«Две вещи вызывают у меня священный трепет: звёздное небо над головой и нравственный закон внутри меня».
Чиркнув бритвой Оккама, пытаюсь уразуметь: что общего между звёздным небом и нравственным законом?
Пробую представить себе нравственный закон. Я чувствую некоторое внутреннее побуждение предпочитать добро злу. Почему побуждение? Наверное, потому, что без него предпочёл бы зло. Зло выбирается самопроизвольно, а добро – наперекор. Выбор добра исключителен и возможен только благодаря понуждению нравственного закона внутри меня. Если бы самопроизвольным был выбор добра, нравственный закон стал бы излишним.
Теперь представляю звёздное небо (именно представляю, поскольку пишу днём и под крышей). Тут общий фон – тьма непроглядная. Но на фоне тьмы «тьма» светлых точек.
Свет ночью – исключение, и тоже – как бы наперекор норме, поскольку ночь – это темень.
Почему свет точечный?
Так ведь сплошной свет – это день, а не ночь. Несплошное может быть только точечным, даже не частичным, поскольку – не от целого, а наперекор ему. А не счесть светлых точек – для равнозначности, для равноценной оппозиции.
Получается, что звёздное небо над головой – это визуализация независимости и сингулярности нравственного закона внутри меня.
А ещё получается, что нравственное поведение – это ночное поведение, основанное на видении точечного света в, казалось бы, сплошной тьме.
«Священный трепет» – ключевые слова.
Трепет – чувство тончайшее, в отличие от восторга или ужаса. А священный, потому что сверхъестественный. Предметом священного трепета является невозможная победительность слабости и уязвимости. Нравственный закон не происходит от моего естества и не опирается на естество. Упразднить его, заглушить его побуждение – вроде бы плёвое дело, ан – нет. Как и исчезающе-слабый свет звёзд посреди непроглядной тьмы.
(Уместно вспомнить видение пророка Илии: буйство стихий, в которых нет Бога. А после буйства – «веяние тихого ветра». Это – в переводе. В подлиннике: «голос тонкого безмолвия». Но «голос безмолвия» – это уж совсем непонятно. Наверное, поэтому переводчик выбрал «веяние тихого ветра». Между тем, ивритское "דממה דקה" – это не совсем безмолвие, а скорее – переход к безмолвию или затухающий голос).
Именно тут, на пороге безмолвия, и возникает чувство священного трепета. Поражает именно неуловимость.
В погоне за сильным ощущением я повышаю порог бесчувствия и заменяю трепет потрясением.
«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».
Я представлял это так, что мир наполнился светом.
А почему, собственно? Может, из-за моей порочной тяги к силе, предельной ясности и убедительности?
А ведь, пожалуй, что свет только забрезжил. Потому-то Бог увидел его добрым и отнёсся бережно, отделив от тьмы. И после сказано: «И был вечер, и было утро…» – малосветлые времена суток. Добрый свет – ненавязчивый, ограниченный свет, не тот, который упраздняет тьму, а тот, что сияет во тьме. Но и тьма – не против света, скорее, рамка.
Дневной свет тоже ограничен – телами, которые поглощают и рассеивают его.
Дневной мир трогательно красив. А ночной – добр. Трогательная красота – та же доброта, только дневная. Это когда свет слегка и ненавязчиво ограничен телами, отбрасывающими тень. Тьма не бывает большей или меньшей, а тень – бывает. Тела красивы благодаря светотени.
А вот звёзд днём не видно.
Как и нравственного закона?
В круглосуточно-дневном мире свет звёзд можно увидеть только там, где люди не живут.
Считается, что зла в мире больше, чем добра.
Неточность. Зло больше добра. Зло велико и очевидно. А добро мало и едва заметно. Сколь бы много ни было добра, зло заметнее и внушительнее.
Считается, что зло отвратительно, а добро прекрасно.
Неправда. Зло очень даже привлекательно, а добро, напротив, невзрачно, по крайней мере, на беглый взгляд.
Отвратительны последствия зла. Но о них узнаёшь потом, на горьком опыте.
Хотелось бы думать, что прекрасны последствия добра. Увы! И тут нет милой разуму симметрии. Последствия добра едва заметны, как и само добро. Выбор добра вполне бескорыстен.
Кстати, представление о симметричных злу последствиях добра порождает мнимое добро, зеркальное злу. Великого добра не бывает. Великое добро – это мегаломания с равноужасными последствиями.
У великого есть изнанка: ничтожество. И это – зло. У малого изнанки нет, а только лицо. И это – добро.
Избежать зла несложно, надо просто выбрать добро. А для этого нужна пристальная, неторопливая наблюдательность, чувствительность к едва заметному.
Познание добра и зла – это просто сравнение. А трагично оно потому, что при сравнении напрашивается выбор наибольшего, наилучшего (супервраг хорошего), очевидного. Это как с тестом на сообразительность: вопрос сформулирован так, чтобы один ответ имел предпочтение.
«Жизнь и смерть предлагаю Я тебе, благословение и проклятие – избери жизнь!» Кто же не изберёт жизнь и благословение? А если не спешить с ответом и вникнуть в формулировку, окажется, что предлагается не жизнь, а жизнь и смерть, и, избирая жизнь, избираешь и смерть, поскольку одно без другого в природе не встречается. «Праведник и грешник оба умирают».
Добро не лучше зла, не предпочтительнее зла. Добро – это исключение из зла. А исключение подтверждает правило.
И всё же, оно – не правило!
Август 2016
Иерусалим
Иллюстрации –
Портрет И. Канта из книги
«Little Journeys to the Homes
of Great Philosophers
by
Elbert Hubbard
Memorial Edition
New York
1916;
портрет И-С. Баха
и графика работы Владимира Райберга.
© Бен-Барух, 2016.
© 45-я параллель, 2016.