Борис Херсонский – 1950 года рождения, поэт, переводчик и эссеист, автор нескольких поэтических сборников. Публикации в журнальной («Октябрь», «Арион», «Новый мир», «Крещатик», «Новый берег», «Шо») и сетевой периодике. Лауреат четвёртого международного Волошинского конкурса, «Выбор журнала «Шо»-2006», участник поэтических фестивалей в Москве, Петербурге, Киеве, Коктебеле. В миру врач-психотерапевт. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Живёт в Одессе.
Богу виднее
Мне вспоминается, что имя Бориса Херсонского, с уже заложенной в него «музыкой места», появилось в моем сознании ещё до знакомства со стихами поэта. Живущие на Украине друзья, появляясь в Москве, всякий раз с благодарной значительностью говорили о нём, едва наша речь заходила о современной русской поэзии, рождающейся в местах, воспетых Пушкиным и Гоголем, Бабелем и Багрицким. Там, в нынешней Новороссии, обожжённой многими трагедиями ушедшего века, и самой последней из них, трагедией разъединения, – одессит Борис Херсонский творит свою многозвучную эпическую драму.
По гражданской профессии он – психиатр, автор нескольких научных монографий, заведует университетской кафедрой. По стихотворной судьбе, в моём, во всяком случае, читательском восприятии, Борис Херсонский – воскреситель, реаниматор родовой памяти, беспрерывно уходящей в небытие. Но не исчезающей до конца. Труд стихотворца – это не витрина фотоателье, остановить мгновение невозможно, но оно продлеваемо. Борис Григорьевич делает это виртуозно. «...И тут ко мне идет незримый рой гостей, знакомцы давние, плоды мечты моей...», – эти слова из пушкинской «Осени» часто всплывают во мне, когда я читаю даже самые горькие строки Херсонского.
Прозаик Александр Иличевский написал, что по его ощущению, многие стихи Бориса Херсонского часто устроены как лестница. «Языковой напор прозрачных смыслов ведет вас все выше и выше по вертикали существования, – и в конце, который всегда неожидан, который чуешь тревожно, «под ложечкой», ты оказываешься на чистой равнине души... Остается только ступить – либо ощутить осыпавшиеся под тобою ступени. В любом случае, это связано с чувством воздуха, горы и полёта».
Предлагаемая вам подборка – это, конечно, часть поэтической палитры поэта. Но, думаю, важнейшая, векторная. И если продолжить думать над идеей лестницы, то решим, что «Богу виднее» – это ещё и своего рода крупный план той духовной лестницы, образ которой дорог и понятен сердцу каждого верующего человека.
Павел Крючков
редактор отдела поэзии журнала «Новый мир»
Прямая речь
Борис Херсонский: Стихи из разлома бытия
Слушать другого
… для меня важнейшим стимулом к писанию стихов является речь Другого, голос моего собственного бессознательного. Я очень редко садился за стол из чувства долга или ради заработка. Исключение, пожалуй, – это когда я писал сценарий для агитбригады канатного завода в 1970-е годы. Это был единственный случай подобной продажности: на вырученные деньги я приехал в Москву и очень хорошо оттянулся.
Корни стихов
Обычно «перед стихами» я чувствую, что во мне начинается какое-то брожение. Чаще это случается по утрам. При пробуждении в голове начинают мелькать какие-то строки, стихи складываются почти полностью устно, а уже затем я сажусь к компьютеру (или – когда-то – к пишущей машинке) и фиксирую то, что происходило в душе в последние часы или дни… Нечто подобное можно сказать и о стихах, входящих в «Семейный архив». Тема «корней» требует не столько осмысления, сколько прочувствования. Корни, родовая память – это то, о чем постоянно думаю, что становится иногда – стихами, иногда – чем-то иным. И, конечно, стихотворение появляется, когда ответ на вопросы уже есть. Даже если он был осознан через годы, после написания стихотворения.
Поэт безрассуден и щедр
… Писать только тогда, когда есть внутренняя необходимость. Только то, что хочешь и так, как хочешь – «не стараясь угодить», как пел Окуджава. Теперь не нужно угождать партийным боссам (уже? пока?). Но существует же и иная власть: вкусы литературной группы, власть «горячей темы», власть денег, наконец!
Отказ от этих ветвей (или щупалец) власти вещь непростая, но абсолютно необходимая.
Чувство родного языка, его «млечного призыва» (М.Цветаева), стремление подчиниться языку, а не подчинить его себе. Это совсем не новая мысль, все ее усвоили из речи Бродского, но было же стихотворение Чиковани в переводе Пастернака! Правда, начиналось оно со строк «Настоящий поэт осторожен и скуп…». На самом деле должен быть безрассуден и щедр.
Любовь к поэзии и не только к ней. Любовь вообще. Многие считали в девяностые годы, что место любви в поэзии должна занять ирония. Она действительно на какое-то время заняла чужое место. Посидела на нём и ушла в свои пределы.
И последнее – постоянное ощущение непрочности существования, колебания земли под ногами. Стихи растут не только из сора, но и из трещины, из разлома бытия.
На стихи отзываются в три строки
…человеку необходим сочувственный отклик от тех, кто живёт рядом. Здесь, в Одессе, это несколько друзей. И они тоже с головой погружены в повседневные заботы. На писание стихов время иногда можно найти, на обсуждение стихов – нет. Перед выходом первого варианта «Семейного архива» в Одессе я предложил несколько стихотворений из книги местному альманаху. Не прочитав стихотворений, мой «добрый знакомый» редактор сказал: «Это не интересно. Печатай книгу. Мы отзовемся». И отозвался – тремя строчками. Это был единственный отклик на мои стихи в родном городе за последние пять лет.
ЖЖ – реальней реального
Пожалуй, эмиграция в блогосферу, конкретно, в Живой Журнал, сообщество Полутона, многое исправила. Виртуальный мир оказался реальней реального. Он собрал вместе тех, кого жизнь разметала по всему миру, в виртуальном пространстве оказалось возможным такое общение, которое в реальной жизни завершилось в конце восьмидесятых, т.е. пятнадцать лет тому назад. Мы порядком запутались в мировой паутине. Но она не сковывает движений, а поддерживает нас над почти даоской пустотой существования.
О стихах Бориса Херсонского
Борис Херсонский – прекрасный поэт. Мне всегда интересно читать его стихи, даже те, которые я не назвал бы удачными – и дело не только в том, что планка технического мастерства выставлена достаточно высоко (это важно, но технически грамотно сейчас умеют писать многие), но и в чём-то, что я, не представляя себе возможности специфического термина, охарактеризовал бы как азарт. Не азарт формального поиска, не азарт самораскрытия и, разумеется, не азарт оригинальничания. Я рискну назвать это азартом поэтической мысли. Полное отсутствие расслабленности, того внутреннего комфорта, который обычно дают человеку возраст, опыт и достижения, знание собственной цены. Поэзия БХ – упруга, поджара и всегда гонится за чем-то, словно молодая собака, ещё не уставшая от не оправдавшихся надежд унюхать нечто совершенно необычное (знаю, что сам поэт – любитель кошек, но ничего не поделаешь, так я вижу).
Стихи Херсонского разнообразны по… по всему. Он может написать стансовое, немного старомодное стихотворение, а следом – текст без заглавных букв и знаков препинания, где слова набегают друг на друга и смыслы, ломаясь, но не теряясь, переходят один в другой. Он разнообразен по тону и настроению: трагичен, яростен, меланхоличен, горек, ироничен, зол, сатиричен, нежен, саркастичен. Он по-разному рифмует, по-разному распоряжается ритмом, по-разному выстраивает строфы. Его строфика бывает назойлива, особенно если читать написанное подряд, как чаще всего делаю я – его верный фейсбучный почитатель. БХ берёт какую-то структуру, пишет ею одно стихотворение, второе, третье – и словно срастается с ней, а потом – иногда вдруг, а иногда постепенно – отходит, словно забывает. Вначале это радует, а затем наступает нечто, подобное ностальгии: как жаль, что кончились стихи БХ, написанные трёхстишиями с одной рифмой, как жаль!.. И если он снова возвращается к этой строфике, уже мимоходом, как бы просто встречаясь с той, которая кружила ему голову на втором курсе, радуешься, словно откровению. Он разнообразен по дистанции от собственного стихотворения: иногда между ним и происходящим нет никакого пространства, а иногда – наоборот – автор видится если не в божественной роли, то по крайней мере в позиции мифического независимого наблюдателя. В таких случаях я иногда думаю о профессиональном опыте автора – в той мере, в какой профан может судить об узнанном понаслышке – и представляю себе, что именно так, издали, но внимательно и с сочувствием, может смотреть психиатр на приоткрывающийся ему внутренний мир пациента. Объективно – не значит безразлично, страстно – не значит бездумно. Борис Херсонской – поэт умный и очень искренний. Дистанция от стихотворения для лирика – дистанция от пресловутого лирического героя, даже если автор пишет не о себе, а о ком-то другом и в первой строке ставит читателя в известность, что тот, другой, умер, не дожив до седин.
Подавлявший индивидуальность авторитаризм советской эпохи, которому поэт противостоял всеми силами души, до сих пор цепляет его, дёргает за полу, пытается оставить там, в прошлом. И он не старается отряхнуть, отбросить это прошлое – потому что альтернативного прошлого у него, как и всех нас, его ровесников, нет. Он всё помнит и не хочет ничего забыть. Одна из типичных примет стихов Херсонского: длинные и точные перечисления деталей места и времени. Казалось бы, простой приём, то, что любой может включить в свой арсенал изобразительных средств: вспоминай и перечисляй − мы ведь помним забавные, раздражающие, неуклюжие, ставшие, однако, со временем сентиментально-милыми, атрибуты былого. Помним и слова, ещё не ставшие архаичными, но идущие верной дорогой в направлении к почётному кладбищу-музею, поскольку предметы, которые они обозначают, навсегда вышли из употребления (я знаком с человеком, который лично пахал сохой, но только с одним; наверняка относительно скоро в ту же категорию перейдут пользовавшиеся чернильницей). Однако именно простота таких перечислений представляет собой ловушку. Я не знаю в современной поэзии никого, кому удавалось бы так точно, пронзительно и щемяще свести в один перечень набор зрительных, слуховых, иногда осязательных впечатлений, как это делает БХ. Подтверждать это его строками не хочу: одна или две цитаты всё равно ничего не объяснят; кто-то тут же приведёт цитаты из Кушнера или Кенжеева и спросит: а чем это хуже? Ничем не хуже, ничем! – я как раз и говорю о совокупности множества перечислений у БХ, а не об этих двух конкретно.
Однако я как-то сбился на перечни – а хотел об отношении БХ к канувшей эпохе в целом. Оно – я сужу по стихам только – не разрешает охарактеризовать себя парой быстрых слов. Да, противостояние злу угрожало гибелью, и приспособление к нему – тоже угрожало, если не телесной, то духовной, да, советская власть гнула и ломала. Но не успела ни согнуть до неузнаваемости, ни, тем более, сломать. Да, молодость вся прошла под постоянным гнётом, но молодость – не вся жизнь. И совсем не всё было плохо в этом плохом времени. Никакой привязанности, а уж тем более – ностальгии, к тем временам у БХ нет и в помине, но и готовности отречься от них – тоже. Мне кажется, что поэт видит себя распрямляющимся растением, постепенно освобождающимся от деформаций насильственно-согнутого положения. До конца распрямиться невозможно, но чем больше удастся сделать это, тем лучше. И ещё есть в его стихах какое-то чувство вины перед предыдущим поколением, прожившим под гнётом авторитаризма всю или почти всю жизнь – и перед теми, кто погиб, и перед теми, кто остался навсегда сильно искривлёнными.
Тем не менее – был Союз да весь вышел. Сегодняшний БХ – гражданин независимой Украины, страстный и сознательный гражданин. Жизнь в компрадорской Одессе – не сахар для него, особенно в последние годы. Напряжение между русским языком, который – при всех успехах БХ в стихах на украинском – исконный язык его поэзии, и буднями его родины, сопротивляющейся попыткам использовать этот язык в качестве троянского коня, несомненно испытывает поэзию БХ «на разрыв». Она, как мне кажется, это испытание выдерживает, но – нелёгкой ценой. Иногда возникает ощущение, что в Одессе – всегда скверная погода: если не холодный дождь с ветром, то невыносимые жара и духота. Для поэзии это, может быть, не так и плохо, но за автора обидно.
Борис Херсонский опубликовал в своё время эссе «Не быть как Бродский». Я прочёл его только вчера, пытаясь найти через «Читальный Зал» стихотворение БХ, которое смутно помнил, но не знал первой строчки. Прочёл и воскликнул про себя: «Вот!» Я давно сформулировал (для домашнего потребления) следующую сентенцию: в стихах БХ Бродский уже преодолён. Мне кажется, что для поэта нашего времени противиться влиянию Бродского было практически невозможно – это всё равно, что сопротивляться водовороту в речке. БХ сделал то, что рекомендуют пловцам, попавшим в водоворот: помог затащить себя на самое дно и оттолкнулся. И успешно выплыл. Херсонского никак нельзя назвать эпигоном Бродского, его поэтика вполне самостоятельна, но в ней не чувствуется претензии ни на полную независимость от Бродского, ни на его отрицание. Оттолкнуться от дна можно только достигнув его. БХ глубоко впустил поэзию Бродского в себя – и выдержал это испытание. Иосиф Бродский, увы, давно умер, время идёт, жизнь продолжается, меняется её ритм, звучание, оптические свойства. И БХ, на полпоколения моложе Бродского и уже существенно старше живого Бродского – среди тех, кто отражает эти меняющиеся свойства.
Заговорив о поэтическом мостике между Херсонским и Бродским, я понял, что не уйду и от другого сродства – с Блоком. Я понятия не имею, как БХ относится к поэзии Блока, и если бы мне предложили угадать, то поставил бы на то, что – достаточно прохладно; поэтической близости между ними я совсем не вижу. Но есть сходство в том, как соединяются поэзия с простой жизнью человека-поэта. БХ, как и Блок, пишет (когда пишет) много, стихи перекликаются, цепляют одно другое, составляют – в определённом, не бытовом, смысле – дневник. Возможно, в этом даже есть некоторая избыточность. Возможно, некоторые стихи лучше было бы и не писать. Однако, тут едва ли воля автора играет серьёзную роль: это – глубинное свойство личности, особенность дарования.
Хочу привести полностью одно стихотворение БХ, совсем короткое, просто так привести – без всяких комментариев. Имею право – я ведь до сих пор не процитировал ни одной строчки поэта.
завещание
не носи чёрного платья заведи котёнка чёрного цвета
пусть мурлычет прыгнув к тебе на колени
пусть перебегает тебе дорогу хоть это плохая примета
на потеху моей бестелесной молчащей тени
пусть согреет тебя этот весёлый комочек
пусть гоняется за бумажкой привязанной к нитке
пусть на этой бумажке будет восемь написанных мною строчек
и котёнку забава и мы с тобой не в убытке
Я долго делал вид, что пишу эти заметки просто так, «вообще», но понял, что так – нечестно. Нет, я пишу их к семидесятилетию поэта; в какой-то мере они – «датские». И поэтому закончу их я открыто, без претензий на объективность: с днём рождения, Борис Григорьевич! Живите ещё долго и напишите ещё много. Я люблю Ваши стихи.
А.Л. Борису Херсонскому 19 февраля 2018 года
Ксения к подборке «Обет молчания» Бориса Херсонского 23 февраля 2009 года
Добавить комментарий