
помянёт тебя на Каме песня спетая в аду
себя с трудом в незыблемую форму
дарованную ей самой природой
свернув пространство до законов плоти
и ими пресыщаясь в этой рабской
колеблющейся хрупкой оболочке
она созреет и слезой паденьем
гармонию привычную встревожит
но не изменит только миг и капля
разбита вдребезги и новые зачатья
поспешно примут те же формы рабской
свободы плоти жаждущей полёта
и это будет продолжаться вечно
цепями чужими гремя, сквозь прах
в себя опускаясь любви лучами, –
Не названый бог. Ах, не то! Созвучьям
в крови, как в тысячелетнем гриме
теряя не более, чем заучат
В хаос опрокинуто, чашу подъемлет
ужасное, выйдя из памяти склепа,
и в форму вливаясь, упрётся в землю,
И дальше, по кругу, в наследья чащу
войдёт, как в будущее, растворясь.
Имя! Прошлое? Настоящее?
Будущее?.. Но кровная скрыта связь.
я без умысла и примеси одиночества один
что мне делать с обалделою от безделья тетивой
паруса давно распроданы льдом подёрнуто весло
день без имени без родины ах куда нас занесло
крики чаек одичалые спохватившейся тоски
да в туманах за причалами безутешные гудки
Фонишь, душа? Я громкость убираю.
И мне буханочку в 16, говорю.
Евгений Романов
и выше подняться уже не хватает ступеней
я вдруг понимаю что я понимаю едва
в отдушинах речи хватаю живую струю
как рыба об лёд бьётся слово меж адом и раем
а враг мой язык мой притих на сей раз как в строю
припомнив дороги которые мы выбираем
будешь долго молчать чтобы я не нашёл границы
и опять в проводах будет бешено клясться молва
столько лет не у дел выдыхая тоску и хандру
я ползу по трубе мелководно-пикантного рая
иногда просыпаясь чтоб водки хватить поутру
а проценты растут и условия ныне жёстче
у Харона в гостях изобилье кровавой икры
и когда позвонишь я из жижи привстану Отче
и спасибо скажу за бессчётные эти дары
(к вопросу о потере Крыма)
чёрно-зелёная нить прибоя,
будто бы горного привкус мёда
Но акварелью написан полдень,
можно рукой горизонт потрогать.
Как запятые, наивны волны.
Как? Мы прощаемся? Это значит –
кто-то в оркестре смертельно болен?
...Всадник безумный по полю скачет.
Он, наконец-то, собой доволен.
всё переменится мир станет ярче теплее
белая лошадь под окнами щиплет траву
тянутся к солнцу скупые следы как мосты
в соде зрачков отражается то что за взглядом
белая лошадь не прячет своей наготы
кто-то пророчит искусство мертво впереди
снег за окном и исчезли русалки с фасада
только старик продолжает беззвучно идти
по золотой чешуе монастырского сада
мука ключа откровение нотной тетради
выпита жизнь и похоже до самого дна
кто там во фраке размашисто чертит круги
руки ломая пытаясь за воздух держаться
в яме оркестру (теперь это видно) шаги
выпали ноты убогой несушке в подол
что с ними делать она не признает и спьяну
ах дирижёр режиссёр волонтёр валидол
из перехода в метро погребальную яму
Осип Мандельштам
не замечать какое время года
и не играть с судьбою в казино
я счастлив и спокоен на краю
бумажного припудренного рая
я это счастье мёртвое крою
а если и прорвётся солнца луч
из виртуальной памяти в живую
он к сердцу больше не отыщет ключ
пусть от него кружится голова
и пальцы в кровь сотрёт клавиатура
«я научился вам, блаженные слова»
всё прочее – литература
с придворных яблонь сняв остатки лета
льнут ко дворцу и неуместный мне
восторг афиш срывают со стены
сегодня в церковь каменное трио
вступает взглядом как бывало встарь
и по мосту за ним бежит мальчишка
и крестится старик и цок цок цок
стою зонтом поддерживая небо
среди размытых акварельных зданий
и кланяюсь почтительно хозяйке
невидимой как и её карета
свой путь домой прошедшие сполна
Икона над словом. Дотянешься – мир и покой.
Но, кажется, канет к закату идущий закат.
И солнечным светом ажурная пенится шаль.
И сердце поёт. И цветёт придорожный миндаль.
отбежали сосны вверх и в стороны от полотна
дорога долго катится на восток
дорога к поэту всегда несправедливо длинна
иногда шок иногда узелок впрок
в тамбуре дымно но весело из окна
здравствуй-прощай насвистывает март-Рок
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
прощай не прощая и залпом на посошок
(бес в ребро стучал пронесло) до дна
выпито вино от Бога и строк
заплетается невостребованная глубина
не всегда летели хлопья с глухих небес
не давалась походя на краю
приготовил же нам лесенку из стекла
«ах зима красотка краля» я голосил
злато выцвело зло подтаяло стало быть
надо сызнова под корень рубить
слышно как призраки бегают всю ночь за вином
выйду во двор на скамье ко мне подсядет тоска
и о ноги потрётся майской памяти подвывая
а из окон дома ею выстроенного из песка
время пятится и мы ещё друг друга щадим
но ненадолго потому как немного странно
что оказывается я давно здесь сижу один
и опомнившись я молча в свой поплетусь подвал
допишу украдкой выбеленные судьбой строки
пока кондуктор песочный свидетелей не позвал
и пока терпят давно уже зыбкие сроки
От скошенной травы слезит глаза.
И уплывает память по реке.
Дышу на зеркальце: – Очнись, очнись, жена!..
Ведь нам другая грезилась страна!
в них мельтешат как в колесе обзора
одни и те же лица по утрам
и рады колесу как пилигримы
но быт несытый не переносим
на языки родительских иллюзий
как символ Леонардо не вписать
в пятиконечную звезду эпохи
угла куда прилепится душа
невидима но зрима
отражаясь
в запечатлённых ею же глазах
всех встреченных когда-то в тех вагонах
юности из-под колёс подмосковных хмель
впрок святили воду послушники по ночам
пустота тогда ещё почти не росла в вещах
но не вышло радугу скрыть за сменой вех
я и сам как весточка из вагонов тех
стали ровными дорожки и короткими концы
пишут бройлерные роли зарифмованные вши
на семи холмах вороны перспективу сторожат
для тебя в трамвае место забронирует любой
странник где тебя носило в жизни столько перемен
ах тебя давно простила мать привставшая с колен
задымлён осязаем горек рецепт как века назад
ты не помнишь его не знаешь зачем и кто ты
что гадать как года итожа из зёрен зори
колыбельную вынут страшный внося ассонанс
в форум храмовый чёрным отображая в створе
2.
ещё не оцифрована в огне
коллекционном
где упав на спину
катает глину личный скарабей
Miles Davis нам играет на трубе
и памятью расплавленный закат
стекает на бумажный циферблат
на свежий холм
и дальше на равнину
куда ещё не долетел песок
и жжёт трава сканируя висок
3.
за которой боль бессмысленна и пуста
жизнь давно растаяла леденцом во рту
но не стирается – вот она – на виду
благо дари радуйся собирай плоды
дважды в реку одну скорее войду
чем ей кто-то завтра подаст воды
смотрит на окна невидим как же
в этом-то возрасте нам дано
сонник на кухне но нет ни сна
ни толкования дом по найму
жаль что ты лучник не пьёшь вина
лучник ты рано отводишь взгляд
или слова мои что-то значат
страшно игру начинать с нуля
ибо отсчёт здесь не нами начат
время икс для повального зализывания ран.
Но чтобы вырваться из волками помеченной западни,
Приветливо улыбаться, на волчье натыкаясь дерьмо,
забыть своё имя, притвориться, что давно зима.
Но и этого недостаточно, ибо сие умом
Вот так мысленно и обретаешь рай в шалаше –
и воздаётся каждому по вере его, по делам.
Легко, должно быть, становится и душе,
когда она уже не принадлежит вам.
сползла краска, выступила смола.
Покрываясь корой и вновь становясь деревьями,
они вернулись в места своей юности.
Оголённые каменные стены
легко пропустили время.
И вот песок.
Можно попытаться выжить.