Дана Курская

Дана Курская

Четвёртое измерение № 28 (376) от 1 октября 2016 года

Там, где другие теряют

Фике

 

Кто по крови имел моё право иль тварь я дрожащая

Вся-то жизнь треуголкою съехала

Набекрень

Только царская длань приголубит навеки пропащего

И посадит в острог своё зеркало

И сирень

Так проходит любовь как всегда в дефиците фибрина

Грозовою волной накрывает отчаяние

Летний дом

Но я стану Великой, – сказала твёрдо Екатерина

Орлову, отбывающему в Германию

За баблом

 

Коронация в яблоневом саду

 

Ты сманил меня в сад подышать на твои посевы.

Я стою в травяном междурядье, не помня клятвы.

Ты поверил, что я застыну здесь верным древом

И останусь с тобой до Спаса, спасая сад твой.

 

Подбираясь плющом к запрокинутым вверх запястьям,

Ты начнёшь шелестеть про реки и их тоннели.

Ты качнёшь мою спину, но не смогу упасть я,

Ведь ступни от твоих поцелуев затравенели.

 

Но я лягу на дно травы – как цветок нелепа –

Ты раздвинешь колени мне ветра живой рукою.

И сквозь тело твоё я стану глядеть на небо.

Ты войдёшь в меня ветвью, выйдя меж губ строкою.

 

Двое

 

и вот оно прощанье у реки

один из них воротится к восходу

по пояс входит в ласковую воду

круги по глади след его руки

она смахнула брызги со щеки

 

секунды вызревают как года

одна из них застыла на причале

и на лице ни страха ни печали

качается зелёная вода

но он не возвращался никогда

 

Жертвоприношение

 

Затем она уселась на пиджак,

Свои ладони под себя поджав,

И чем-то важным пах вечерний воздух.

Священной дозой стали двести грамм.

«Здесь всё цветёт, – сказал ей Амирам, –

Совсем иначе было в девяностых.

 

Здесь не было и трети здешних вод,

А вдалеке не высился завод,

И берег оглашался женским всхлипом.

Здесь было мрачно, гулко и темно,

Так длилось бы столетиями, но –

Но бог явился и запахло липой…»

 

Рассказ прервал далёкий рыбий крик.

Глубоководный не поймёшь язык,

Но Амирам вдруг улыбнулся ровно.

«Эх, что-то раскричались на беду…»

«А где же этот бог живёт?» «В пруду.

Но он спасает только хладнокровных.

А я тебя запомню молодой»

И, свесив ноги прямо над водой,

Она молчала, думая о разном.

Был берег светел, а закат бордов.

И мутный бог Борисовских прудов

Крестил её ступни волнообразно.

 

Бывальщина

 

Тили тили трали вали

Мы сюжет вам откопали

Поиграл пацан в качели

И его не откачали

Плачет баба вся в печали

И задержка две недели

 

ламца дрица гоп цаца

как рожать от мертвеца

 

Ах ты мой придурок милый

Ты не знал, что станешь папой

переехал жить в могилу

над тобой стоят с лопатой

вот допился шалопай

землю в яму

за-сы-пай

 

Баба всё ревёт и плачет

Как одной решить задачу

Ночью снится женишок

А на шее ремешок

И она совсем не рада

Что он в гости к ней зашёл

Поцелуев влажный шёлк

но мерещится ограда

Не летай куда не надо

Будет спаться хорошо

Баба всё шипит в пространство

Хватит там гонять балду

ты не спрячешься в аду

я тебя и там найду

за такое окаянство

я сама к тебе приду

вот такая кинолента

за посмертные аферы

за прекрасные моменты

ты мне должен алименты

хоть и смылся в стратосферу

 

ламца дрица гоп цаца

мы хотим обнять отца

 

ну а если не смогу

если мне не хватит сил

то пожалуй к четвергу

до тебя дойдёт наш сын

 

Приняла решение – вот

И баюкает живот

баю баю мальчик пай

завтра к папе

за-сы-пай

 

Ромочка

 

В это утро я проснулась с ощущением смерти

Я давно думала о ней но сегодня было бы некстати

Меня ждал шумный мой день рождения

Небо было светлым и все писали, что любят меня

Ты написал мне «Поздрвляю обинимаю» и приготовился.

 

В этот вечер сто восемнадцать человек пришли обнять меня

Было много разноцветных пакетов с подарками

Было много самоцветных бутонов в целлофане

Вика принесла шкварки и банки с домашней аджикой

Лу бегала мне на вокзал за туфлями

Лиза читала стихи своего дедушки

тётя Румия плакала от гордости

Они все правда очень-очень любили меня

Ты пил стакан за стаканом

и писал мне «празндуешь? а я пью и скчаю»

 

Я громко смеялась и заклинала смерть стихами

Я отводила её от себя и ото всех

Я читала про жив человек жив

Я читала про пусть сегодня никто не умрёт

Я читала про чтобы шаги над рынком продолжали звучать

Смерть боится грохота аплодисментов

Когда любящие люди собираются вкруг

И каждый стучит ладонью о ладонь

Чтобы ты знал вот это и есть любовь

Вот этим шаманам ты нужен, да

Тогда всё успевает закончиться хорошо

Смерть проходит по самому краю

и не задевает

 

В эту ночь мой бывший муж дима

помог мне сгрузить букеты в багажник такси

я шутила, что выглядит как катафалк

но уже можно было шутить

ведь всё уже было кончено

мы уже спаслись

Петя выгрузил мои пакеты возле подъезда

ты закрепил петлю на ремне

 

в темноте мне было тепло и уютно

невыносимо прекрасно пахло весной

и можно было услышать

счастливым пьяным ухом

как пробивается к солнцу первая трава

как она вырывается из влажной земли

выбирая жизнь жизнь жизнь

я сказала «Петя, поцелуй меня»

ремень скользнул по твоему доверчивому кадыку

Петя меня обнял меня,

но это были твои руки

которые меня ранее не касались

и уже никогда не коснутся

я выдохнула

ты оттолкнулся

 

дальше будет стихами поскольку ты птица

да гнилая вода да сырая беда

в этот день мне исполнилось тридцать

а тебе наступило тридцать

отныне и навсегда

 

Кронштадт

 

Как умели мы зиму перенесли

В город тянутся духи и журавли

Март размыл пейзажи твоей земли

И решил, что мир пора начинать сначала.

Показать откуда произошли.

И тогда они, то есть ты и я, то есть мы – пришли

Посмотреть на вмёрзшие корабли

До весны застывшие у причалов.

 

Эти крейсеры видят наши с тобой снега

Но им ведомы дальние берега

Где восходит к солнцу розовая ирга

И они вспоминают о ней не печалясь.

Их прощает любая найденная земля

Ведь в отплытье суть верного корабля

Их прощает едва лишь найденная земля

Потому что они уходили и возвращались.

 

Вот и мы покидаем однажды любой свой порт

И его вдруг вспомним с нежностью через год

А потом к другим портам направляем борт

И опять не горестно уплываем.

На штурвал ложится уверенная рука

И мы станем великими скоро наверняка

Не замёрзнет море, вечно бурлит река

Но однажды встаём в тумане и вспоминаем.

 

Забывай меня коснувшись иной земли

Но случись застыть тебе на мели

Моё имя вспомни и распетли

В этом гулком влажном пустом пространстве.

Я считать буду марты и феврали.

Говорила она, то есть я – голос глох вдали.

На неё смотрели туманные корабли

Самым верным символом непостоянства.

 

* * *

 

Когда твои нервные пальцы сомкнутся на

Горле моём, – в город придёт весна.

Выйдет на свет сирень, потянет чем-то землистым.

Брызги лучей раскалят серый асфальт докрасна.

Пальцам твоим – шея моя ясна.

Мать говорила: «Вырастет пианистом».

 

* * *

 

Каждый день балансируя как на льду

Привыкая быть у всех на виду

Задыхаясь словно в расстрельном ряду

Человек находит себе беду

 

Человек пускает в себя беду

Человек готовит беде еду

Человек заботится о беде

Чтоб ей было удобно в его среде

 

Человек глядит той беде в глаза

Будто хочет истину ей сказать

Человек за ушком ей чешет – глядь

А беда свернулась клубочком спать

 

Потекла у них жизнь что твоя вода

Дни спешат как быстрые поезда

А случись какая-нибудь ерунда

Человек смеётся – мол, не беда

 

По утрам он выгуливает беду

А другие к собственному стыду

Говорят – бедовый он человек

Человек с бедою глядят на снег

 

* * *

 

Известно, что современные поэты,

А также поэты, жившие в стародавние времена, –

Это люди с грязными желаниями,

Потными ладонями,

Половыми истомами

И извращённой психикой.

В их головах ворочаются

На разгорячённых мозговых простынях

Мысли об оргиях и единичных совокуплениях.

А вовсе не ромашки восходят,

И не дама с собачкой прогуливается.

А если уж и прогуливается, то такие её прогулки

Можно легко найти в видеозаписях Контакта,

Набрав «сживотнымипопринуждению».

И это всё – правда. Всё так и бывает с пишущими стихи.

Например, один мой знакомый поэт –

Назовём его П. –

Однажды заказал себе по телефону

Негритянку-индивидуалку.

Долго выбирал по каталогу,

Попивая чай с сушёной малиной –

Мама прислала из Сызрани от простуды.

И вот она приехала, и он слегка стушевался.

Начал неловко прохаживаться по коридору,

Пошло хихикать и мерзенько улыбаться,

А в кухне нестерпимо фонило малиной.

И негритянка спросила, мол, чем это пахнет…

…и вот прошло уже полтора часа из оплаченных двух,

А он всё рассказывал и рассказывал –

Как на сызранских лугах на рассвете

цветёт земляника,

как на сызранских берегах по ночам

песок под ногами трепещет,

как на сызранском небе звёзды

похожи на бисер…

…негритянка прослезилась, подмела ему пол и уехала.

Или вот например другой мой знакомый поэт –

Назовём его Ж. –

Пошёл на свой день рожденья в бордель с друганами

И они как-то все сразу разошлись по диванам,

А он разговорился в предбаннике с толстой хозяйкой.

И она его, подбоченясь, спросила,

Мол, уж не бизнесмен ли Вы, молодой человек,

А он ответил, что нет, он поэт.

…и вот прошло уже сорок минут из оплаченных сорока,

А он всё рыдал на толстом плече,

Иногда лишь отвлекаясь на то,

Чтобы налить себе и хозяйке по рюмке настойки

И, делая смачный глоток этой гадости, рассказать –

Как по ночам сводит живот

От желания поймать строчку,

Как по утрам читаешь в журнале «Новый мир»

Не о себе.

Как по вечерам пьёшь один в чебуречной

Пока не приходят такие же

С семинара Арутюнова в Литинституте

(чебуречная на Тверской – очень удобно).

И хозяйка впечатлилась и с тех пор

Приходила иногда на литературные вечера

И даже на один вечер Веденяпина.

А ещё одна поэтесса –

Назовём её я –

После очередной ссоры с мужем

Решила отдаться дальнобойщику

И натянула чулки, и накрасила обкусанные губехи,

И встала, как дура, на трассе.

И к ней два раза подъезжала маршрутка номер двенадцать

И один раз автобус Люберцы-Выхино,

Но она от них отворачивалась

И неловко покачивалась на каблуках.

И вот, наконец, затормозила грязная фура,

И оттуда высунулся хохол-дальнойбойщик

И так подмигнул ей, что сразу стало всё ясно.

И вот она к нему села с надменным видом

И, стараясь, чтоб голос не дрожал, обратилась,

Мол, ну чего, и сколько вообще заплатишь?

А он говорит – сейчас, возле кладбища остановим,

И не спеша решим.

И поехал по трассе.

И она таращилась из окна на серую ленту дороги,

И дома вдоль дороги с надписью «Продаётся»

И на пустые скамейки на остановках,

И вот они затормозили возле старого кладбища.

Он говорит ей: «Ну чего, давай раздевайся.

Неудобно, конечно, зато здесь безлюдно.

Я вообще не люблю кладбища, только Ваганьково.

Там Высоцкий потому что, я был там однажды».

И она, наконец, взглянула ему прямо в глаза

И дальше, естественно, он пожалел, что связался.

Ведь прошло уже двадцать четыре минуты из неоплаченной вечности,

А она всё рассказывала и рассказывала.

Как на Ваганьково сходит лёд в самом начале марта

Над могилами тех, кто уже не поедет по трассе,

Она сыпала незнакомыми именами как заклинаниями –

Райх, говорила она, Мейерхольд, Турбина, колумбарий.

И он не мог уже слушать про все эти кости и смерти,

И он махал руками, как будто слетелись пчёлы,

И он просил замолчать её, но было поздно,

Потому что она уже перешла к чтенью «Чёрного человека».

...дальнобойщик поехал в церковь и страстно молился.

Потому что с поэтами каши, как видно, не сваришь.

Потому что их точат лишь гадкие грязные мысли..

Потому что они по весне ищут там, где другие теряют.

 

Это было у Мити

 

Настя Строкина сразу сказала: «Я спать! До свидания!»

Шёл конец декабря, и на прочее не было сил.

Это было эпоху назад. Ваня жил ещё не в Германии.

Гриша жил ещё не в Сокольниках. Рома жил.

 

Мы с тобою остались вдвоём на прокуренной кухне

И легли равнобедренно на ненадёжный диван.

Если стали бы двигаться – то непременно бы рухнули.

Потому мы застыли. И плыл сигаретный туман.

 

Ты нарушил молчанье, и мне рассказал о подснежниках,

И о том, что на озере Чад есть магнолиевый сад.

…Я смотрю сквозь узоры окна, как лежали мы прежние.

Это было у Мити, и было эпоху назад.

 

Нам рассветные льдистые окна казались предельно высокими.

Ветер в форточку пел о неверном начале рассвета.

А за стенкою в спальне дрожала во сне Настя Строкина.

Ей снилось лето.

 

Artificial intelligence

 

В далёком и очень близком две тысячи втором году

Константин Сергеевич подарил мне компьютер.

Пентиум второй он назывался.

И там была такая игрушка,

Типа, поговори с искусственным интеллектом.

Надо было написать кучу всяких фраз

В его интеллектуальную искусственную память.

А он хитро запоминал и выдавал тебе по ходу диалога

Твои же собственные фразы,

Уже почти тобою забытые

за последние полчаса.

И к нам приходила в гости бабушкина племянница тётя Тамара

И всё дивилась на это чудо прогресса

и приставала ко мне:

«Дан, а Дан! А вот спроси у этой штуки – когда я умру?»

И все сразу кричали – ну что ты, Тамара, типун тебе на язык!

Но я всё равно втихую набирала в розовое окошко

«Когда умрёт тётя Тамара?»

И искусственный интеллект каждый раз отвечал

С моей собственной знакомой интонацией:

«Король и шут – форева!»

Или

«Сектор газа» – это круто!»

Или, например

«Лучше с Кошкиной на трубах пиво пить!»

И никто так и не мог внятно ответить, когда же умрёт тётя Тамара.

А она умерла в две тысячи девятом году.

Пережив моего дедушку.

Пережив моего папу.

Которые тоже когда-то любили задавать тупые вопросы

Искусственному интеллекту,

Отвечающему им

С даниными интонациями.

И вот –

Дана в две тысячи шестнадцатом году в городе Москва

Сворачивает во двор Булгаковского музея,

Закуривая на ходу и пряча бутылку в сумке.

Все ответы, которые получает Дана

На свои вопросы, обращённые ко Вселенной,

Звучат с какой-то знакомой интонацией.

Если Дану надумают забрать

Инопланетяне,

Чтобы изучить искусственный интеллект,

Им придётся забрать её вместе

С тётей Тамарой,

Пивом «Уральский мастер», оставленным в середине июня на трубе,

И плакатом группы «Король и шут».

Ведь в Дане навечно – голосит «Сектор газа»,

Истекает кровью в подъезде Листьев,

Мама улыбается, когда поёт романс Лапина

Из кинофильма «Верные друзья».

Все ответы уже получены в две тысячи втором году

И даже раньше.

Тётя Тамара, может, Вы живы?

Просто Вас тоже забрали инопланетяне

Со всеми Вашими ответами,

Знакомыми интонациями,

Искусственным интеллектом,

Розовым окошком.

А если даже и нет, то не страшно.

Ведь всё равно Вы уже записаны на мою дискету.

А я – на чью-то ещё.

Все будем живы.

Пока мерцает монитор.

Пока жужжит электричество.

Пока работает

Пентиум Второй.