Борис
Поплавский

Ты говорила: гибель мне грозит…

(1903 – 1935)

 

1. Я на кладбищах двух погребён…

 

Неожиданная и странная смерть тридцатидвухлетнего поэта потрясла русский Париж. Поздним вечером, 8 октября 1935 года, Борис Поплавский, повинуясь просьбе 19-летнего поэта Сергея Ярхо (Ярко), уроженца Москвы, который почему-то называл себя «светлейшим князем Багратионом», принял большую дозу наркотиков. Его нашли рано утром, вместе с его знакомым, в маленьком магазине одежды, принадлежавшим его матери. Поплавский умер во сне, повернувшись лицом к стенке. Он ушёл в тот неизвестный, фантастический мир, в тот сон или полусон, в котором он находился всё последнее время, ни с кем не попрощавшись, но оставив после себя чёрную, глубокую пропасть, наполненную до краёв тайнописью его видений, одиночеством, нищетой. Сергей Ярхо умер в госпитале, пережив Поплавского всего на несколько часов. Позже, медицинская экспертиза установила причину смерти: отравление сильной дозой недоброкачественных наркотиков.

Смерть Бориса Поплавского – это смерть одного из самых трагичных и значительных поэтов «потерянного поколения». Было ли это самоубийство, убийство или случайная смерть – никто не знал. На следующий день газеты писали, что он был отравлен чрезмерной дозой наркотиков каким-то монпарнасским проходимцем, не то русским, не то болгарином, который побоялся умирать в одиночку, и потому прихватил с собой Бориса.

 

 

Мы так и не узнаем – планировал ли он свою скорую смерть или предчувствовал её? Привожу пророческие строки из стихотворения Поплавского, как бы предсказавшие собственную смерть:

 

 

В день похорон Бориса Поплавского над Парижем было небо серым, шёл не переставая холодный осенний дождь. «Казалось, он идёт над всем миром, что все улицы и всех прохожих соединяет он своею серою, солоноватою тканью», казалось, что город погрузился в вечерний мрак, и свет нового дня никогда не прольётся на тёмные улицы Парижа. По словам очевидцев на последней панихиде в жалкой русской церкви с цветными стёклами, на которых неумелой рукой были нарисованы картины священного содержания, собралось множество народа, был ворох цветов, и «розы действительно пахли смертью»: «Розов вечер, розы пахнут смертью, / И зелёный снег идёт на ветви». Было душно и тесно, барышни громко плакали, тускло мерцали дешёвые французские свечи, капал на руки горячий воск. В церкви было так тихо, что шум дождя долетал сквозь открытую дверь.

Октябрьские парижские дожди оплакивали нищего парижского скитальца и великого русского поэта: «Кружит октябрь, как тот белёсый ястреб, / На небе перья серые его…». Его хоронили на кладбище рабочего парижского пригорода Иври. В 1948 году прах Бориса Поплавского был перенесён на русское кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

 

 

Вскоре над спящим бедным русским кварталом опустилась глубокая ночь. Плыли куда-то на восток густые мыльные облака, задевая за верхушки голых деревьев. Мрачно нависло над городом тяжёлое беззвёздное небо, покрыв таинством так много затерянных на чужой земле судеб. Дождь не затихал, и в паутинной сетке мелкого дождя едва мерцали газовые фонари, отбрасывая длинные причудливые тени на мокрый, блестящий от воды асфальт. Ночь пела свою колыбельную песню о ещё одном погибшем поэте, о душе, затерянной в огромном холодном мире, которую никто не мог спасти или сломать преграду нескончаемого, трагического одиночества…

 

2. На краю небес, на грани ночи…

 

Борис Поплавский любил бродить по ночному Парижу, по его безлюдным площадям и бульварам, под тёмным звёздным небом от Монпарнаса к Шатле, философствуя, размышляя о своём месте в жизни. Он, как и герой его романа, Аполлон Безобразов, «странствовал по городу и по знакомым», когда «фонари уже жёлтыми рядами» провожали умирающий день, и мир казался ему «огромным, раскалённым, каменным пейзажем». Лиловый закат «изнемогал на небе, как близящийся к концу фейерверк», и вместе с этим закатом уходила жизнь большого русского поэта. Иногда, устав от бесцельного хождения по городу, он долго сидел на скамейке парка, прислушиваясь к ночной тишине города, наблюдая, как восходила на небе огромная, как солнце, «мутно-оранжевая» луна, а на душе царил непокой, неизвестность завтрашнего дня. По дороге домой он покупал табак и полые французские свечи, которые стоили гроши (вероятно, чтобы работать по ночам). А потом в маленькой убогой квартирке при свете едва мерцающих свечей записывал родившиеся во время ночной прогулки новые строчки стихов:

 

                       

Часто просиживал он ночами с друзьями-литераторами в маленьком кафе «Ротонда» («Le Rotonde») на Монпарнасе. Для бедного русского эмигранта это было единственным местом, где можно было провести вечер за одной чашкой кофе. «За столиками Монпарнаса сидят люди, из которых многие днём не обедали, а вечером затрудняются спросить себе чашку кофе. На Монпарнасе порой сидят до утра, потому что ночевать негде»². В кафе «Ротонда» собирались литераторы и представители живописи европейского авангарда. Там зарождались новые идеи и новые направления в искусстве. Приходили в кафе «Ротонда» Пикассо, Дёрен, Вламинк, Модильяни, Сутин. Иногда забегал наезжавший из Германии Василий Кандинский. Однако кафе было также и пристанищем для русской литературной богемы. Там читали до утра стихи, дискутировали или просто спорили о смысле жизни и о смысле своего нищенского существования, вспоминали былое:

 

 

Как писала Зинаида Шаховская, «кафе было клубом, спасением от одиночества»³. За одной чашкой кофе засиживались допоздна, до последнего метро. Потом бродили по ночным улицам спящего Парижа, по рынкам и бульварам, исполненные юношеского восторга, «в поисках идеального воплощения, подвига и греха», продолжая философствовать, обсуждать последние события в России, убийство царской семьи, всё ещё надеясь на скорое возвращение. Но Монпарнас Поплавского – это не только «ночные бдения в кафе». Это были разговоры о Боге, о музыке и справедливости, о судьбе, но никогда о счастье. В стихотворении «Уход из Ялты» Борис Поплавский скажет:

 

 

 Он писал в романе «Аполлон Безобразов»: «Нас постоянно сопровождало тогда ощущение какой-то особой торжественности, как будто мы ходили в облаке или в сиянии заката…». Часто гуляли втроём – Василий Яновский (ставший известным мемуаристом и прозаиком), Николай Гронский (поэт, погибший молодым под колёсами поезда на станции метро) и Борис Поплавский. Иногда к ним присоединялся Павел Горгулов (поэт, позже казнённый за покушение на французского президента Думера). Говорили о любви, о Зощенко, о Прусте, вспоминая прошедшие годы: « И плакали люди наутро от жалости страшной, / Прошедшие годы увидев случайно во сне». И было на какое-то время ощущение, что возвращались они ненадолго в былую Россию, в атмосферу Серебряного века, но вскоре, будто пробуждаясь от страшного сна, понимали:

 

 

3. Вагоны, качаясь, уходят на запад…

 

Борис Юлианович Поплавский родился 7 июля 1903 года в Москве. Родители Поплавского были профессиональными музыкантами. Мать, Софья Валентиновна Кохманская, играла на скрипке, отец, Юлиан Игнатьевич,– на фортепиано. Отец Бориса был человеком необыкновенно талантливым и одарённым. Талант его заметил П. И. Чайковский, учеником которого он был. Однако Юлиан Игнатьевич оставил музыку и занялся промышленной деятельностью. Мать поэта, как и многие в кругах русской передовой интеллигенции в то время (А. Белый, М. Волошин, Д. Кленовский, Н. Бердяев, З. Гиппиус, Д. Мережковский и т.д.), увлекалась оккультизмом, антропософией, эзотерической философией, перекликающейся с теософией. Известно, что Елена Блаватская, философ теософского направления, оккультист и спиритуалист, приходилась Софье Валентиновне дальней родственницей. В Филадельфии (США) до сих пор существует теософское общество, которое впервые зародилось в 1875 году в маленьком доме на улице Сэмсон, где жила Елена Блаватская. Там были заложены основы более широкого теософского движения. Борис проявил с детства интерес к теософии, оккультизму, религии, интерес к познанию души и духовного сознания, который углубился позднее, отразился на его творчестве и положил начало его «путешествию в себя». В 1922 году в Берлине он отметит в своём дневнике: «Я познакомился с теософическим учением, которое есть раньше всего упорное воспитание интеллекта и чувства через сосредоточенное мышление и молитву». В конце двадцатых годов Поплавский напишет два стихотворения «Астральный мир» и «Lumiere Astrale», из которых становится ясно, что он был хорошо знаком с учением Елены Блаватской, где она впервые указывает, что астральный свет – это тонкое тело, всегда соединённое с душой, как «бессмертное, светящееся и звездоподобное».

Первое стихотворение Борис написал в возрасте двенадцати-тринадцати лет из чувства соперничества с сестрой Натальей, которая оказала влияние на его творчество. Мать Бориса была женщиной властолюбивой и жестокой. Отношения Бориса с матерью не складывались. Она не была для него той мягкой, доброй, всепонимающей матерью, которая так нужна была метущемуся юноше. Постоянная вражда с нею сказались и на личности самого поэта. Привязанность к отцу и дружба с ним помогали противостоять истерическим взрывам матери. Позднее двойственность характера стала чертой не только его личности, но и творчества. Наталья, сестра поэта, росла в той же тяжёлой атмосфере, что и Борис. Авангардная поэтесса, красавица, она вращалась в кругах литературной богемы, куда она и ввела Бориса. Но наряду с этим, она открыла ему и другой мир – мир гашиша и кокаина. Жизнь Наталии сложилась не менее трагично, чем жизнь Бориса. Она выпустила в России одну книгу стихов «Стихи Зелёной Дамы». Её стихотворения «Ты едешь пьяная и очень бледная» стало особенно известным. Существуют разные варианты этого стихотворения, переложенного на музыку. Наталья вскоре покидает семью, чтобы «искать нового счастья». Наталья Поплавская умрёт в Шанхае во второй половине двадцатых годов от крупозного воспаления лёгких, вызванного злоупотреблением опиумом. Брат Валентин, бывший офицер, запишется в Сорбонну, но по бедности учиться не сможет и вынужден будет стать шофёром такси.

После Октябрьской революции семья жила короткое время в Константинополе, где Борис вступил в теософское общество. В мае 1921 года отец и сын Поплавские уезжают в Париж. Они поселяются в бедной гостинице на улице Жакоб, куда позже приезжает и мать Поплавского.

Борис мечтал стать художником и проявлял способности к живописи. В Париже он посещает Художественную академию «Гранд Шомьер» на Монпарнасе. Он особенно увлекается работами над портретами (работал несколько месяцев в ателье по написанию портретов). Поплавский рисует с натуры, но также пробует свои силы в модном тогда кубизме и пишет супрематистские картины, но дарование молодого Поплавского проявляется в это время не только в живописи. Он пишет стихи, выступает перед русской аудиторией, посещает занятия на историко-филологическом факультете Сорбонны. Из-за нехватки денег занятия вскоре приходится оставить, но он продолжает самостоятельно изучать философию и мировую литературу. 1922 год он провёл в Берлине, где встречался со многими видными литераторами и художниками.

Личная жизнь молодого поэта долго не складывалась. «Грустный факт заключался в том, что за пределами литературных дам (которые не были созданы для вульгарных отношений) на нас никто не обращал внимания. И немудрено: плохо одеты, без денег и, главное, без навыка к лёгкой жизни и приятным связям», – писал Василий Яновский в «Полях Елисейских». Были мимолётные увлечения и расставания.

 

 

Но жизнь поэта изменилась, когда в 1931 году в философском кружке Борис знакомится с Натальей Ивановной Столяровой, куда её и её сестру привёл Л. Б. Савинков. Судьба её была необычна. Наталья рано осталась сиротой. Обе сестры жили в семье знакомых во Франции, учились во французском лицее, интересовались литературной жизнью Парижа, посещали литературно-философские кружки. С этой встречей у Бориса Поплавского связаны минуты счастья и бесконечные часы страдания. Вскоре после их знакомства Наталья Столярова становится невестой Бориса. Ей посвятил поэт один из лучших своих поэтических циклов «Над солнечною музыкой воды», опубликованный посмертно в сборнике «Снежный час» (Париж, 1936).

 

 

В поэзии Поплавского появляется солнечное сияние, «очнулась и внемлет душа». Чувства к Наталье Ивановне стали «солнечной страницей» его биографии. Но счастье Поплавского было непродолжительным и «солнечный» свет скоро померк, погрузив его опять в ту тьму, в которой он пребывал последние годы. В декабре 1934 г. Наталья Столярова уехала с отцом в СССР. С отъездом любимой, уходит надежда, исчезает сон о счастье. В 1934 г. поэт напишет: «Ложусь на тёплый вереск, забывая / О том, что долго мучился, любя».

Перед отъездом Борис Поплавский и Наталья Столярова договорились о том, что, если она не вернётся через год и если он получит от неё хорошие известия, то он поедет к ней в Россию. Сейчас стало известно, что отец Н. И. Столяровой был расстрелян вскоре после возвращения в СССР. Ещё в 1935 г. она получала письма от Поплавского, но в тот же год, находясь в Крыму, узнала о его гибели. В 1937 г. Наталия Столярова была арестована и осуждена на восемь лет. Все письма и автографы Поплавского были у неё изъяты при обыске. После освобождения она работала секретарём Солженицына. Наталья Ивановна Столярова умерла в Москве в 1984 году.

Печататься Поплавский начал ещё до эмиграции в провинциальных альманахах. В 1931 г. в Париже вышла его первая книга стихов «Флаги». После его смерти – «Снежный час» (1936), «Дирижабль Неизвестного Направления» (1965), куда вошли стихи, обнаруженные уже после его смерти, и трёхтомник его стихов вышел в 1980-1981 годах в университете Беркли под редакцией С. Карлинского. Остались также после его смерти два незаконченных романа: «Аполлон Безобразов» и «Домой с Небес» Теперь стихи и проза Бориса Поплавского широко известны в России.

 

4. Духовный мир Бориса Поплавского

 

Об одарённости поэта и его необыкновенной личности писали многие. Его философские высказывания записывались и передавались из уст в уста. Его умение страстно любить и так же страстно ненавидеть, умение абстрактно мыслить и фанатически боготворить поэзию, его необычайная эрудиция, чистота и сложность его души, острота и гибкость ума выдвигали его в ряд гениев. «Но отличительным свойством его натуры была разрывающая все преграды, безудержно и непрерывно прущая из него гениальность», – говорил Ю. Фельзен⁴.

Сейчас считают, что в истории русской литературы ХХ века не было имени более загадочного и таинственного, чем Борис Поплавский. Вот что пишет о Борисе Поплавском известный литературовед, профессор Вадим Крейд: «Далеко не всё в жизни Поплавского представляется нам кристально ясным. Были стороны его духовного опыта, о которых можно сказать, что он учился жить, не оставляя следов. Сказалось, в частности, чтение литературы даосов: зерно пало на подготовленную почву. Как эта сторона его жизни загадочна и не самоочевидна, загадочна и его смерть»⁵.

С ранних лет будущий поэт увлекается живописью и музыкой, литературой и философией. О нём писали, что его видение мира было туманно, его видение себя – расплывчато. Путь в себя, в свою глубину, внутреннее осветление, одухотворение, понимание самого себя и Бога были для Поплавского длительным и мучительным процессом. В творчестве он чувствовал себя свободнее, чем в жизни. Мистический мир, в котором жил поэт, казался ему «огромным раскалённым каменным пейзажем». По словам друзей, его мистическая жизнь была полна пугающих противоречий. В кругу, в котором общался Поплавский, не было человека более блестящего, больше него размышлявшего не столько о литературной повседневности, сколько о религиозных и метафизических проблемах, к которым до конца своей короткой жизни «он пытался подыскать свой собственный ключ». «Позднее он изучает писания Св. Франциска, Св. Терезы, мистиков средневековья и особенно упорно – Шеллинга»⁶. Профессор Крейд в этой статье указывает на тот факт, что кроме дружеских отношений Поплавского с Александром Гингером, которому он посвятил цикл стихотворений, «этих поэтов сближал углублённый и в немалой степени практический интерес к мистицизму».

Поплавский увлекался Джойсом, его романом «Улисс», в семнадцатилетнем возрасте читает Якоба Бёме, находится под влиянием Достоевского и Блока. «Помимо других особенностей, он был писатель-мыслитель»⁷. Василий Розанов, известный русский писатель и религиозный философ оказал заметное влияние на настроение русского декаданса, на поэтов-символистов, включая формирование мировоззрения Бориса Поплавского. По словам Н. Татищева, Розанов являлся одним из любимых писателей Поплавского. Учение В. Розанова было ему близко, особенно по своему духовно-церковному подходу. Чуткая и страдающая душа поэта искала ответа в религиозной философии, а ощущение полной и окончательной безысходности, ставшей уделом изгнанников на чужбине, часто заставляло поэта искать ответа в религии. Николай Бердяев говорил, что личность существует только в том случае, если есть Бог, а истина – это освещение тьмы. Эти философские мировоззрения прослеживаются в поздних стихах Поплавского, в которых он часто обращается к Богу в поисках своей истины.

 

 

5. От жизни – в сон

 

В 10-20-е годы в Германии формируется новое течение, названное экспрессионизмом. И если сюрреализм можно понимать как изображение предметов и образов с помощью их духовного внутреннего освещения, преломления в собственном воображении или подсознании, или как вымысел больного воображения, то экспрессионизм – это передача состояния души (боль, раскаяние, отчаяние, ревность) с помощью предметов или образов, увиденных внутри себя и, самое главное, – передача этих образов с помощью красок.

Бориса Поплавского, прожившего большую часть времени во Франции, считали поэтом-сюрреалистом, где это течение зародилось. Называли его «первым и последним русским сюрреалистом» в поэзии, а также «маленьким Андреем Белым», Блоком и русским «Рембо». Однако, анализируя  поэзию Поплавского, начинаешь понимать, что Борис Поплавский был не только поэтом-сюрреалистом, как считают многие исследователи его поэзии, но в большей степени поэтом-экспрессионистом. Талант Поплавского как поэта заключался именно в том, что он был ещё и одарённым художником. Поэзию Поплавского объединяет с живописью то, что он, как и настоящий художник, не рисует картину точно так, как её видит, не копирует внешнюю форму, а интерпретирует её, пропускает через своё собственное «я». Художник или поэт-экспрессионист не берёт своих образов из окружающего мира, а изображает то, что он видит или чувствует внутри себя, и тогда его творчество становится способом выражения эмоций или душевного состояния (тоска, жалость, беспокойство и т.д.) посредством странных мистических образов, субъективной интерпретации реального состояния человеческой души. Одной же из основ сюрреализма стала идея запечатлевать виденное во сне сразу после пробуждения. Это могли быть галлюцинации, подсознательные образы, которые ещё не затронула реальность.

Экспрессионизм нёс в себе элементы сюрреализма. В поэзии экспрессионистов, как и в поэзии сюрреалистов, часто переплетается реальное и нереальное, сон и явь. Сон их – это бесконечный поток густых образов, строки стихов – это «голос, слышанный во сне». И страшно проснуться и забыть свой сон: «Солнце взойди! Наши души остынут, / Мы станем большими, мы забудем свой сон». Так учение Зигмунда Фрейда о происхождении снов, иллюзий и галлюцинаций становится популярным и у экспрессионистов. Творчество становится выражением их внутренней неудовлетворённости, изоляции, одиночества. Элементы экспрессионистского течения ярко просматриваются в поэзии Бориса Поплавского. Поплавский считал, что поэзия должна отражать «кривые линии души», «сон и смерть, молчание и память», «последний жар души, последний свет», те оттенки чувств, которые испытывал сам поэт.

Одной из особенностей раннего экспрессионизма были его пророческие настроения. Из ранних поэтов-экспрессионистов по настроению он был близок к немецкому поэту Георгу Гейму, трагически погибшему в 24 года. Он, как и Поплавский, ещё в дневниках, в которых описывал свои сны, предсказал свою раннюю смерть. В 1924 году Поплавский напишет: «Я помню смерть мне в младости певала / Не дожидайся роковой поры». Образность и музыкальность, настроение безнадёжности и погружённость в себя – характерные черты поэзии этих двух больших поэтов. Сравним хотя бы описание ночи. У Георга Гейма:

 

 

И у Бориса Поплавского:

 

 

С помощью потока красок и необычных образов экспрессионисты выражали такие чувства, как страх, гнев, боль, страдание. То же самое мы наблюдаем и в поэзии Поплавского, который писал, характеризуя главную цель своего творчества: «Расправиться с отвратительным удвоением жизни реальной и описанной. Сосредоточиться в боли... Выразить хотя бы муку того, что невозможно выразить». Это состояние боли передаётся читателю, ибо чтение его стихов вызывает реалистическое ощущение физической боли. Сам поэт писал о возможности «предаться во власть стихии мистических аналогий», создавать «загадочные картины, которые известным соединением образов и звуков чисто магически вызывали бы в читателе ощущения того, что предстояло мне». Вот некоторые названия стихотворений Поплавского: «Раскаяние», «Отвращение», «Жалость», «Дух музыки», «Дух воздуха», «Бескорыстье», «Память» и т.д. Художников-экспрессионистов обвиняли в индивидуализме. Для Поплавского это были «искания наиболее индивидуального, наиболее субъективного миро- и духоощущения».

 

 

Читая его страшные, пронзительные строки, вспоминаешь картину известного норвежского художника-экспрессиониста, Эдварда Мунка «Крик» – одинокий деформированный человек с жёлто-зелёным лицом на огромном мосту, кричащий в пустоту на фоне силуэта гор, моря и равнодушно стоящих вдалеке людей. Цветовая гамма у него чаще всего жёлтая, зелёная, красная. При помощи красок Поплавский, как и Мунк, передавал глубину душевного переживания.

 

 

Мунк говорил, что в картине «Крик» он хотел передать крик, вопль души, который ему слышится всюду и во всём. Здесь, в этом маленьком отрывке, мы видим – жизнь не имеет смысла, человек одинок и беспомощен в этом огромном жёлтом мире. Недаром картины Эдварда Мунка назывались «Меланхолия», «Смерть в комнате больного», «Отчаяние», «Разрыв», «Соперничество», «Страх» и т.д. Как у Мунка, так и у Поплавского состояние тревоги выражается с помощью цвета. Часто у него доминирует жёлтый цвет, как символ необъяснимой тревоги, тоски, предчувствия смерти, когда «мир ужасен, солнце дышит смертью»:

 

 

Почему я сравниваю поэзию Поплавского именно с живописью экспрессионистов? Как я уже писала, Поплавский был не только поэтом, но и художником. Он учился живописи в Германии во время расцвета экспрессионизма, встречался с В. Кандинским в Берлине, а, возможно, и в Париже, в том самом кафе «Ротонда». Экспрессионизм Кандинского критики описывали как «создание новых миров, несмотря на существование природы», а так же писали, что творчество Кандинского – это «краска в картине – это событие – симфония. Форма – вторична, первично – духовно-отвлечённо-абсолютное и мистичное со дна души»⁸.

Был Поплавский знаком и с М. Шагалом, у которого «чувство цвета и пространства, как средство выражения демонических сотрясений сердца и мозга, плоти и духа, животного и человеческого глубокого терзания души – отчаяние – внутренний человеческий мир»⁹. Поплавский был близок по своим выразительным средствам к произведениям Марка Шагала. Если бы Поплавский состоялся как художник, возможно, что он достиг бы в живописи такой же высоты, как и в поэзии.

 

 

Или:

 

 

Картины Марка Шагала отличает яркая колоритность, и такую же яркую гармонию красок мы находим и в поэзии Поплавского. Вскоре после переезда из Витебска в Париж Шагал пишет ностальгическую картину «Воспоминания поэта», которую Поплавский не мог не заметить. Образ поэта, деформированного человека, лежащего на первом плане картины, на фоне тщательно выписанной усадьбы, вызывает ощущение болезненной тоски и ожидания чего-то лучшего.

 

 

Или:

 

 

В живописи Марка Шагала мы встречаемся с волшебными образами: над городом летают влюблённые, часы, скрипки, рыбы, животные, кувшин с цветами стоит посреди реки. Шагаловские образы есть у Бориса Поплавского – «Ан по небу летает корова / И собачки на крыльях лёгких» или «Возникает меж звёзд пассажирское чудище. / Полетает. И мы улетаем вдвоём», «Сад проплывает в малиновом зареве роз». Не знаю, видел ли Поплавский картину Марка Шагала «Летящая повозка», но мы можем встретить те же самые образы и в стихотворении Поплавского:

                       

 

Однако мы можем найти в поэзии Бориса Поплавского и хаотичные импровизации в духе Василия Кандинского.

 

                       

В одном этом четверостишии можно заметить, те качества, которые присущи живописи экспрессионистов, – глубина красок, хаотические образы, как бы прорисовывающиеся сквозь дым или сон. Через эти странные образы поэт передаёт внутренне состояние потерянного человека, его духовное смятение и разочарование жизнью. Заканчивается это стихотворение аллегорическим изображением смерти:

 

                       

Поплавский часто не пишет стихи, а рисует их, передавая своё внутреннее состояние при помощи создания причудливых, загадочных образов – плод его подсознательного видения мира. Ярким примером тому может послужить написанное им в 1928 году стихотворение «Богиня жизни», где каждое четверостишие – это отдельная экспрессионистская картина. Заканчивается стихотворение образом смерти: «А вдалеке, где замок красных плит, / Мечтала смерть, курчавый Гераклит».

Экспрессионисты видели мир и вещи через призму своих ощущений. Для их творчества были характерны нервная эмоциональность и трагичность мироощущения. Они считали, что земная жизнь иллюзорна – это только фильтр, который может очистить человека и привести к Богу. По мнению экспрессионистов, боль, страдания дают возможность человеку осмыслить суть существования, смысл бытия. В их произведениях важное место занимает смерть, которая является заключением человеческих страданий. Многие стихи Бориса Поплавского заканчиваются или мыслями о смерти, или её образами, как в стихотворении «Сентиментальная демонология»: «Пока на грудь, и холодно, и душно / Не ляжет смерть, как женщина в пальто». Именно таким художественным принципам, и экспрессионистическим приёмам и подчиняется поэзия Бориса Поплавского. Вадим Крейд в статье о Поплавском пишет: «В своих мечтах он видит себя скорее художником, чем поэтом», и дальше: «Вскоре последовало разочарование в своих возможностях, и он возвращается к стихам. Но интерес к живописи, проявившейся и в статьях его, и в поэтическом творчестве, не покидал его до конца»¹⁰.

 

6. Цветные спектры поэзии Поплавского

 

Отличительной чертой художников-экспрессионистов был спонтанный выбор красок под влиянием сиюминутного настроения и эмоционального состояния души. Интенсивность цвета связана с мироощущением экспрессионистов, как в литературе, так и в живописи. Василия Кандинского называли «великим композитором красок». Бориса Поплавского по аналогии можно назвать «великим поэтом красок». Экспрессионисты широко использовали контрастность различных красок, чтобы увеличить их «свечение», усиливающее воздействие на зрителя. Поплавский пользуется словом, как художник пользуется красками, чтобы нарисовать ту картину, которая подсознательно сложилась в его воображении. Почти во всех его стихах всегда присутствуют цветные спектры. Это картины, нарисованные кистью и воображением художника. Только в одном небольшом стихотворении «Гамлет» он использует семь разных цветовых оттенков. Стихотворение Поплавского, посвящённое Г. Иванову, изобилует красками. В этом стихотворении переплетаются картины, изображённые в сиреневых и розовых красках, символизирующих приход весны. Георгий Иванов, который сам мечтал стать художником, часто использовал те же приёмы. Его любимые краски – синие, розовые, зелёные, чёрные. Он любил не только сами краски, но и игру «теней и света». В поэзии Г. Иванова есть разные цветовые оттенки, передающие глубину его душевного состояния. Ивановский свет, его «неземное сияние» есть и в поэзии Поплавского, когда «сияет жизнь, она близка к награде», когда видит он между деревьев сияние воды, или реку, сияющую на солнце, но сияние это не долгое, оно уходит вместе с любимой, и в его поэзии снова зима – «печаль зимы сжимает сердце мне», «на фоне радости затишие и скука».

Первые строчки стихов Поплавского часто сразу же дают нам цветовое описание: «Синий, синий рассвет восходящий…», «Свет из жёлтого окна…», «Голубая душа луча…», «На мраморе, среди зелёных вод…», «Синевели дни, сиреневели…»; или названия стихотворений – «Зелёный ужас», «Белое сияние», Чёрный и белый» и т.д.  Поплавский часто не выписывает образы, а рисует их различными красками, например, звёзды:

 

 

Картина яблонь, растущих у дороги, передана им не только зрительно, но и иносказательно – на фоне чёрного мира – яблони в белом платье невест:

 

 

Поплавский чувствовал гамму красок, как композитор чувствует тонкости музыкального произведения. Краски самых разных оттенков преобладают в поэзии Поплавского-художника.

 

7. Огонь луны в недопитом бокале…

 

Для Поплавского поэзия – это ещё и погружение в другой, астральный мир небытия, «уход в себя». Стихи Бориса Поплавского необычны, они похожи на сон или бред («По огромному чёрному скату / Мы скользили в безмолвье и сон»), бормотания одурманенного образами, стихией и стихами человека, («Китайский вечер безразлично тих / Он, как стихи, пробормотал и стих», «Сон и смерть, молчание и память / Возвращают к жизни мёртвый день»). И страшно пробудиться от этого сна, и «страшно жить проснувшимся от сна». Его поэзия – это исповедь человека, зашедшего в жизненный тупик, но не искавшего выхода из этого трагического состояния, вернее, видевшего выход из него только в смерти. Такое состояние Адамович называл «блуждание у края пропасти».

 

 

Для Бориса Поплавского, как и для многих поэтов эмиграции, смерть была неким избавлением от страданий, выходом из того тупика, в который его загнала эмиграция. «Смерть неизбежна и прекрасна (даже если она зло)», – запись из дневника Поплавского. Смерть – лейтмотив всей его поэзии, мысли о ней никогда не покидают поэта («Жизнь пятится неосторожно в смерть»). У Поплавского даже, казалось бы, в спокойных тонах, есть непокой, отчаянье, тревога, смерть:

 

    

«Не случайно ведущими темами их творчества стали углублённый самоанализ, настойчивые попытки разобраться в своих мучительно противоречивых чувствах, сомнениях, надеждах, отчаянии...», – так писал Адамович в книге «Одиночество и Свобода»¹¹ о русских поэтах Парижа, что полностью относится и к творчеству Поплавского. Смерть, отчаяние, трагическое, безумное одиночество («одиночество в себе»), отверженность – неумение приспособиться к новому для него миру – одни из главных тем стихов Бориса Поплавского.

           

           

Поплавский обладает каким-то мистическим опытом проникновения в иные реальности. Он не может найти истины на земле, у него нет надежд, утешения, нет выхода из материального неблагополучия, постоянного чувства унижения: «Мы идём в ресторан, где стоит на часах / Злой лакей, недовольный одеждою нашей». Полнейшая нищета, внутренний, глубокий разлад с действительностью, богатство его духовного мира и убожество внешнего, непонимание со стороны многих друзей и родных, отсутствие слушателя, сложность и стихийность его многогранной и одарённой натуры – делали его изгоем, лишним человеком.

 

                       

Под ногами не было реальной почвы, жизнь и сон сливались в одну долгую бессмысленную вечность, без будущего, без настоящего. Оставалось только прошлое, туманные воспоминания о России, о счастливом детстве, но и эта память бледнела, гасла, как вспышка, как отражения ночных фонарей, мешала жить, спать: «Кто кричит над снеговым ночлегом? / Это память мне мешает спать».

Пустота существования, бессмысленность и безысходность его, нищета, толкали некоторых эмигрантов на самоубийство. Хотя философское осмысление смерти характерно для многих русских поэтов, особенно болезненно эта тема доминировала в произведениях поэтов русского Зарубежья, в частности у поэтов «парижской ноты».

В поэзии Бориса Поплавского происходит стирание границ двух миров – материального и духовного. Мир, вещи, пространство – всё размыто, всё относительно. Мир расплывается, искажается – это хаотическое нагромождение образов, вещей. Мы попадаем в такое поэтическое пространство Поплавского, которое включает в себя интуицию и интеллект, переплетающиеся с его духовным видением и ощущением времени и мира, т.е. это пространство души и мира, когда поэт пытается с помощью образов выразить невыразимое: «Мы танцевали нашу жизнь под шум / Огромных труб, где рокотало время». Его пространство насыщено самыми неожиданными и причудливыми образами, некий «поэтический коллаж», как на картинах художников-сюрреалистов и художников-экспрессионистов. Они мистически загадочны, музыкальны, красочны. В них сочетаются плавно переходящие друг в друга краски.

Совпадение внутренней, только ему присущей интонации с ритмом его стихосложения создавали музыку его поэзии. Стихи Поплавского музыкальны, они как бы окружены какой-то таинственно-звучащей аурой, где слова сливаются с музыкой. «Музыка приходит к душе, как весна, потом – как женщина. Душа бросается в неё и исчезает в ней, захваченная ею. Самое явное воплощение её есть женщина», – пишет поэт. Стихи его завораживают тонкой, чуткой мелодией, обволакивают какой-то магической силой. Они наркотичны, звучание гипнотизирует, их хочется читать и читать, прислушиваясь к их страшному, завораживающему, мелодичному шёпоту.

 

 

Музыка его стихов легка и в то же время драматична. В каких-то из них можно уловить романтически-музыкальные ноты и ритмику как Александра Блока, так и Георгия Иванова, поэтов, которыми он особенно восхищался:

 

 

Вот стихотворение Георгия Иванова, где слышится та же музыка: «И опять, в романтическом Летнем Саду, / В голубой белизне петербургского мая, / По пустынным аллеям неслышно пройду, / Драгоценные плечи твои обнимая».

А эти строки из стихотворения Бориса Поплавского

                       

 

напоминают и по музыкальности, и по эмоциональности строчки из известного стихотворения А. Блока:

 

 

И не менее известное стихотворение Георгия Иванова:

 

 

В 1928 году Поплавский оставил в дневнике такую запись: «Дух же музыки не приходит к душе, душа может стать им, а ослабев, упасть в музыку, и тогда зазвучать сладостно (как Блок)». После смерти Поплавского Г. Газданов написал: «Вместе с ним умолкла та последняя волна музыки, которую из всех своих современников слышал только он один».

Поэзия для Бориса Поплавского – это форма своеобразного мышления, форма выражения своих идей посредством тайных образов, уводящих от реальности, и ведущая к разгадке постижения вечного Смысла через образную символику. Н. Бердяев писал, что постигнуть смысл жизни есть самое важное дело, смысл лежит за пределами мира, а мир упирается в тайну, в которой рациональное мышление кончается. Поэзия Поплавского многослойна и многогранна, многолика и многозначна – поэт пользуется музыкальными звуками, звукописью поэтического слова, ритмом и ритмикой, многослойной палитрой красок, цветовой гаммой от белого до чёрного цвета. С помощью этих приёмов он передаёт своё внутренне состояние, интуитивное ощущение мира, поиск Смысла и тайны вселенной.

В поэзии Поплавского мы редко находим сюжетные линии, но он постоянно искал новые формы, свои, необычные и небывалые, раскрепощённые образы, не подчиняющиеся никаким сложившимся канонам поэтики, выходящие за рамки реального в мир таинственный и непостижимый. Он дал возможность читателю заглянуть вместе с ним в другие мистические миры, уловить их астральный свет и услышать тихий шёпот других планет. Есть в его поэзии некая недосказанность, чувство тайны. Поэт не разъясняет смысла своих мистических образов, но с их помощью он передаёт нам своё настроение, состояние тревоги и предчувствие смерти. Игра слов, красок и звуков в сочетании с мистическими образами у Поплавского создаёт его драматическое ощущение мира. Часто густота образов, интенсивность эмоций и красок лишает поэзию Бориса Поплавского воздуха, читатель, вместе с поэтом задыхается в холодном, равнодушном Париже: «Парижу холодно. Парижу голодно. / Париж не ест на улице каштанов. Париж в лохмотья нищенски оделся. / Париж как в стойле стоя спит в метро» (Поль Элюар).

 

8. Сон и смерть, молчание и память…

 

Лирический герой Бориса Поплавского, как и персонаж картины Эдварда Мунка «Крик», кричит в пустоту, и читатели, и друзья поэта слышат этот крик о помощи, но нет ответа, никого нет вокруг – только вакуум, пустота, холод, страх… Они, как и у А. Блока, «кричат и плачут навзрыд».

 

 

Человеку, который стоит над пропастью, надо сделать только один шаг, чтобы упасть на самое дно и погибнуть. Он, как бегун, летящий к финишной ленте, а за ней – пустота, бездна. И он уже не ощущает ничего, кроме этого стремительного падения в бездну – в бездну смерти. Как можно было не услышать крик о помощи в этих сильных по своей эмоциональности строчках Поплавского в стихотворении «Рукопись, найденная в бутылке»?

 

 

«Смерть Поплавского связана с неразрешимым вопросом последнего человеческого одиночества на земле. Он дорого заплатил за свою поэзию. Были ли люди, которые искренно и тепло любили Поплавского – были ли такие среди его многочисленных друзей и знакомых? Думаю, что нет; и это очень страшно» (Гайто Газданов)¹². Казалось бы, что друзья должны были испытывать не только восхищение его талантами, но и почувствовать интуитивно в каком тяжёлом душевном состоянии пребывал поэт. Явная депрессия, состояние подавленности, «одиночество в себе», неумение перенести материальные трудности остались без помощи. Запись из дневника Поплавского: «Меж тем проходит жизнь моя, и со дня на день ждёт спасения». Но спасение не пришло. Хотя ещё в 1931 году, размышляя о смерти он напишет: «Жизнь прошла со страхами и снами…»

В жизни поэта ничего не было важнее его поэзии. Он ждал понимания, а вместо этого встречал холодное молчание и ощущение того, что поэзия его никому не нужна. Постепенно он замолкал, стал меньше писать. К частой критике своих произведений относился он крайне болезненно, и это непонимание его творчества ранило глубоко. А жить без творчества он не мог. Поэт оказался в вакууме, в котором постепенно умирал. Он задыхался без воздуха в четырёх стенах своего одиночества, ему было жутко «открывать глаза на нереальное, видеть комнату, чувствовать усталость и холод, опять погружаться в страх». И он устал, и постоянно думал о смерти.

 

 

Творческое оцепенение, поиск себя, душевные метания и возвращение к наркотикам, «болезненная ткань его стиха»  были замечены его собратьями по перу, но шага навстречу сделано не было. По иронии судьбы после смерти Бориса Поплавского называли первым поэтом русской эмиграции. В. Ходасевич писал в 1938 году: «Как лирический поэт, Поплавский, несомненно, был одним из самых талантливых в эмиграции, пожалуй, – даже самый талантливый»¹³.

По свидетельству отца Б. Поплавского, последние годы его жизни были «глубоко загадочны», как будто он постепенно уходил из мира сего, испытывая всё нарастающую смертельную тоску. Судьба не была щедра к русским поэтам – Поплавскому досталась смерть по жребию. «И всё-таки, если заглянуть хоть немного глубже, становится ясна ужасная внутренняя неслучайность этого несчастья, как будто случайного. Быть может, случайно даже то, что оно произошло именно в такой-то день и час, именно с Поплавским, из-за проклятого героина. Но совсем не случайно то, что оно вообще произошло в молодой литературной среде, в среде эмигрантского Монпарнаса. Чего-то в этом роде, какой-то вообще катастрофы, не только можно, но и нужно было ждать»¹⁴.

 

Eлена Дубровина

 

Иллюстрации:

фотографии Бориса Поплавского разных лет;

автографы и обложки книг;

последний приют поэта

 

_______________________________________

1 Поплавский Борис. Стихотворения. – Томск: Водолей, 1997. В дальнейшем стихи Б. П. будут цитироваться по этой книге.

2 Варшавский В. С.  Незамеченное поколение. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. С. 167

3 Шаховская З. А. Отражения. – Париж: YMCA-Press, 1975. С. 143.

4 Фельзен Ю. Поплавский // Альманах «Круг», № 1, 1936. С. 172—176.

5 Крейд В. Борис Поплавский и его проза. // Юность,  №428, 1991, С.1 – 6.

6 Крейд В. Борис Поплавский. Неизвестные стихотворения. // Звезда, №7, 1993, С. 112

7 Там же

8 Мицич Л. Современная новая и предчувствуемая живопись // Зенит 1921, № 10, с. 11.

9 Там же.

10 Крейд Вадим. Борис Поплавский и его проза. // Юность, №428, С. 1-6.

11 Адамович Г. Одиночество и свобода. – Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1955.

12 Газданов Г. О Поплавском. // Современные записки, 1935. № 59. С. 462 – 465.

13 Из книги «Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников». – Ст. Петербург: Изд-во Logos, Голубой всадник, 1993.

14 Ходасевич В. Ф. О смерти Поплавского. // Возрождение, 17 октября, 1935 г.

Творчество