Артём Морс

Артём Морс

Четвёртое измерение № 10 (286) от 1 апреля 2014 года

На окраине скучной Москвы

 

* * *

 

Само в себе не существуя,

ни трат не зная, ни обид,

горит, как след от поцелуя,

тихонько что-то говорит.

Не облако, а полустанок,

не призрак, а упрямый взгляд,

воспоминанье – как подарок,

всё ждёт, когда ж его вручат.

Сорвёшь шуршащую обёртку,

заглянешь внутрь не дыша…

И вдруг найдёшь себя ребёнком

в зелёных джунглях камыша.

И жизнь летит, как приключенье,

полнометражное кино,

и ты летишь, как на качелях,

в слепое будущее, но…

Пусть говорят, что всё проходит,

но не исчезнет никогда

пустая музыка истории,

живая ржавая вода.

 

* * *

 

не бывает молодильных яблок.

не бывает ни познания, ни раздора.

не бывает живой и мёртвой воды.

спи – всего этого не бывает.

не бывает страстей христовых,

не бывает ни ада, ни рая,

воскресения и купины.

и слов волшебных, и вина из воды,

и деда мороза, и бабы яги,

ни фей, ни эльфов, ни гномов,

ни говорящей рыбы, ни коварной змеи –

ничего этого не бывает.

не бывает.

но иногда

бывает.

 

* * *

 

Мир тебе, человек терзающийся,

говорящий и заикающийся,

спотыкающийся и проч.,

с чем уйдёшь ты в спелую ночь.

 

Мы тебя отпоём или отмолчим,

и неважно каким

способом или не способом ты умрёшь –

поле ты перейдёшь, реку переплывёшь,

руки раскинешь и воздух весь обоймёшь,

но ничего не найдёшь – не поймёшь.

 

Там, где ляжет твоя голова,

вырастет дерево,

в ногах – трава,

на месте сердца какая-нибудь чепуха,

и муравьиная вместо души труха,

а по соседству со всем этим –

недвижимая тишина.

 

И тогда приснится тебе паук,

плащ супермена, салат латук,

рыба анчоус и микки-мышь,

книга, патрон, виноград кишмиш,

снег-человек и семья-земля,

конь, и скелет произносит: я…

некто распахивает пиджак,

море сворачивается, как наждак,

мир поедает себя и сам

голову ставит к своим ногам,

жизнь переносится, как болезнь,

мать по рукам: ну-ка не лезь!

 

Всё вдруг приснится, разом, подряд

вот это, дружок, и будет твой ад.

Ну, успокойся, тише, дурак,

возможно, всё будет совсем не так.

 

* * *

                                                    

Е. Б.

 

ходишь с людьми ходишь

каждому что-то скажешь

с каждым поговоришь

так и время проходит

даже время проходит

земля тебя поцелует

вот ты и замолчишь

ты говоришь не знаю

многое неизвестно

станет собой пустыня

лес породит туман

клады свои не сыщешь

золота не обнимешь

только грибы и рыбы

лягут к твоим ногам

корень растет и плачет

камень лежит и верит

воздух стоит и дышит

ходит вокруг вода

ты меня не узнаешь

время пройдёт неслышно

вот растёт земляника

вот растёт лебеда.

 

* * *

 

1.

Кривая сумерек уткнулась в темноту.

И лес молчит задумчиво и страшно.

Луна мне говорит: я не приду.

Собака с волком спят обнявшись.

 

Нет ничего, что здесь могло бы быть.

Крадётся время там, по перелеску.

Ночь думает: настало время выть,

и в темноте натягивает леску.

 

Ты спотыкаешься и падаешь во тьму –

тебя уже не сыщут, не обрящут.

Не вспомнить имени, не сосчитать минут,

ты упакован в тихий тёмный ящик.

 

Так ночь голодная приходит за тобой.

Она тебя обнимет, не отпустит.

В неё нырнёшь, как в омут, – с головой

и растворишься в слове «пусто».

 

2.

Собака залает, и ветер возьмёт её лай

и будет носить, как ребёнка, качая, качая…

Ну что ты зеваешь, давай просыпайся, встречай,

ленивое утро своё на окраине мая.

 

Ленивое утро, ни кофе не хочется, ни

другой ерунды, начинающей каждое утро.

Грозы ещё не было в этом году, но смотри,

какая роса на траве – это слёзы как будто.

 

Мне хочется думать, что всё будет именно так

когда-нибудь с кем-нибудь, может, со мной или в детстве,

ребёнок заплачет, роса на траве – это знак

того, что весна на дворе, ну или где-нибудь по соседству.

 

Доска объявлений

 

Продаю молодую суку. Цена: пять тысяч рублей.

Сниму квартиру дёшево в вашем районе.

Люди, будьте добрей!

Меняю лошадь на пони.

 

В кафе «Улыбка» драки запрещены.

Иисус всё равно тебя любит!

Девчонок приглашают настоящие пацаны.

Специальная акция! Проститутка целует в губы!

 

Непьющий сантехник ищет работу.

Групповая терапия «Потеем вместе».

Горящие туры на списанных самолётах.

Дикое мясо! Торг уместен.

 

 

Старая книга

 

М. А.

 

Книга, купленная за 80 рублей,

хотя на обложке сказано «60 копеек»,

выпущенная в 1989 году

издательством «Современник»

(тогда мне было всего семь лет –

я тогда не знал, кто такой поэт,

и не знал, что сам назовусь поэтом),

найденная в заброшенном букинисте,

вынужденном переквалифицироваться из обычного книжного

(ибо уж лучше торговать стариной,

чем оскорблять любителей листать страницы

заоблачными ценами на какую-нибудь чепуху),

кто был твой хозяин, какие стихи из тебя любил

и почему отказался ради ничтожной суммы

(ведь на эти деньги почти ничего не купишь),

я увидел тебя в этом маленьком магазине

полистал и подумал:

какой хороший автор, и так дёшево, беру.

 

Незнакомка

 

В кофейне на Тверской, где дорого и глупо

сидеть и наблюдать, как за окном Москва

идёт сама с собой, сама себе подруга,

и в магазинах всех бормочет: «Дайте два».

 

Она вошла в кафе и заказала кофе

со сливками, потом присела на диван.

Я оценил её, угадывалась профи:

один короткий взгляд – я понял, что пропал.

 

Без спутника, одна – она напоминала

какой-то персонаж из давнишних времён.

По счастью, у неё не оказалось нала,

а тут как раз и я – так щедр и влюблён.

 

Мы долго шли к метро, поскольку целовались

под каждым фонарём по несколько минут.

Потом мы пили ром и три часа слонялись

по улицам ночным, and night was very good.

 

Мы набрели на парк и занялись любовью,

всё было хорошо, пока из темноты

внезапно (но она не повела и бровью)

откуда ни возьмись нагрянули менты.

 

Нас приняли. Хоть я и не сопротивлялся,

полночный страж сковал мне руки за спиной,

потом один из них как двинул мне по яйцам –

в сознанье пронеслось: «Ох, божечки ты мой!»

 

Очнулся от дождя: и холодно, и сыро.

Ни девки, ни ментов, ни ксивы, ни бабла.

Обдумывал всю ночь поступок некрасивый

той девушки, что так была со мной мила.

 

А утром шёл к метро как никогда усталый,

разъяснилось, и цвет был неба голубой,

глаза угрюмо вниз, и в каждой луже малой

я видел, как Москва любуется собой.

 

* * *

 

А. А.

 

Алексей Константинович запил.

Вот идёт он по улице в ночь,

из-за сорокаградусных капель

не желая себя превозмочь.

Вот идёт он по шумной столице,

деньги есть, а напитки – увы,

есть простое желанье напиться

на окраине скучной Москвы.

Чтобы снова пригрезилось море,

пристань, жирные чайки в волнах, 

мало смысла в пустом разговоре,

много горечи в тусклых глазах.

Шорох гальки, с картавинкой в речи

говоренье задумчивых волн,

эта речь Иоанна Предтечи

успокоит хмельной его сон.

Вот идёт он, смиренный, под богом,

недоступный чужому уму,

и луна, как звезда над  дорогой,

освещает дорогу ему.

 

Остров

 

1.

север уходит вперёд,

юг отступает прочь,

запад с востоком расходятся,

как будущее и прошлое.

всех ожидает тёмная-тёмная ночь.

всё, что казалось большим,

делается ничтожным.

 

2.

так человек один,

так он един, делим,

так ему динь-дилинь

где-то звенит звоночек.

вот он – простой, как есть,

вот он – благая весть,

ни просчитать, ни счесть

всех его оболочек.

 

3.

вроде бы всё зачем

всё почему-то для

множественность причин

поводов и вопросов

ну а потом затем

сети календаря

и никто ни один

не покидает остров

 

* * *

 

Это что ещё такое?

Вышло небо голубое

на прогулку надо мной,

смотрит весело и прямо

солнце жёлтое упрямо,

спрашивает: что с тобой?

А со мной как будто чудо

приключилось невпопад,

я пришел из ниоткуда

и потом уйду назад.

Я уйду, а вы споёте

песню тихую во сне

о небесном самолёте

и прожорливой земле.

 

Квартира

 

Мы долго жили в той небольшой квартире,

засиживались на кухне, курили, пили,

разговаривали о Бодлере, Сезанне, Сартре,

изредка играли в карты.

Отсыпались потом до обеда

и на завтрак варили пельмени,

каждый грёбаный день варили и ели, ели,

вечером водка, какие-то там консервы:

килька в томате, шпроты,

пьяные разговоры и чёрствый хлеб.

(Больше других мог выпить человек по имени Глеб.)

Никто не работал, но деньги почему-то были,

приходили люди и сами всё приносили,

иногда кто-то плакал, но чаще всё же смеялись,

пели песни, обнимались и целовались.

Женщины были прекрасны, мужчины воняли потом,

перегар никому не давал устроиться на работу.

Был даже какой-то смысл в этом плаванье пьяного корабля,

праздник непослушания, лёгкость ли бытия,

потерянное поколение или пир во время чумы,

страх одиночества и боязнь тишины.

Так проходили годы, а мы всё плыли и плыли…

но потом мы съехали и обо всём забыли.

 

* * *

 

На тонком лезвии рассвета

в метафизическом Крыму

когда-нибудь я встречу лето

и не умру.

 

Пустынный пляж, полоска света,

сырой песок, шуршанье волн.

Переверни себя, планета,

that’s all.

 

И море солонее пота

и утренних напрасных слёз

как хлынет из-за поворота,

и всё.

 

Глаза откроешь, и не спится.

Ворочаешься так и сяк.

Весь мир – как белая страница.

Вот так.

 

* * *

 

Поэтому болтать о родине не стоит…

А. Кобенков

 

О родине – ни слова,

чего болтать о ней,

она придёт, и снова

скрипит входная дверь.

 

Она войдёт незримо

и сядет на кровать,

бесшумна, словно рыба,

пронырлива, как тать.

 

Не скажет ни словечка,

сидит себе молчком,

родному человечку

в глаза глядит тайком.

 

Одноклассники

 

После встречи выпускников мы стали ещё взрослее,

но не так чтобы типа нам стукнуло тридцать или вроде того,

просто проснулись утром такие же красивые и молодые,

но узнать друг друга уже больше не смог никто.

 

Так, отдаляясь от прошлого школьных фотоальбомов,

последовательно забывая фамилии, имена и лица,

как там звали химика, фамилия вроде Пахомов?

Гонишь, что ли, у нас ведь была химичка!

 

Жанна работает в банке, Женя стрижёт людей,

У Максима собственный бизнес – что-то с чаем «Принцесса Нури»,

Лена бухгалтер, у Даши трое детей,

Антон пишет стихи – вот идиот в натуре.

 

Господи, что с нами стало, чего мы достигли, к чему пришли,

как оказались здесь и почему все вместе?

Милые мои одноклассники, дети сырой земли,

что с нами будет? Да ничего не будет.

 

Мы станем жить, как прежде, не замечая дни,

не понимая времени, не встречаясь друг с другом,

чтобы когда-нибудь в будущем вдруг увидеть огни

школы, где мы уже никогда не будем.

 

* * *

 

Как прав рассеянный прохожий,

что переходит за черту,

ночь наступает осторожно

ему на пятки. Как в бреду

фонарный свет горит и гаснет,

то вспыхивает, то молчком.

Ну посмотрите, как прекрасен,

в ночном тумане старый дом.

 

Прохожий выйдет из тумана,

достанет ножик из кармана

и вскроет горло сентябрю.

Свет вспыхнет,

ночь качнётся пьяно

и скажет: я тебя люблю.