(1940–2008)
Народный писатель Кабардино-Балкарской республики. Автор 20 многоактных пьес, поэт и прозаик. Заслуженный деятель культуры Российской Федерации. До последнего дня жизни возглавлял журнал «Ошхамахо».
«Быть знаменитым некрасиво», – писал Борис Пастернак. Не этим ли заветом руководствовался Борис Утижев, чьи стихи до сих пор практически не переводились на русский язык? Трудно сказать… Ведь он по-настоящему знаменит в кабардинской аудитории – и как поэт, и как драматург. С чем бы это ни было связано, но русскоязычные читатели получают возможность прикоснуться к краешку его поэзии лишь теперь. И я счастлив, что мне в этом деле выпала роль посредника. Переводить в последнее время приходится довольно часто, однако столь необходимое для переводческой удачи ощущение некоего духовного родства с автором по-прежнему возникает лишь от случая к случаю. На сей раз – произошло.
Думаю, немаловажным обстоятельством оказалось здесь то, что речь шла о сонетах – одном из моих излюбленных жанров. Что может быть проще сонета – тем более, не классического итальянского, а шекспировского, английского? Сложи себе три четверостишия, добавь к ним двухстрочную коду – и готово! В то же время – что может быть сложнее, чем уместить в четырнадцать строк искренний сколок с души, достоверную картину мироздания? Пространство сонета таково, что заставляет автора максимально сосредоточиться. Возможно, кто-то сравнил бы его с прокрустовым ложем, но я предпочитаю другое сравнение: сонет – это стандартная с виду емкость, и лишь от одного автора зависит, чем она окажется наполненной – водой, вином или уксусом. Заданность формы заблаговременно выступает организующим, противостоящим хаосу началом, и полнокровное владение ею весьма и весьма помогает в преодолении неизбежной раздробленности мировидения тех, чьи глаза зачастую «застланы бытом». Кроме того, на руку автору играет и то, что сонет в силу своей природы и истории всегда оказывается окруженным неким семантическим ореолом, навевающим смутные воспоминания о мирах Данте, Петрарки, Шекспира, Камоэнса, Вордсворта – и многих, многих других.
Что сказать о сонетах Бориса Утижева? Во-первых, их отличает поразительная широта смыслового диапазона – одна и та же форма служит и вместилищем для глубоких философских обобщений, и инструментом для исследования тончайших психологических нюансов. Примеры приводить излишне – читателю достаточно обратиться к собственно текстам. Во-вторых, у меня лично возникло такое ощущение, что каждый из сонетов написан Б. Утижевым так, словно он – последний в жизни. Именно так и должны писаться стихи – всякий раз, как в последний. И мне очень импонирует реалистичность и трезвость взгляда поэта на мир, его, если можно так выразиться, взрослость. Сонеты Б. Утижева – это далеко не пресловутые «светлые» стихи, это – стихи тревожного, трагического звучания, которое, однако, нисколько не приближается к тону истерической ламентации, оставаясь сдержанным и мужественным.
Нельзя не упомянуть и о том, что каждый сонет, будучи системой в самом себе, органично входит и в более широкую систему – систему цикла. Оставаясь самодостаточным и автономным, каждый из них обретает большую глубину и значимость в рамках контекста, организуемого его собратьями. Все сонеты Б. Утижева, собранные вместе, образуют нечто цельное, хотя и открытое для дальнейшей разработки; я сравнил бы их совокупность с сетью меридианов и параллелей, покрывающей мир, творимый поэтом. Этому единству способствует и общность поэтической интонации, и сквозная, а точнее сказать, однорядная образность («сердце волка», «мир-клетка», «мир-пузырь», «года-морщины» «совесть-зоб» и т. п.), пронизывающая сонетное пространство и объединяющее его.
Образы Б. Утижева настолько ярки, если не сказать – жестки, что при переводе я попытался смягчить их некоторой суггестивностью, привносимой усыпляющей монотонностью женских клаузул, то есть в каждой строке я старался полностью воспроизвести ритмический рисунок предыдущей. Это, на мой взгляд, обеспечивает эффект, сходный с эффектом двадцать пятого кадра: образы, не теряя своей яркости, воздействуют на психику читателя не впрямую, а опосредованно, обращаясь в первую очередь к его подсознанию. Не мне судить, насколько удался мне мой замысел, но, во всяком случае, я стремился к его воплощению.
Не знаю, кто первым из поэтов выдвинул лозунг: «Вся власть сонетам!» Совсем не уверен, что он правилен, – единственно, что звучит он куда привлекательнее, чем его политический прообраз. Почему-то именно он вспоминался мне в часы работы над переводами сонетов Бориса Утижева. Пусть – не вся власть, но какая-то часть власти у них есть, и это точно.
Итак, я могу себя поздравить со знакомством с новым для меня поэтом, очень мне близким по темпераменту и общему колориту мироощущения. Смогут ли поздравить себя читатели? На этот вопрос предстоит ответить только им самим.
Фатима Борису Утижеву 17 декабря 2016 года
Азамат Борису Утижеву 14 ноября 2011 года
Добавить комментарий