* * *
Сколько в мире хорошего!
Голубые горошины
Вдоль по платью разбросаны.
И овраг непричёсанный
Растрепал твои волосы.
И знакомого голоса
Слышу эхо недлинное,
И узорные линии
Гор и речек извилистых,
Заболоченных, илистых.
И тропинка покатая,
И трава непримятая,
Старый пень неотёсанный,
А по платью разбросаны
Голубые горошины…
Сколько в мире хорошего!
1955
* * *
Вышел в город я побродить.
Дым рассвета плыл впереди.
Плыли сонные этажи,
Уплывали в туман пути…
Для чего-то ведь надо жить?
И куда-то надо идти?
1955
* * *
И снова за окнами летняя злая гроза,
И снова глядят ошалелые злые глаза.
В зрачках застекляневших молний мгновенный пожар,
И губы дрожат, и холодные пальцы дрожат,
И брови взлетают, и как в гипнотическом сне,
Испуганно, медленно тянутся руки ко мне…
1964
Три песни
I
Убегают запоздалые трамваи,
Начинаются весёлые заботы,
Ветер листья, ветер листья обрывает
И уносит словно годы, словно годы.
Начинается весеннее смятенье.
Начинаются осенние невзгоды,
Люди ходят, а за ними, будто тени,
Будто тени вереницей ходят годы.
А потом, когда срывают покрывала,
Остаются невесёлые остроты,
Ни тревоги не проходят, ни печали,
А проходят только годы, только годы.
О годах и о невзгодах забывают
За бутылками в глухую непогоду,
И неслышно, будто тают, будто тают,
Пролетают год за годом, год за годом.
II
За окошком снова дождь,
В подворотне хлюпает.
Ты опять кого-то ждёшь,
Глупая ты, глупая.
Полюбили – разлюбили
Видно мало корысти,
Разлюбили и забыли
Только-то и горести.
Вот и мне всё было мало,
Но душа устала –
Надоело с кем попало
И кого попало.
Жизнь – телега без колёс,
Шутки да страдания.
И ничто не стоит слёз,
Слёз и ожидания.
Ждал я осенью метелей,
Ждал зимою лета,
Все метели пролетели
И метелят где-то.
За окошком снова дождь,
В подворотне хлюпает.
Ты меня напрасно ждёшь,
Глупая ты, глупая.
III
Поздний опыт – это пиррова победа,
Что беде и поражению сродни,
И не надо ни зароков, ни обетов,
И себя ты, как мальчишка, не вини.
Поздний опыт – это странно, это странно,
Это страшная, как пропасть, пустота.
Слишком рано, слишком рано, слишком рано
Начинаешь ты года свои считать.
Поздний опыт, как осеннее ненастье,
И как взгляд твой, устремлённый в темноту,
Люди выдумали счастье и несчастье,
Чтобы было им без них невмоготу.
Поздний опыт – это пиррова победа,
Что беде и поражению сродни,
И не надо ни зароков, ни обетов,
И её ты в этом тоже не вини.
1965
* * *
Верую, верую, верую.
взлётам над куцею эрою
в лица, зажжённые верою –
верую!
Верую в первую вечную,
в речь твою сбивчиво-нервную,
в верность твою, неверная,
верую!
В вечную битву со скверною
Страстно, отчаянно, слепо
верую, верую, верую.
верую, ибо нелепо!
1965
* * *
Ручьи теряются под снегом,
Под снегом ржавая трава.
Ты щуришься. Ты смотришь в небо.
Ты ищешь хрупкие слова.
Под солнцем вспыхивают льдинки,
Горит и пенится река,
А в небе пенистая дымка
И перистые облака.
1965
* * *
В пёстрой быстротечности
зла и безучастия
каково беспечности
страждущего вечности
вихрей экстатичности?
В искромётной млечности
звёздного пророчества
каково беспечности
страждущего вечности –
злого одиночества?
В пёстрой быстротечности
зла и безучастия
каково беспечности
страждущего вечности
алчущего счастия –
женского участия?
1965
* * *
Мой телефон – потворщик не… желаний –
Зелёный кот, прикрывшийся хвостом,
Вам помогает избегать свиданий,
Меня же учит не жалеть о том.
А я и не жалею, и жалею,
Ведь всё равно – жалей иль не жалей,
Как легкодумны дети Водолея –
Как царственно задумчив Водолей.
1968
* * *
Боже, взгляни на меня, как отец на заблудшего сына,
Я погибаю в неравной и скучной борьбе,
В бледном бессилии дай мне надежду и силу,
Дай прислониться к Тебе.
1968
* * *
В клозет зароюсь с ворохом газет.
В бесславии такая безусловность!
Но жизнь моя пока ещё не сломана –
Она изломана, как буква Z.
1968
* * *
Когда наступает утро
Когда наступает утро
Укрытые в грязных могилах
Под плитами чёрных домов
В пустых одичалых квартирах
В пустых одичалых квартирах
Мы ищем каждое утро
Пустые призраки снов.
* * *
Господи ты мой Боже,
Если не ты, то кто же?
1968
* * *
Господи ты мой Боже,
что для тебя дороже –
то ли в луче пылинка,
то ли в губах былинка,
то ли под ветром,
то ли без ветра
жизни моей паутинка.
1968
* * *
И страх, но этот страх не страшен –
Мгновенье это изолгать,
Когда вчерашний день вчерашен,
А завтрашний – превозмогать.
Когда срываются усилья
И устремляются умы
Туда, где звонкая Севилья
И «сладкой Франции» холмы.
И извиняясь, изменяясь,
Всегда несчастна и права,
Ты будешь, горько улыбаясь,
Ронять осенние слова.
1970
* * *
Но есть исход в сумятице земной,
Есть грань в её замысловатой вязи,
Где проступают внутренние связи
И замысел возвышено-простой.
1970
* * *
В водоворотах дня, в оцепененье ночи
Я всё плотнее погружаюсь в транс.
И только мотороллеры стрекочут
И прошивают глухоту пространств.
Но нужно твёрдо знать, что это будет,
Падение перевести в полёт –
Я жду трубу, которая разбудит
И плен мой разорвёт.
О бедный мир с полями и лесами –
Как сладко жить!
Я жду корабль с тугими парусами,
Которым мне уплыть.
1970
* * *
О, мой Капернаум прекрасный,
До каждой прожилки мой
Твой воздух живительно-ясный
И звёзды над головой.
И улочки твои – детство,
И крыши твои – мечта,
Моё земное наследство,
Печальная маята.
Твоё огневое призванье,
Твой берег, твой воздух, твой храм –
Горение и сгорание,
Томление по дарам.
Но горькое утешенье
Оставлено для тебя –
Томление по томленью,
Спасательная ладья.
Да, горькое утоленье
Да, зыбкое на песке
Томление по томленью,
Надежда на волоске.
1970
* * *
Как сладко жить в родной стране,
В садах с опавшими годами,
В годах с застывшими плодами,
С завьюженными городами,
Оцепеневшими во мне.
Как сладко слушать в тишине
Часов скупое бормотанье,
Когда, меняя очертанье,
Вплывают тени на стене.
Я долго слушаю себя:
Во мне рождаются затеи,
Во мне волнуются психеи
Потом пустеют все аллеи
И в тонкий луч вступает «Я».
1970
* * *
Вы носите с собой
Приветливости маску,
Как воин носит каску,
Как бороду эстет,
Как дама полусвета
Мучительный корсет.
Для вас любая фраза
Отмечена судьбой,
Для вас вопрос любой –
Короткого экстаза
Преддверие и – бой.
И чем страшнее мерка,
Тем веселей судьба:
Старинных фейерверков
Сюрпризы и пальба.
И чем отвесней фаза,
Тем очевидней фраза.
И этот миг такой,
где в вихревом движенье
И страх, и напряжение
И всё-таки – покой.
1970
* * *
Узкий серп молодой луны
чист
над водою дрожит золотой
лист
я вбираю губами тягучий прохладный
плод
и стараюсь забыть о том
что завтра умрёт
1971
* * *
Как радостно вызвучивать слова,
Отмеривая ритм торжественно-тревожный –
Все доводы и домыслы ничтожны
И лишь поэзия права.
Как облака, что в небо взметены
И думаешь: то кони или боги –
Такие мне порою снятся сны –
Воздушные чертоги.
Непостижима эта красота
И ничьему суду неподлежима,
Но трезвый путь меня уводит мимо.
Неумолимо. Навсегда.
1972
* * *
Шёл по городу человек,
Задавал всем встречным вопросы:
Придёт ли новый учитель?
Каким он будет из себя?
Глупости! – отвечали ему одни –
Нам не нужен новый учитель,
Наш учитель находится в нас,
Мы почти уже знаем к нему дорогу.
Зачем? – говорил ему другие –
Всё, что нужно было сказать, нам сказали,
Показали ясно и нелукаво,
Горе тем, кто не хочет видеть и слышать.
Погляди на нас, – говорили третьи –
Разгадай его по нашим ладоням,
По нашим зрачкам и по нашим лицам,
Быть может ты узнаешь, каким он будет.
Погляди на себя, – смеялись четвёртые –
Не ты ли новый учитель?
Не к тебе ли нести нам наши души?
Наши души, пропахшие огурцами?
Шёл по городу человек
Задавал всем встречным вопросы:
Не вы ли?
1972
К букету
Виктория, ужели,
Изобразив печаль,
Ты скажешь: облетели,
А жаль…
Но незачем бояться –
Подобно добрым снам,
Им вечно возвращаться.
И НАМ!
1972
* * *
О, как тщеславны выпуклости наши –
Тщеславны плечи – матовые чаши
Тщеславные топорщатся ключицы
Тщеславие в виске моем стучится
Ладонь моя знакомствами тщеславна –
Никитин пожимал её недавно
Тщеславный копчик затаил змею
А я в себе себя не утаю
О, как прекрасны наши имена –
В них спрятаны тщеславья семена
У чёрных похороненных семян
Я спрашиваю: в чём моя вина
Я спрашиваю: где зарыт обман –
Друзья мои закутаны в туман
Друзей моих уподобляя стаду
Себя я уподоблю винограду
Фонтану я сродни и водопаду
И фейерверку в сумрачной глуши
Стихи мои я посвящаю саду
А он их перепосвящает заду
Но если, друг, ты в них найдёшь отраду
Ты их себе в альбом перепиши.
март 1973
* * *
Ламбардио ламбардо ламбареро
надену я весёлое сомбреро,
с широкого московского разгону
пойду гулять по городу Лондону,
с холодного с простудного туману
зайду на огонёк к Левиафану,
My dear, скажет он, it’s very fanny,
But tell me, have you gotten any money?
1973
* * *
перефразировав поэта, скажем: всякий,
кто хоть немного не отождествился
со временем – а это сделал тот,
кто этого не сделал хоть немного, – у того
есть шанс его понять, а мы, испив сполна
вино безвременья, – прощай, читатель! –
мы будем порознь терпеливо ждать,
пока не захлебнётся телефон
безвидной липкой влагой расстоянья, пока не истощат заряд,
по каплям исчерпают яд
иссиня-чёрные – за рядом ряд –
метафизические тучи.
* * *
«Постой, здесь хорошо!»
А. Фет
Постой, здесь хорошо!
Нет, здесь не страшно ничуть,
Руку твою горячо
Сжала
Моя рука.
Тут бы стоять и смотреть
В эту бездонную жуть:
Снизу плывут облака,
Сверху – облака.
Мы с тобою одни,
Нас
Не увидит никто,
Скорей смотри мне в глаза
Видишь – я не трус:
Хочешь, в долину сбегу,
Сорву букеты цветов,
Хочешь, на Эльбрус сейчас
Я
Для тебя
Взберусь.
Хочешь,
С этой скалы
Мы полетим далеко!
Гора помешает мне?
Что мне сейчас гора?
Хочешь,
Большой оркестр
Составлю из облаков
И
Торжественный гимн
Я
прикажу играть?
* * *
Н.С. Гумилёву
Я раб и на коленях,
Но выделен меж тех,
Кто в рабстве лени
И утех…
Сгорая от нетерпенья
И мучаясь в аду,
Стою в углу на коленях
И жду.
Вот дрогнуло,
Тронулись тени,
Но сердце ещё боится
Признаться, что пробил час…
И пусть вся жизнь на коленях,
Хочу опять и опять,
Не ведая утоленья
Безуметь и утолять.
1971
* * *
Я не знаю, откуда пришёл я и куда иду.
Но я знаю, кто я. Я – Уэлли. Нас целых двенадцать Уэлли. Мы похожи один на другого и мы не похожи. Мы привыкли друг к другу и мы друг от друга устали. И устали от вечной дороги, от зноя, от звёздных дождей. Темнота… Мы идём. Тяжело от камней отрываются наши присоски, тяжело опускаются наши присоски на камни.
Я – Уэлли. Нас целых двенадцать Уэлли. Мы дружны и враждебны – и дружба, и наша вражда, и усталость, и наши мечты о привале – вот, что гонит нас снова и снова в дорогу.
© Аркадий Ровнер, 1955–1973.
© 45-я параллель, 2020.