Арон Липовецкий

Арон Липовецкий

Новый Монтень № 7 (571) от 1 марта 2022 года

Поэт Иван Суриков

Стихотворение «Детство» многие, как и я, чудом помнят со школы:

 

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной;

Вот качусь я в санках

По горе крутой...                

 

Иван СуриковЕго автор не на слуху, не каждый сразу вспомнит имя Ивана Захаровича Сурикова [1]. Стихи эти напомнила мне одна хорошая знакомая, учитель русского языка. Из её четвертьвекового опыта сложилась грустная картина доступности русской классики для младших школьников в Израиле. Это стихотворение, в отличие от произведений большинства других поэтов XIX века, написано просто, без инверсий, на таком языке, который переходит из эпохи в эпоху без заметных утрат. Никаких комментариев не требуется. Оказалось, что в «Лукоморье» или сказках Пушкина многие слова требуют объяснений. В стихах «Бразды пушистые взрывая,/ Летит кибитка удалая./ Ямщик сидит на облучке» нет ни одного понятного слова. «Ласточка с весною/ В сени к нам летит» падает на первой же фразе. Это уже стихи Алексея Плещеева, наставника Сурикова, поэта заметного, образованного и опытного. А Суриков ясен и близок, как воздух.

Дети, конечно, не задумываются, каким образом стихи создают идеальную возможность отождествить себя с героем. Автор, раздвоившись, переносится в детство и оказывается внутри незатейливой, но не лишенной драматизма сценки. Весь длинный стих я не стану приводить, но первую его часть закончу:

 

Вот свернулись санки

И я на бок – хлоп!

Кубарем качуся

Под гору, в сугроб.

 

И друзья-мальчишки,

Стоя надо мной,

Весело хохочут

Над моей бедой.

 

Всё лицо и руки

Залепил мне снег...

Мне в сугробе горе

А ребятам смех!

 

И любому ребенку понятно: мальчишки смеются именно над ним, снег залепил лицо ему. Не так важно, что строфы  – это парные строки шестистопного хорея. Деление строк на две по цезуре нисколько их не портит, а наоборот облегчает детям чтение и запоминание. Цезура-то в этих стихах отделяет смысловые единицы. 

Раздвоение лирического героя, перенос и созерцание самого себя в детской игре, в другом месте создаёт магическое обаяние. «Автор с тобой, малыш, не бойся ничего», – слышит ребенок. Оно усилено и неказистостью мальчишки, и насмешками, которыми его осыпают. И всей незлобивой атмосферой заурядной детской сценки. Для сравнения, вот начало «Воспоминаний детства» поэта-современника, сословно близкого Сурикову, Ивана Саввича Никитина:

 

Дитя степей, дитя свободы,

В пустыне рос я сиротой,

И для меня язык природы

Одной был радостью святой...

 

Эти стихи обращены уже совсем к другому читателю. Вряд ли ребенок сможет сочувствовать их герою, как это происходит в стихах Сурикова. Не претендуя на полноту, я всё-таки предпринял изрядные усилия, чтобы найти что-нибудь подобное в русской поэзии XIX века. Мне не удалось найти такое раздвоение лирического героя и удалённое созерцание им самого себя в конкретном эпизоде. Иван Суриков предстаёт в нём настоящим модернистом. Что-то похожее мне попадалось в совсем другую эпоху, у Иосифа Бродского в «Зимней свадьбе». Здесь такое же ретроспективное созерцание, с тем же обаянием.                                                     

 

Я вышла замуж в январе.

Толпились гости во дворе,

и долго колокол гудел

в той церкви на горе.

 

Безымянность, обезличенность у Сурикова особая, она превращает персонаж в обобщённый типаж, в символ. Легко соглашаюсь с Ириной Лукьяновой [2]: «Это вообще очень характерно для Сурикова: в его поэзии нет реальных, конкретных людей – только собирательные образы, только всеобщие типы». Это особенно заметно, если сравнить стихи его и Некрасова. Иван Суриков не был большим оригинальным поэтом, он вырос из народной поэзии и возвращал ей свои стихи песнями. Заметно переделанные, как это почти всегда происходит, его стихи поются до сих пор: «Что шумишь, качаясь,/ Тонкая рябина..», «Степь да степь кругом» [3]. Да, у Сурикова много природы, но стихи не о ней, потому его песни и стали народными.

Иван Суриков [4] родился 6 апреля 1841 и умер 6 мая 1880 года от чахотки. Его отец был оброчным крепостным, перебрался в Москву, когда сыну было 8 лет. Интересно, много ли поэтов вышло из крепостных? Ответ прост: много! Они были неграмотны, их имена не сохранились, а стихи составили фольклор. У Ивана вместе с работой в лавке появилась возможность «обучиться грамоте» у монашек, продолжить читать и пробовать писать. Соблазн плохих стихов в том и состоит, что «каждый так может». «Обилие пишущих стихи в нашей стране объясняется низким культурным уровнем нашего народа» (А. М. Горький). А сколько для грамотного есть интересных ремёсел, профессий, мест работы. Так нет – стихи.

В 60-м году он познакомился с Плещеевым, который помог ему с первой публикацией. Тогда же Иван женился на сироте, чем усугубил свою бедность. Он начал публиковаться при поддержке Плещеева. Дав вовлечь себя в литературу, Иван не понимал, что пускается в путь обманчивый, зыбкий, изменчивый. Он мог жить небольшим надёжным заработком купца в отцовской лавке. Отец в итоге разорился, и свою жизнь Иван тоже закончил в нищете.

Вероятно, на фоне отмены крепостного права в 1861 году и новых возможностей появилось окрыляющее чувство успеха и свободы. Потом наступило отрезвление. В 1876-м Суриков написал «Дубинушку», один из источников великой песни Шаляпина.

 

Ой, дубинушка, ты ухни!

Дружно мы за труд взялись.

Ты, плечо моё, не пухни!

Грудь моя, не надорвись!

 

Ну-ко, ну, товарищ, в ногу!

Налегай плечом сильней!

И тяжёлую дорогу

Мы пройдём с тобой скорей.

 

Ой, зелёная, подёрнем! –

Друг мой! помни об одном:

Нашу силу вырвем с корнем

Или многих сбережём.

 

Тех борцов, кому сначала

Лёгок труд, кто делу рад, –

Вскоре ж – глядь! – всё дело стало

Перед множеством преград.

 

Тем помочь нам скоро надо,

Кто не видит, где исход, –

И разрушатся преграды, –

И пойдут они вперёд.

 

Друг! трудящемуся брату

Будем смело помогать,

Чтоб за помогу в уплату

Слово доброе принять.

 

За добро добром помянут

Люди нас когда-нибудь

И судить за то не станут,

Что избрали честный путь.

 

Злоба с дочкою покорной,

Стоязычной клеветой,

Станут нас следить упорно, –

Но не страшен злобы вой.

 

Прочь от нас! на мёртвых рухни, –

Твой живых не сломит гнёт…

Ой, дубинушка, ты ухни!

Ой, зелёная, пойдёт!

 

Суриков – это индикатор своего времени. И в отношении евреев в том числе. А при чём тут евреи? Да вот, выходит, ни при чём. «Дубинушка» красноречива. Отношение к евреям у русских всегда было разнообразным. Например, незадолго до смерти Сурикова у Плещеева появился юный подопечный, дворянский сын Семён Яковлевич Надсон. Судьба 16-летнего отрока и его унижения после смерти отца, еврея-выкреста, в доме русского дяди хорошо известны.

Бывало и другое. Через 35 лет, в 1913 году суд присяжных «из низкого сословия» (6 из 12 – крестьяне) оправдал Менахема Бейлиса по делу об убийстве. Это произошло при всей нелюбви «низкого сословия» к евреям, на которую суд, казалось бы, мог полагаться.  

Однако Суриков не выделялся взглядами из своей среды, тем обобщённее и символичнее его «Дубинушка». Гнев направлен адресно точно: на угнетателей, а не на «чужих». Евреи заметного участия в жизни тогдашней России не принимали, хотя бы в силу своего незавидного положения. Обвинять их было не в чем. А протест был глубокий, необузданный, сознательный! И Суриков и все, кто был ему близок, понимали его направленность вполне определённо. Тогда в бедах России и русского народа евреи ещё не были виноваты. «Протоколы» и подобные агитки появятся через 20 лет после смерти Сурикова, как классический способ правящего класса отвести гнев от себя. 

А в жизни Ивана Сурикова и его среды всё было натуральное, экологически чистое, ничем не отравленное: и нищета, и безграмотность, и унижение, и беспросветность будущего, и порыв к прекрасному.

 

Вот моя деревня;

Вот мой дом родной;

Вот качусь я в санках

По горе крутой...      


_____
[1] Суриков И. З. Стихотворения. М., «Сов. Россия», 1974. Или здесь: https://45parallel.net/ivan_surikov/stihi/
[2] И. Лукьянова, «Самоучка», «Русский мир» (rusmir.media/2014/05/01/samouchka)
[3] В оригинале «Кони мчат-несут». Подробнее здесь: https://proza.ru/2013/04/18/1518
[4] Ю. В. Лебедев, «Суриков И. З.» в кн.: «Русские писатели». Биобиблиографический словарь. Том 2. М-Я. Под ред. П. А. Николаева. М., «Просвещение», 1990