Дмитрий Бакаминов

Дмитрий Бакаминов

Все стихи Дмитрия Бакаминова

* * *

 

А если купить пистолет

и пачку патронов к нему,

то не обязательно свет,

и не обязательно тьму

увидишь, нажав на курок

трясущейся нервно рукой,

возможно, что просто звонок

услышишь сквозь сонный покой

будильника, на без пяти

взведенного кем-то опять –

и снова куда-то идти,

и снова куда-то бежать.

 

* * *

 

Вдовы Клико янтарь кипучий

в бокале тонкого стекла

налит, как раз, на этот случай,

но я херачу из горла.

 

Я пью колючими глотками,

откинув голову назад,

давясь и пеной, и слезами

и грозно вылупив глаза.

 

Поскольку только так и надо

пить за того, кто до конца

свободен был в сужденьях, взглядах,

и если б не кусок свинца,

 

его полёт бы был продолжен,

но, как у нас заведено,

свободы сеятеля всё же

не так уж ценится зерно.

 

И зная это, он, должно быть,

не раз вот так же в тишине

глушил вино, давясь от злобы,

а спьяну вовсе мнится мне,

 

что это счастье, право слово,

пасть оклеветанным молвой.

Зачем стреляли Вы в другого?

Зачем всё это не со мной?

 

 

* * *

 

Время летит туда,

где никого из нас

не отыскать следа –

будь даже зоркий глаз,

пусть даже иногда.

 

Там, после нас, в тиши

еле живых руин

время туда спешит,

где никаких причин

наши считать гроши.

 

Ну и пускай летит

с грохотом тех эпох,

где наш лихой петит,

пусть хоть и был не плох,

наглухо позабыт.

 

Можно ль скорбеть о том,

если с теченьем лет

вряд ли уже тайком

будет кому вослед

с грустью махнуть платком?

 

Так, миновав струну,

самый высокий звук,

только на миг сверкнув,

лишь подтвердит вокруг

гулкую тишину.

 

* * *

 

Есть малый матерный загиб,

гремящий громом канонады,

чьи истеричные рулады

не раз меня срывали в хрип.

 

Его стальные обороты

не раз ласкали душу мне,

в его языческом огне

я унимаю приступ рвоты.

 

Не раз средь бурь и перемен,

пытаясь снова встать с колен,

так и не понятый врачами,

 

хотел не отклик на мольбы,

не благосклонности судьбы,

а грязно рассыпать словами.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

И суткам отпущенным рада,

но бабочка, бросив дела,

спешит на окраину сада.

Она там ещё не была.

 

Ведь в этом и смысл полёта,

что где-то, возможно, ещё

на счастье похожее что-то

надеется встретить её.

 

* * *

 

Из Назарета в Вифлеем

без долгих сборов и прощаний,

тюков, наполненных вещами,

с горой сомнений и проблем.

 

Не так и тяжело идти –

ступай, сомненья урезонив.

Пугает не аллюр погони,

но неизвестность впереди.

 

Погоня, в сущности, залог

того, что ты кому-то нужен,

что и на дне кровавой лужи

ты обнаружен будешь в срок.

 

Другое дело – наугад

в краю чужом, ненужный, лишний,

вести себя как можно тише,

ничей не привлекая взгляд.

 

Как нелегко в чужом краю

назад смотреть ежеминутно,

искать надежного приюта,

но находить лишь тень свою.

 

* * *

 

Когда-нибудь и я давно умру.

Настолько, что не станет никого,

из памяти способного искру

случайно высечь, озарив того,

кто полагал стихами весь тот бред,

высасываемый из года в год

из прожитых безрезультатно лет.

Конечно, если только повезёт.

 

* * *

 

Мир обойдётся без тебя, 

в своё грядущее гребя, 

огнём витрин и звёзд слепя, 

не вспомнит о тебе. 

Да, без тебя, мой милый друг, 

твоих друзей, твоих подруг 

и тех, которые вокруг 

мерещатся в толпе.

 

Ты для него настолько мал, 

что вряд ли, встретив свой финал, 

докажешь, что существовал, 

не покладая рук. 

Засим, слезой скулу кропя, 

пусть эту истину трубят: 

мир обойдётся без тебя, 

мой добрый, милый друг.

 

* * *

 

Мне приснился странный сон:

в петербургской подворотне,

не известно, чем сражён,

я лежу в кровавой рвоте.

 

Между мусорным бачком

и заплёванной стеною

целый день лежу ничком

в коченеющем покое.

 

Бесприютна и пуста

выпавшая мне гробница,

лишь собаки иногда

ходят на меня мочиться.

 

Лишь нечаянный сквозняк,

заблудившись в переулках,

ещё воет кое-как:

сиротливо, горько, гулко.

 

В общем, очень странный сон.

Даже вещий, может статься.

Я был очень удивлён.

Не хотелось просыпаться.

 

 

* * *

 

Набери, пожалуйста, меня,

если выпадет свободная минута.

Я готов в любое время дня

или ночи отвечать кому-то,

кто настолько далеко и не со мной,

что динамик телефонной трубки

наполняется не столько тишиной,

сколь необратимостью разлуки.

 

* * *

 

Нам врут, что жизнь полна страданий.

И врут, что смысла ни на грош

в существовании. Едва ли,

мол, каплю смысла в нём найдешь.

 

Неправда! жизнь – весёлый праздник,

где каждый – долгожданный гость.

Пусть не всегда из грязи в князи,

но по крупице будет горсть.

 

И врут, что даже самым светлым

мечтам сбываться нет нужды.

Ведь суть мечты и скрыта в этом,

в несбыточности суть мечты.

 

И врут, что остывают чувства,

что рушится любой союз.

И врут, что валиум невкусный,

он как пирожное на вкус.

 

* * *

 

От сперматозоида до пепла

что-то там проносится, кажись,

только вот сдаётся мне, что это

пролетает вовсе и не жизнь.

 

Может быть, конечно, так и надо.

Думаешь, живут же как-то все!

Дом, работа, деньги как награда –

что-то вроде мыши в колесе.

 

Мышь ведь тоже думает, должно быть,

вот ещё чуть-чуть и колесо

выведет из этой клетки, чтобы

где-то там свободы дать кусок.

 

Так и тут, по сведеньям разведки

где-то рядом есть дверной проём,

просто выпускающий из клетки.

Только мы его не узнаём.

 

Роман в стихах

 

Когда-нибудь я точно психану!

Раздам долги, уволюсь и уеду

в какую-нибудь глушь и тишину,

где сутки до ближайшего соседа.

 

И там, в невероятной нищете,

едва-едва сводя концы с концами,

предамся давней голубой мечте:

писать роман – не прозой, а стихами.

 

С чего начать? Возьму-ка я листок.

Перо возьму – тут ручка не поможет.

И заиграют рифмы первых строк.

Они, надеюсь, заиграют всё же.

 

Название бы выбрать поскорей!

Поярче! Или даже попошлее.

Вот, например: «Таинственный злодей»,

а может быть и «Исповедь злодея».

 

«Надев сюртук, кашне и шапокляк,

он вышел из парадной утром рано…»

Я думаю, что как-нибудь вот так

начну завязку своего романа.

 

Куда ж с утра он вздумал погрести?

Работать – вряд ли. Что-нибудь другое.

У нас в романах как-то не в чести

перегружать заботами героя.

 

К подельникам пошёл он прямиком

обговорить ещё раз все детали

в их преступлении, запутанном таком,

что кто-нибудь распутает едва ли.

 

А в следующей же главе скажу,

что главный наш герой, на самом деле,

эксперт по ОПГ и грабежу,

внедрённый в банду для известной цели.

 

Коварную начнёт он сеть плести

и будет ловко обращаться с нею.

Уж банда уничтожена почти.

Но и его я вряд ли пожалею.

 

Его я в перестрелку окуну

с вооружённым до зубов отрядом.

И там спасёт он девушку одну,

случайно оказавшуюся рядом.

 

Вот вам и героиня – в самый раз!

Красива, молода и всё такое –

не всякий живописец передаст!

Она подходит нашему герою.

 

Для остроты добавлю, что она

приходится сестрой тому бандиту,

чья жизнь была случайно спасена –

его не обнаружили убитым.

 

А это замечательный предлог

послать в бега двоих моих героев.

А там я закручу их, видит Бог!

Живьём влюблю друг в друга их обоих.

 

Внушу им планы создавать семью

и свадьбу небольшую им устрою,

но одного из них потом убью,

второго сделав скорбною вдовою.

 

Причём, умрёт он страшно, как в кино:

от передозировки, пули, взрыва

(конечно, выбрав что-нибудь одно,

смотрелось чтобы жизненно и живо).

 

А впрочем – оставлять её одну?

Чего же я тогда как автор стою?

Убью обоих, глазом не моргну!

Не дрогну напряжённою рукою.

 

В финале рассужу, мол, так и так,

судьба порой горазда на сюрпризы;

не зарекайся, коли не дурак,

от самого рождения до тризны.

 

Потом корректор, вёрстка и тираж,

и критиков ехидные нападки:

мол, как же исписался автор наш,

и в целом, стиль романа не в порядке.

 

А я – всё так же нищ и одинок –

впишу, от нетерпения сгорая,

в невесть откуда взявшийся листок:

«Роман в стихах». И в скобках – часть вторая.

 

* * *

 

С чистой б жить начать страницы,

будто набело в тетрадь –

вот хоть взять да научиться

облаками торговать.

 

Я б, срубив на этом рынке

звонко брякающий нал,

всю бы жизнь свою пушинки

с одуванчиков сдувал.

 

А для пущего прироста

звонкой выручки своей

запустил бы в производство

гроздья мыльных пузырей.

 

Пузыри и пух чтоб с той же

силой вились без конца,

и не жрать всё это больше

в поте нервного лица.

 

* * *

 

Ты

отражение каждой

робкой мечты,

кораблик бумажный

в симметричных изгибах,

плывущий – куда, не важно –

ибо

однажды

упавший с детской ладони

вряд ли вернётся обратно,

легче – утонет,

сгинет в фарфоровом звоне,

в лиловой эмали заката

с сизым отливом.

 

* * *

 

Ты капитан своей мечты,

пусть в клочья вырван парус твой,

и море высохло, и ты

какой-то бледный и худой,

но тем не менее летишь,

пораспугав вокруг людей,

крича в сгустившуюся тишь:

карамба! тысяча чертей!

 

 

* * *

 

Удариться бы в истинную веру,

чтоб только что не слышать Божий глас,

незримым, но могущественным сферам

оставив труд заботиться о нас.

 

И больше не испытывать сомнений

на этом перекрученном пути,

сквозь бури, ураганы и кистени

спокойно и уверенно идти.

 

Одно тревожит: карцером, острогом

от местных правил за версту разит,

где я не человек, хранимый Богом,

а мелкий и опасный паразит.

 

И мне вовек запрещено всё это

и, плюс, вот это мне запрещено.

Взамен же нескончаемых запретов

дано лишь покаяние одно.

 

В чём каяться? Не в том ли, что случайно

нам жребий выпал очутиться здесь,

где, выживая, днями и ночами

мы вынуждены вон из кожи лезть.

 

А где-то очень высоко над нами

какой-то Бог, серьёзен и сердит,

не поддержав ни жестом, ни словами,

как вертухай над лагерем парит

 

и наблюдает, как там человеки,

судьбу и жребий выпавший кляня,

растрачивая силы до копейки,

блюдут суровый распорядок дня.

 

Я, может быть, чего не понимаю

и рассуждаю словно имбецил,

но всё же Бог не стал бы вертухаем

и даже раз прощенья б попросил.

 

* * *

 

Я благодарен Господу за то,

что в бар пускают даже не тверёзым,

и что ещё остались папиросы

в карманах задубевшего пальто.

 

Что бармен даже виду не подаст,

как будто угощает крепким чаем,

и сами мы почти не замечаем,

что всем плевать на каждого из нас.

 

Хоть стой на голове, хоть песни пой,

гори звездой, лежи в помойной яме –

плевать, простыми говоря словами,

как станем убиваться мы с тобой.

 

Но есть очарование своё

и в этом безразличии. К тому же,

никто из нас не будет обнаружен –

ни я, ни одиночество моё.

 

* * *

 

ну типо я такой короче 

к машине ихней подхожу 

к одной из этих как бы точек

купить короче анашу.

а там ну типо три барыги

сидят такие на понтах

у нас короче тока сиги

иди короче типо нах.

а я такой да ладно чё вы

мне дунуть на один затяг

и лавандос им нехеровый

в окно пихаю так и сяк.

они мне – слышь ты чё попутал?!

ты типо как бы чё бухой?!!

и тут один из этих пугал

заточку бац в хлебальник мой.

и я такой, раскинув руки,

как птица, сбитая с небес

внезапным выстрелом, в испуге

упал и будто бы исчез.

И замелькали вдруг обрывки

каких-то давних детских снов

безумным смертоносным вихрем,

всё повторяясь вновь и вновь.

А я валялся в луже красной,

и стон терзал мои уста:

Дай Бог, всё было не напрасно!

Дай Бог, всё было неспроста!