Андрей Галамага

Андрей Галамага

Четвёртое измерение № 33 (597) от 21 ноября 2022 года

На пороге к сердцу твоему

* * *

 

Спешить – и не достигнуть цели,

Сражаться – и не победить.

Жить – на пределе, но на деле

Так жажду и не утолить.

 

Любить – до дна, не зная меры,

Не оставляя про запас.

Креститься – с безрассудством веры,

Так – словно бы в последний раз.

 

И в час, когда тебя к ответу

Трубящий ангел вознесёт,

Поднять глаза навстречу Свету

И поблагодарить за все.

 

* * *

 

Серый снег декабря, будто вор на доверии,

Точный час улучив и поклянчив взаймы,

Отобрал эйфорию осенней феерии,

Подменив на депрессию пресной зимы.

 

Месяц с лишком казалось, что всё только снится мне;

Но под утро крещенского, щедрого дня

Снегири – мультипликационными птицами, –

Прошумев за окном, разбудили меня.

 

Дотянуть до весны или, лучше, до Троицы,

Слиться с ливнем, полощущим по площадям,

И понять, что ещё не пора успокоиться

И не самое время платить по счетам.

 

Всполошатся чуть свет кредиторы, но пусть они

Тщетно шлют мне вдогонку словесный портрет.

От Страстного бульвара до Оптиной Пустыни

Тополиный июль застилает мой след.

 

* * *

 

Елене Лыгиной

 

В непридуманном мире кончается лето,

Посвежело в преддверии дня Ильина.

Но покуда – листва желтизной не задета,

И дубрава до самого дна зелена;

 

Дышит луг ароматом полынной настойки,

И нескошенный вереск под солнцем хрустит;

У опушки галдят оголтелые сойки,

Лишь ольшаник, колышимый ветром, грустит.

 

Но пока холода не ложатся на травы

Сизой изморозью, вызывая озноб,

Жизнь творится по неоспоримому праву,

С торжеством пробуждаясь от утренних снов.

 

Заиграла зарянка заливистым свистом,

Заходясь от восторга, забыв обо всем.

Мир, рождённый в любви, не ревнив, не завистлив,

Он живёт по завету – сегодняшним днём.

 

Золотой горизонт облака окаймили;

В час, когда – терпеливая труженица –

Ждёт ненастья земля, в непридуманном мире

Проявляется воля Живого Творца.

 

* * *

 

Граница августа, канун Успенья;

Полночный час, как будто вечный сон,

Но слуха достигает откровенье:

Не спи и будешь в эту ночь спасён.

 

Серебряная мгла покрыта чернью,

Но оттого она яснее дня,

Что Божий день рождается с вечерней,

А плоть Его и кровь полны огня;

 

И, чтобы этому огню не сжечь нас,

Творя молитву, не вставай с колен.

Для человека день – для Бога вечность;

Для человека ночь – для Бога день.

 

Баллада про двери

 

Видно, все премудрости не впрок нам,

А тем паче, если кто упрям;

Я всегда был равнодушен к окнам

И питал пристрастие к дверям.

Время не торопится меняться.

Скажем, вор, что раньше, что теперь,

Норовит тайком в окно забраться,

А хозяин входит через дверь.

 

И в лесу пустом и одиноком

Можно, чтоб укрыться от зверей,

Наскоро поставить дом без окон,

Но нельзя оставить без дверей.

Все мы чересчур несовершенны,

Бог – за нас, но и соблазн – силён;

Слишком часто нас глухие стены

Окружают с четырёх сторон.

Грех роптать на чью-то злую прихоть,

Коли жизнь – ни две, ни полторы.

Будет дверь – отыщется и выход

Даже из безвыходной игры.

Но однажды – дверь запрут снаружи

На железный кованый засов.

Я решу, что никому не нужен,

И погибну там, в конце концов.

И не всё ль равно, во что я верю;

Только спор останется за мной,

Я умру перед закрытой дверью,

А не под бессмысленной стеной.

 

Август

 

Ветер! Кто тебя навеял к белому крыльцу у дома

Тёплым августовским небом, неукрашенным луной?

День Ильин прошёл без грома; в ожиданье перелома

Тщетно ласточки сновали над опушкою лесной.

 

Где берёзовый излишек режет поле клином чахлым,

Где простуженная речка утекает в камыши,

Чистый ветер, там с тобою я бы встретился случайно,

А у брошенного дома никого ты не ищи.

 

Ты не медлишь, лёгкий ветер, только погоди немного,

Я к назначенному месту не замедлю в свой черёд;

Ночь – удача, смерть – дорога, погоди же, ради Бога, –

Кто ушёл – вернётся к сроку, да не мне бы наперёд.

 

Всё в округе попритихло. Спят ли, запершись? А впрочем,

Раз никто идти не хочет, мне ли отступать назад.

И прошу я: добрый ветер, пожелай мне доброй ночи,

Я иду к тебе навстречу через августовский сад.

 

* * *

 

Жизнь поэта – сложная забава.

Душу настежь – праведен ли, грешен.

Но за то – он получает право

Беззастенчиво глазеть на женщин;

Не страшиться сплетен и историй,

Якобы, преподанных в пример нам;

Ни за что не ввязываться в споры,

Не боясь прослыть высокомерным;

Никогда ни в чём не знать запрета,

Всякий раз довольствуясь немногим;

Не держать ни перед кем ответа,

Только перед совестью и Богом;

Журавля предпочитать синице;

Не предпринимать поступков наспех;

Не заискивать, не суетиться

И ни перед кем не преклоняться.

И прозреть душою на излёте

В выветренном дочиста просторе, –

Жизнь поэта – ноша не из лёгких,

Оттого и – дорогого стоит!

 

Египтянка

 

Волшебные глаза прелестной египтянки,

Чуть бледного лица открытые черты.

Откуда здесь она, на тусклом полустанке,

Затерянном вдали от городской черты?

 

Что открывает взгляд испуганный и дерзкий,

Из самой глубины упавший на меня,

По-детски прихотлив и одинок по-детски,

Тысячелетнего исполненный огня?

 

Она не утаит того, что вы таите,

Над естеством её живым бессильна власть;

И Клеопатра в ней сильней, чем Нефертити,

И гордости сильней языческая страсть.

 

Вся истина её в единственном мгновенье,

Которого никто не властен превозмочь.

И я готов отдать без всякого зазренья

Три жизни за одну египетскую ночь.

 

* * *

 

Коль не суждено достигнуть цели, –

Чтобы не засохнуть от любви,

Вот бы мне погибнуть на дуэли

За глаза красивые твои.

 

Муж твой – добрый малый из глубинки –

Коммерсант, зануда и эстет

Где-то на Черёмушкинском рынке

Приобрёл недавно пистолет.

 

И теперь, как прихожу я в гости,

Завожу с тобою разговор,

Вижу, зеленеет он от злости,

Как хамелеон на фоне штор.

 

Время к ночи, он сидит, зевает,

Но упорно не ложится спать.

Он не зря меня подозревает!

Что ж, пускай, – мне нечего скрывать.

 

И хотя в предчувствия не верю,

Как-то раз – готов идти на спор! –

Позвоню я, он откроет двери

И – помедлив – выстрелит в упор.

 

Я отпряну, подкосятся ноги,

Улыбнусь и, подмигнув ему,

Я умру – красиво – на пороге,

На пороге к сердцу твоему.

 

Девочка в очках

 

Сырая ночь осеннего посёлка,

Пора затишья и пора стихов;

Блестит звезда с небесного осколка,

Прорезавшего пряжу облаков.

 

Все звуки потонули в непогоде,

Лишь слышен скрип запечного сверчка.

И в этот час опять в мой дом заходит

Застенчивая девочка в очках.

 

Промокшая, она спешит разуться

И в кресло у камина сесть скорей,

А я боюсь не то, что прикоснуться,

Но даже робко обратиться к ней.

 

Мы просидим в неслыханном молчанье,

Покуда за окном забрезжит свет,

И блики, отражённые очками,

Поблекнут и начнут сходить на нет.

 

Рассвет тесней обступит стены дома,

Неясно донесутся голоса;

Меня сморит безудержная дрёма,

На миг забывшись, я сомкну глаза,

 

Почуяв тотчас локонов кудрявых

У самого лица прощальный взмах,

Прикосновенье тоненькой оправы

И пылкость поцелуя на губах.

 

Июль

 

А помнишь, ты приехала в мой дом,

И первый раз тебя я встретил в нём,

Назвав тебя по имени? Вдвоём

Мы вышли за водой, когда уснули,

Устав от бесконечной болтовни,

Друзья; и я был счастлив, что они

О нас забыли. Мы ушли одни,

И были ночи, и тянулись дни

В медлительном безветренном июле.

 

Июль, твой тёзка, как он был хорош,

Он на тебя был чуточку похож:

В нем уживались искренность и ложь, –

Сгорал от страсти и искал прохлады,

Скрывал свой ум перед умом друзей,

Но был умней своих учителей,

Неторопливый, он мечтал скорей

Спасти весь мир улыбкою своей.

И мы с тобой июлю были рады.

 

Его другие месяцы давно

Сменили без возврата; мне одно

Лишь имя сквозь замёрзшее окно

Заглядывает в память. Оттого ли,

Что это грех – любить на свете всех,

А не любить – такой же точно грех,

Без чьих-то слёз неполон чей-то смех,

Без яви – сон, а вера в жизнь – без боли,

И без июля – этот зимний снег.

 

Цыганка

 

1.

 

Кружевное розовое платье,

Серьги дразнят звонким серебром.

Я цыганку встретил на Арбате

Тёплым, добродушным майским днём.

 

Шла она, задумавшись о чём-то,

Улыбаясь встречным москвичам;

И, как рябь прибоя в море Чёрном,

Волосы струились по плечам.

 

А лучи лились с небес в охотку,

Словно предлагали: погляди,

Как сверкают в такт её походке

Бусы и мониста на груди.

 

Колдовские тонкие запястья

И лукавый взгляд из-под бровей.

Я, признаюсь, женщины прекрасней

В жизни не встречал ещё своей.

 

Призраком явилась, миражом ли,

Был ли это сон средь бела дня?

Я лишь мог глядеть заворожённо,

Как она уходит от меня.

 

И хотя до крайности обидно,

Остаётся лишь себя корить.

Нет бы под предлогом благовидным

Подойти к ней и заговорить.

 

Представляю, как бы мог сейчас я

Упиваться блеском карих глаз.

Что ж, прощай, упущенное счастье,

Видно, не судьба на этот раз.

 

Но теперь я загодя готовлюсь,

Повторяя по сто раз на дню:

Чёрт возьми надуманную скромность,

Чёрт возьми застенчивость мою.

 

Пусть случится повстречаться с нею,

Я себе в другой раз не прощу;

Вот вам слово, я умру скорее,

Чем свою цыганку упущу.

 

2.

 

Речь – дурман, глаза – приманка,

И к гадалке не ходи.

Обмани меня, цыганка,

Вокруг пальца обведи.

 

Посели мне в сердце ревность

Взмахом смоляных ресниц,

Нецелованной царевной

В полнолунье мне приснись.

 

Глянь, как подлинная леди –

На никчёмных англичан,

Чтоб одной тобою бредил,

О тебе одной мечтал;

 

Чтобы путал зиму с летом,

Чтоб смешались ночь и день;

Чтобы неотступно следом

За тобой бродил, как тень.

 

Знаю, Бог не даст пропасть нам;

И когда-нибудь, глядишь,

Под моим напором страстным

Ты сама не устоишь.

 

И обоих нас – навечно,

Уж поверь мне наперёд,

Обручальное колечко

Вокруг пальца обведёт.

 

Фотография

 

Михаилу Панину

 

Женское начало переменчиво,

Нам грешно их волю поощрять.

Но одна-единственная женщина

Мне могла велеть и запрещать.

 

Пусть она, бывало, заупрямится,

То не этак, и это вдруг не так.

Верил я, она – моя избранница,

А капризы женские – пустяк.

 

Для чего стремился жить в угоду ей?

Словно с глаз упала пелена.

Пьяной полусладкою свободою

Упивается теперь она.

 

Будто наважденье, будто мания –

За любовь пожертвовать собой.

Я-то верил, коль она – судьба моя,

Я сумею стать её судьбой.

 

Было бы мне вовремя задуматься,

Что всему назначена цена,

Что она – красавица и умница –

Мне не даром, может быть, дана.

 

Может, ею обладать не вправе я,

Как дождём, как ветром во дворе.

На стене осталась фотография

На перекидном календаре.

 

Мне на снимке том она пока верна,

Сердце в чистоте хранит своё…

Щелкает затвором фотокамера,

Обручая с вечностью её.

 

Чашка

 

На бульварах к утру постепенно светлеет,

В сонный город внезапно вступает весна.

Ты сказала, разбитую чашку не склеить?

Бог с ней, с чашкою этой. Далась нам она!

 

Телефон надорвался от перенабора.

Почему ты молчишь? Я прошу. Отвечай.

Стоит ли из-за крохотной горстки фарфора

Хоронить равнодушно ещё один май?

 

Ночь нарочно нам шепчет, что мы проиграли.

Ей не просто признать, что рассвет мудреней;

И разбитая чашка – не Чаша Грааля,

Чтобы так фанатично молиться над ней.

 

Дай мне руку. Поверь, на земле никого нет,

Кто любовь нашу смог бы случайно разбить.

Я всего лишь хочу пить из хрупких ладоней

И тебя, добрый ангел, с ладони поить.

 

* * *

 

Не верь, что с меня довольно,

Что мне теперь всё равно.

Мы умерли в день влюблённых,

Как в трогательном кино.

 

Уж что там себе надумал,

Лукавый святой Валентин,

Но ты понимаешь, что умер

В тот вечер не я один?

 

Я сразу не смог поверить,

Что мы так просто умрём,

И вскоре жизнь после смерти

Пойдёт своим чередом.

 

И все же забудь про жалость,

Жить прошлым не слишком с руки.

Любовь наша пережила нас

Всем пошлым страстям вопреки.

 

Судьбу не водили мы за нос,

Себе вынося приговор.

Но все, кто при жизни знал нас,

Хранят преданье с тех пор, –

 

Как, вечности сопричастные,

Без зависти, лжи, измен,

Мы жили долго и счастливо

И умерли в тот же день.