Memento
На этом фоне всё не слишком ценно,
всё как-то мелко, пошло, глуповато.
И наши речи – как горох об стену.
Нет, хуже – без отскока, будто в вату.
Земную жизнь пройдя – да хоть докуда –
всё думаешь, что это середина.
Нет, знаешь, лучше грязную посуду
не оставлять. Хотя, не всё ль едино?
Найдётся кто-то: вычтет, подытожит,
за нас проверит школьные тетрадки
и ложечки домоет и разложит.
Хотя, быть может, и не в том порядке.
Импрессионизм
Налево – как расплавленная лава,
направо – будто собственные тени,
не нарушая плоскостность залива,
почти беззвучно набегали волны,
скользили над ракушками, верёвку
с нанизанными плотно поплавками
крутили, заставляя извиваться,
змеиться, оставаясь неживою,
но оживляя сонную рутину.
Еще одна змея струилась вяло, –
я говорю о линии прибоя,
которого и не было как будто.
Зной, запах тины, неподвижный воздух,
застывшее, как в «Фаусте», мгновенье, –
реальность, но уже почти за гранью
безвременья, небытия, покоя,
которые не описать словами,
поскольку нет их в нашем лексиконе,
и остаётся, в кровь кусая губы,
завидовать тому, кто знает как…
Тому, кто молча смешивает краски,
и запахи, и шорохи прибоя,
и этот зной, и эту неизбежность
ракушечьих спиральных завитков,
и кистью осторожной на бумагу
мазки наносит, чёрточки и точки,
и, осознав бессмысленность усилий,
бумагу рвёт на мелкие клочки,
которые в сердцах швыряет в воду,
но вдруг возникший над волнами ветер
подхватывает их, чтоб стаей чаек
они могли галдеть и мельтешить,
нырять за рыбой, ликовать, и драться,
и наслаждаться этой суматохой,
прорвавшись сквозь застывшее мгновенье
в движение, неравновесье, жизнь.
Ключевые слова
…Россия, Лета, Лорелея.
Есть такое правило: при написании научной статьи после аннотации полагается привести список используемых в ней ключевых слов. Так, скажем, в статье по нелинейной механике, которой я когда-то занимался, могли бы быть выделены такие ключевые слова: вектор, тензор, дивергенция, бифуркация равновесия, линеаризация, закритическое поведение…
Исследовать эпоху развитого путинизма я не намерен, но хочу помочь будущим историкам этой эпохи и предлагаю список характеризующих её, на мой субъективный взгляд, ключевых слов.
1.
Патриотизм – оффшоры – лохотрон –
державность – православие – разводка –
олимпиада – выборы – Газпром –
встаём с колен – блин – дорожает водка.
Кощунницы – агенты – главный стерх –
кисляк – хоругвеносцы – дом в Майами –
понты – менты – Кадыров – «Руки вверх!» –
и вождь в Кремле – и Ходорковский в яме.
Стабильность – суверенность – вертикаль –
опять разводка – «Наши» – зомбоящик –
игорный дом – краплёная мораль –
и в дамках тот, который больше тащит.
Россия – рейтинг – Чуров – демшиза –
мочить в сортире – твёрдая походка –
тандем – спецоперация – все «за» –
и всё б ништяк, но дорожает водка.
2.
Безнравственность, безжалостность, бесстыдство,
бесчувственность, бессовестность, безликость,
бездарность, безнаказанность, безумность,
безграмотность, – вот только краткий список
характеристик власти, – без, беЗ, беС...
А вот народ: бесправие, бессилье,
безденежье, безынициативность,
но также бескорыстие, бездонность,
бесстрашие, оно же – бесшабашность, –
все те же беЗ, ну а порою – беС.
Когда-нибудь схлестнутся эти бесы,
и рухнет в бездну безальтернативность
бездарной власти, а народ, доселе
безгласный и безропотный, восстанет
и учинит в державе беспредел.
Бескрайние российские просторы
накроет беспримерным катаклизмом,
подобным изверженью и цунами, –
безумным и бессмысленным, как прежде,
но главное, как прежде, бесполезным.
Быть этих зрелищ зрителем? Увольте!
Тем более участником и жертвой,
раздавленной бесславно!
Так что лучше
на пир свой не зовите, всеблагие…
Пусть всё свершится, только БЕЗ МЕНЯ!
7–25 июня 2013 года
Почтальон
Ну, зачем нам почтальоны?
Электронное письмо
до друзей, определённо,
доберётся и само.
И тотчас на электроны
распадётся, как во сне.
Где ж вы, где ж вы, почтальоны
с толстой сумкой на ремне?
С толстой сумкой, с медной бляшкой,
тот, воспетый Маршаком,
почтальон, как день вчерашний,
с нами больше не знаком.
Налегке по горним высям
он летит, грустя подчас,
что, как видно, даже писем
не останется от нас.
Слаломист
Слаломист летит по трассе –
шлем, очки, две острых палки –
то ли рыцарем в кирасе,
то ли демоном в отставке.
Все его усилья тщетны.
Раб земного притяженья,
как в потоке быстром щепки,
он дрейфует по теченью.
Он всегда остерегался
нарушать закон природы.
А финты, зигзаги, галсы –
только видимость свободы.
Но в стремленьи лыжно-ложном,
обгоняя птиц и ветер,
грезит он о невозможном –
развернуть движенья вектор.
Чтоб однажды, громогласно
заявив о смене вех,
полететь легко и властно,
но уже не вниз, а вверх.
Норд-ост
Мне кажется, что мы живём в антракте.
На сцене полумрак. В своих гримёрках
актёры отдыхают. А в фойе
лениво бродят зрители. Встречая
знакомых, обсуждают первый акт,
возможное развитие сюжета,
потом немного говорят о детях,
погоде и о ценах на крупу.
Все ждут звонка, когда возобновится
течение истории, в которой
они, заняв свои места в партере,
чужие драмы и переживанья
вновь смогут наблюдать со стороны.
Там всё острей, чем в нашей пресной жизни,
трагичнее, но как бы не взаправду.
И зрители, сочувствуя героям,
полнее ощущают, что сегодня
им ничего, как будто, не грозит.
Как хорошо сидеть в удобном кресле,
обмахиваться веером, в бинокли
следить за бутафорскими страстями,
забыв на миг о собственном спектакле...
И льётся кровь, и фантики шуршат.
Что я вижу
У старости плохое зренье,
оно на целый мир клевещет, –
песок в глазах – фотонов тренье
об опостылевшие вещи.
У юности плохое зренье –
она одна на пьедестале, –
а под ногами прах, и тлен, и
неинтересные детали.
Одна лишь зрелость видит сносно,
в глазах прищуренных усмешка.
Но – то ли рано, то ли поздно –
вникать всегда мешает спешка.
Что ж, зренье требует починки.
А жизнь дымится чашкой чая,
где мы с тобою, как чаинки,
летим, пути не различая.
В мире слов
Не моя кобыла, и я не я.
Моя хата в центре, но сам я с краю.
Там кормлю я баснями соловья,
сапоги непарные выбираю.
Если трут и давят, хожу босой,
сам себя порой подшиваю лыком,
наплюют в глаза – назову росой,
но потом кривлюсь и страдаю тиком.
В чистом поле воин – один за всех.
Гусь свинье товарищ, а я – коллега.
Но когда идёт прошлогодний снег,
в пять колёс не катит моя телега.
Кит не рыба, курица не орёл.
Я же слов ловец, только мал уловец:
сто друзей за деньги не приобрёл,
но бесплатно выучил сто пословиц.
Никому не стану грозить отсель,
а чужих угроз не боюсь, тем паче, –
похлебаю лаптем родной кисель
и окно в Европу законопачу.
Кто я?
Если волка посадить на цепь,
взвоет волк, ну а потом, глядишь,
и залает, и начнёт вилять,
увидав хозяина, хвостом.
Хорошо, не волк, но волчий сын
или внук привыкнет и начнёт
лаять, и вилять хвостом, и грызть –
нет, не цепь, а брошенную кость.
Волки станут псами и, из рук
дожидаясь ласки и еды,
никогда смотреть не будут в лес,
даже если их не покормить.
Я – сын волка, я ещё не пёс,
но уже не волк – не тот кураж.
Я привык ходить на поводке,
но пока его не полюбил.
Я на воле выжить не смогу,
а в неволе – смертная тоска.
Днём я всё же лаю на котов,
но скулю и вою по ночам.
Ямщик
Дурацкая историйка:
я с мышкою в руке
сижу у монитора, как
ямщик на облучке.
Как будто в веке давешнем,
где всё мне по плечу.
Зачем же я по клавишам
сам на себя стучу?
Зачем тяну и мучаю,
тоскою развожу
я песенку тягучую,
тяжёлую вожжу?
Эклоги и элегии
я сочинять мастак.
Но выпал из телеги и
сам не заметил, как.
Помятый, скособоченный,
в отказе наотрез,
теперь слежу с обочины,
как мимо прёт прогресс.
Виной тому ухабы ли,
нелепые стези…
Жаль, песню испохабили,
измазали в грязи.
Не то чтобы красавица,
чего её беречь!
Но слышу: пробивается
сквозь грязь живая речь.
Рукою мышку трону я
и исцелюсь от ран.
Вновь струи электронные
прольются на экран.
Опять ямщик на сене я,
скиталец, Вечный Жид.
И песня – как спасение.
И путь далёк лежит.
Новейшая история
Монтируется прошлое
без скальпеля и клея,
как крошево киношное –
чем дальше, тем смелее.
Мы подбираем фактики –
обноски, и обмылки,
и выцветшие фантики
из дедовской копилки.
Жаль, пальтецо поношено
и башмаки разбиты.
Но прошлое как прошлое –
у всех свои бандиты.
Нужны великой нации
великие идеи.
И ждут реинкарнации
вчерашние злодеи.
Вновь возрождая прошлое,
мы скажем нашим людям,
что страшное и пошлое
в нём ворошить не будем.
Духовные искания
зовут в иные дали.
Но без кровопускания
мы выстоим едва ли.
Ну что ж, пошлём историка
куда-нибудь подальше.
Полна его риторика
слезоточивой фальши.
Пора заняться бойнями
и не жалеть стараний.
Вперед рядами стройными
под старый марш бараний!
Ах, как шагаю славно я
в строю, крепя отвагу,
вперед назад, но главное –
чтоб в сторону ни шагу!
Двойное отражение
1.
Ты – реальность, не данная мне в ощущении,
скорый поезд, нарушивший все расписания,
переулок, где нет отродясь освещения,
память сердца в последней поре угасания.
Ты – немое кино, ты – всегда лишь прощание,
ночь беззвёздная, небо, сырое, осеннее,
сон во сне, позабытое мной обещание,
а ещё – ты последний мой шанс на спасение.
Лёгкий ветер, теней чуть заметных скольжение,
возрождение звуков, тумана касание
и двойное в бессонной реке отражение
наших призрачных душ, избежавших списания.
2.
Не дотянуться, даже не привстать
на цыпочки, от фона отделиться,
всего на миг, и вновь привычно слиться,
растечься, быть собою перестать
теперешним и стать другим собой –
рассеянным, размытым, бестелесным –
туманом, дымкой, облачком небесным,
в котором с серым свился голубой,
в котором боли нет и суеты,
и вечность принимает на поруки,
и мы с тобой растворены друг в друге,
неразделимые на «я» и «ты».
Дорожное
Джип к Ростову по трассе наяривал,
пожирая, как зверь, расстоянье.
И навстречу из снежного марева
выплывали в лиловом сиянье
расписные рекламные постеры,
как евангелий новых страницы.
А на них – нашей веры апостолы,
их гламурные груди и лица.
Этим формам ещё б содержания,
но и так получилось неплохо,
потому что эпоха стяжания –
это наша с тобою эпоха.
Что ж, впишусь в настоящее плавно я,
позитивных не скрою эмоций:
все – в наличье и, самое главное,
по доступной цене продаётся.
Задан высший стандарт потребления,
и проблемы улажены с кассой.
Жму на газ, не страшась, что сцепление
все слабее с заснеженной трассой.
А на сердце промёрзшем короста льда
под горой бесполезного хлама.
В небе ж пусто – ни ГОСТа, ни Господа…
ЗДЕСЬ МОГЛА БЫ БЫТЬ ВАША РЕКЛАМА!
Письмо курьеру,
чуть было не отправившему
мои стихи вместо Книжной палаты –
в палату № 6
И чем же палата номер шесть
хуже первых пяти?
В ней ум, и совесть, и даже честь
скорее можно найти.
На всё регламент – от сих до сих,
лирики в жизни нет.
И тот, кто стихи читает, псих,
а главный псих – поэт.
Ну что ж, рукава связав на спине,
тащите меня, сбив спесь.
Думаю, самое место мне
в палате номер шесть.
Дума о душе
От маеты, от бессонной каторги
слов, истолчённых в железной ступе,
без сожалений я б выставил на торги
душу, – да кто же такую купит?
Душа иная в витрине красуется
птицей заморской на блюде картофеля.
А для моей общепитовской курицы
нету пока своего Мефистофеля.
Готов расписаться я – кровью, тушью,
да хоть чернилами, –
ходким товаром
становятся нынче другие души,
а мою никто не берёт и задаром.
А она топорщит крылышки слабые –
типа, готовится к практике лётной,
чтоб, разминувшись с коммерческой славою,
прощебетать над рутиной дремотной.
Взлетит, и кто-то, души полёт
заметив, скажет: «Поди ж ты, пигалица,
а как порхает! И даже поёт!..
Но лучше б дала выспаться!».
Сон во сне
По плоскости наклонной без помех
мой сон, как шар, скатился снизу вверх,
повис ведром дырявым кверху дном,
всплыл мусором вчерашним за окном,
потом на подоконнике прилёг,
как за ночь отсыревший мотылёк,
разбился о подушек снежный ком,
разлился убежавшим молоком,
и вспыхнул, и залил собой пожар,
и снизу вверх скатился вновь, как шар,
и взял меня на зуб, и раскусил,
и снился, снился из последних сил.
А я устал от сонной маеты.
А я мечтал, чтоб мне приснилась ты –
как легкий ветер и речной прибой,
мой сон во сне, мой шарик голубой!
Поводок
Эта жизнь, этот спор, это вечное наше распутье
в каждой точке пути, и сомнений навязчивый бред,
и иллюзия выбора там, где наш выбор, по сути,
кем-то сделан за нас, то есть попросту выбора нет.
А свобода – мираж. Если мы повстречаемся с нею,
то легко отдадим за привычного рабства долги.
Нам хватает вполне, что теперь поводок подлиннее:
хочешь –лай, ну а хочешь – рысцою по кругу беги.
Не хочу поводка. И длина не имеет значенья.
И беспривязный метод, коль рядом пастух, не по мне.
Сам впрягаюсь в ярмо, хотя толком не знаю, зачем я
с тяжким плугом, как вол, добровольно бреду по стерне.
Пес цепной, вол яремный, разумным советам не внемлю.
Я свободен уйти, но уйти от себя не могу.
Мне ещё предстоит бросить зёрна в холодную землю,
и раздать все долги, и навечно остаться в долгу.
© Борис Вольфсон, 2013.
© 45-я параллель, 2013.