Дмитрий Близнюк

Дмитрий Близнюк

Четвёртое измерение № 13 (541) от 1 мая 2021 года

Джаз-птица

Неспящий


я слушаю вечерний летний сад:
ракушку приложил к уху.
а ветки роз изящны, хищны, как богомолы.
блики на листьях, кошка вылизывается на подоконнике.
вдалеке верещат белки: скандал на фоне
персиковых обломков заката.
сорока расхаживает по будке – яркая и наглая,
как сутенёр.
жуки перемигиваются крыльями-антибликами.
муравьи щекочут маленькие ступни
вишням-китаянкам.
и тесное, густое движение листьев внутри клёна –

куёвдятся тёмно-зелёные
треугольные рыбы в аквариуме переполненном:
человечество листьев в разрезе.
и повсюду разлита невинность,
хотя здесь ежесекундно кто-то пожирает кого-то.

груши, как пьяницы, доходят под газетой на столе.
забытая чашка с глотком дождя и чая,
ветер плывёт на спине по саду.
жена играет в смартфоне,
отращивает сигаретный жемчуг на блюдце.
и я прислушиваюсь к саду, будто к сейфу – вор:
щелчки, дыхания, шорохи и всплески звуков.
я проглотил наживку тишины.
сейчас я слышу жизнь. вижу жизнь.
и жизнь, как смуглая богиня со змеиной головой,
показывает мне – смотри, как виртуозно и нахально
импровизирую
на выпуклых клавишах мгновений.
совпадений. рождений и обедов. ярких красок.
маленьких смертей.
смотри и слушай. и запоминай.
на большее сейчас ты и не нужен.
внимательность. медитация, но наизнанку.
Будда неспящий
с широко открытыми глазами.
и, может быть, это – слияние с вечностью,
так парусник во время шторма сливается с волной.

и сны внутри меня и сны снаружи подружились.
облака дельфинами, плацентами отражены
в озере времени.
я осязаю красоту и трепет энтропии,
хаос, глубину.
слышу музыку листьев, хитина, шорохов и блеска –
узоры, розы, грозы, рельсы – всё совпало.
и если кто-то неосторожно сейчас заденет жизнь мою –
стрела, инфаркт, метеорит – я не поверю никогда, что умер,
что такое может произойти сейчас.
нет, только не сейчас.
как же прекрасно и больше чем бессмертно.
вот это всё – сад, я и жена.
а ночь наступает – картой дамы пик,
шелестящая карта тайны. и по затылку
пробежались мурашки – как водомерки на отвесном пруду.
я был. я есть. я кем-то буду.

 

Джаз-птица для Д.


любимая, прости.
мой Марсель Пруст пуст.
закончилось вино, и в памяти накурено,
и рассвет – медленно седеющий Луи Армстронг –
играет блюз тьмы
на саксофоне
фона.

нашёл твои
прошлогодние эсэмэски –
точно деньги в осенней куртке,
вышедшие из обихода,
листья в тумане,
бумажные корабли на бензоколонке.

ты думаешь, что ты особенная –
с волосами, распущенными посреди зимы.
но ты –
лишь красивая тюрьма для снежинок.
их загоняют, как протестующих, в автозаки
твоих ресниц,
твоих распущенных волос.
белые отщепенцы.

наши первые месяцы –
новорожденные львята,
оставленные у дверей приюта в переносном вольере.
кормим их, мутузов, молоком и собачьим кормом,
и они исподволь вырастут: 
дни – в месяцы,
затем месяцы – в годы,
в львов-мародёров и самодовольных львиц:
сожрут нас, выгонят, выдавят из Колизея.
или уйдут создавать собственный прайд,
а нам оставят
едкий запах апреля.

погружаю руку в твои волосы,
как в ящик с белками: царапаются, тихо верещат,
ластятся носами, пушистыми хвостами,
а у меня в руке орешки.
миндальные ногти.
ешь мои пальцы...
и ты жадно смотришь на меня
всеми глазами,
как разломанный плод граната.
идея красоты
проступает сквозь твою кожу,
как нож сквозь муку.
ну, иди же ко мне...

- - -
двадцать лет спустя.
рассвет пёрышком нежно щекочет её щеки,
бережно касается реальности,
как темечка новорожденного.
едва слышный «вкл» – и сознание заполняет собой эфир,
и я мелодично картавлю:
доброе утро, любимая.
доброе утро, мир.

да, я всё же сдал экзамен,
прошёл проверку жизнью, тобой.
и солнечный луч в окне – как Лорка со шпагой.
чёрт побери, эта лиричность,
будто кот, который всегда на моём плече,
и нельзя не влюбиться, и нельзя не умереть.
но мы настолько любим жизнь,
что волосы шевелятся на голове.
мы вынесем всё.
и всех.

 

в чёрном квадрате

 

только кажется, что так легко написать:
не жалею, не зову, не плачу.
вызволить из тьмы шахтёров невыразимого.
но сколько должно пройти тысячелетий эволюций,
борьбы и крови, поглощения себе подобных,
бесподобных, чтобы родилось на свет:
всё пройдет, как с белых яблонь дым.
человечество, как плодожорка,
прогрызает кровавый тоннель в яблоке времени,
не покидает ощущение, что ещё кто-то живёт за мной,  
волчонок ступает в следы лап матёрого волка,
кто-то толкает тебя-камень перед собой,
или я иду и кто-то живёт впереди меня,
и это следы когтей дежавю, сколы времени,
послания во времени, царапины на металле.
и так слой за слоем, смерть за смертью,
отшлифовывается бриллиант бытия.
и это не пищевые цепочки, нет, но подвесные мосты
качаются под нами, над нами, железные лианы,
скрипят, визжат и охают карусели
на перекрученных цепях,
и наши инкарнации переплелись, смотри,
можно дотронуться до плеча
девушки ветра с рысьим лицом...

 

это просто как небо


родина. говяжий череп
в вересковом поле.
родина.
на ощупь – мокрые рисовые зёрна
под струёй холодной воды –
и я погружаю руки в кастрюлю,
промываю память:
белое, голубое, глупое.
родина.
завшивленная больная кошка Рита,
и когда обмазываю её керосином – до горла –
все паразиты, все вши государства и
идеологии
убегают на голову, мохнатые уши, морду и лоб.
в наглую перебегают
покорные, зелёные глаза.
но – родина это только моё,
только для меня.


каждый живёт и любит свою родину,
маленькую, как кошка.
жестянка с вкладышами от жвачек,
старинными монетами.
за свою родину не нужно умирать или убивать врага,
ибо ты в ней и так растворяешься –
в родном крае,
точно жменя дорогого стирального порошка
в Ниагарском водопаде.
лети. исчезай.
ледяная чистота времени
со вкусом людей и чудес, которые любил.
родина это твои странные мысли.
ещё раз отведать спелой шелковицы
с громадного дерева возле цыган.
побродить босиком по мельчайшей пыли сиреневой,
нагретой солнцем.
встретить золотистую девочку Яну.
родина это не парад военных монстров,
саранча цвета хаки.
не салютная пальба в честь идей,
не холодный змеиный взгляд
сбольшебуквенной Родины-Матери-Терминаторши:
пожирает своих сыновей и дочерей,
щёлкает, как чёрные семечки,
миллионы жизней.
нет.

комод, там спрятана прядь младенческих волос дочери
и лимонная рубашечка, в которой я
родился.
родина это родинки, магические места,
где прошло
мое детство
и юность. где я отразился статуями и скорлупой,
где отравился Мадейрой и мечтой.
родина это радуга прошедшего,
она манит. так магнит притягивает
привидения из мельчайшей металлической стружки.
это зубчатый танец ностальгии,
грациозных, печальных носорогов.
металлические зыбкие узоры танцующие.
родина – розовая кость поломана,
но не хочет срастаться
с протезами государства и партий,
с позолоченными спицами прохиндеев
и негодяев.

моя родина – это женщина в леопардовом платье
клеит пластырь на палец ноги.
гуляли в бетонных джунглях. моя родина
это полоска её обнажённого живота.
это ранец моей дочери.
это карамельный аромат
кофейного вечера и вплетающий пьянящий запах шашлыков.
моя родина это радостная сорока –
точно выиграла джек-пот –
с зелёным пакетиком крысиного яда спешит, шагает
ранним утром
по крыше сарая.
моя родина это мои слова.
и весь мир, который хочет уместиться в стихах,
как кентавр – хочет обладать женщиной и жрать овёс.
вселенная, ссыпаемая в мешочек созвездиями –
моя родина.
всё, что я могу полюбить.
всё, что может причинить мне радость и боль.

и это грозный лес на берегу озера
точно тёмно-зелёный дракон присел для прыжка. вот-вот.
родина это тот, кто нас заберёт. перенесёт нас
через болота и пропасти тьмы и горения, исчезания.
родина родина родина, все мои глупости и разочарования,
переборы гитары в павильоне детского сада,
футбольные баталии с древне-детским матом,
жемчужные пижамы утреней дымки,
шелковистая влажность женщины любимой,
устрицы во рту поцелуя. родина это тьма,
где согреваешься памятью, как коньяком.

речка наша – родина. речки, где мы купались и тонули.
наша родина это пуля которая дура и облетала нас,
это манящая вонь коровьего навоза,
это звяк колокольчиков и закат во все небеса:
розовый рояль на
крыше чёрного лимузина со  вспученным лаком.
родина это мёртвая птичка в пруду в ореоле линялых перьев.
родина это липкая кожа любимой.
и визжат поросята дней, убегая
от безликих и волчьих бандитов с ножами.
и родина мать, нет, но мама, любовница или сестра,
и я ошеломлённо
перекатываю во рту – родина. как молочный зуб,
но не нахожу ему место.
грациозное разочарование. пустота.
с надеждой на возвращение.
моя родина – это женщина в спальне.
это небо надо мной
и письменный стол внутри
(настольной лампы золотистый страус),
родина –
это ты...

 

Бал привидений

 

зимний день светился изнутри:
сом, проглотивший фонарик.
мягко вечерело, замёрзший снег цеплялся за кусты,
как белая птица с белыми когтями.
и праздничное нечто царило повсюду:
кофейни, дома, прохожие, машины,
город облили сказочностью,
осыпали блёстками, конфетти.
и даже наивная пошлость праздничных витрин
и новогодних реклам умиляла – дочь мачехи,
которая ничего не добьётся в этой сказке,
и её немного жаль.

на столике-таксе осколки шоколада –
ты выела весь миндаль, как белка.
возле кровати вязанки книг. мы
недавно переехали
на съёмную квартиру. и зима, и сом со свечой,
этот образ пришёл, когда ты прикуривала у окна,
отразившись в стекле, как свет сварки в пещере,
где волы и волхвы,
и зелёный младенец мужского пола,
цветок алоэ,
которого ты мне не родишь через год.
и сказочно, и страшно, и хорошо.

а где-то рядом война,
и другие бессонные демоны бытия
шатаются,
как разбуженные гризли посреди зимы,
но нам на это наплевать, нам всё равно.
тот день, когда мы разожмёмся, как челюсти питбуля
на подвешенной автомобильной шине – на фоне заката,
тот день, когда
жидкокристаллический
терминатор пройдёт сквозь свою самку,
перемешавшись мирами,
ртутными головастиками, единицами и нулями.
и теперь мы сможем только отдаляться друг от друга,
так галактика проходит сквозь галактику,
как нож сквозь нож.
не оглянуться, не сломать шею,
и это – благодарность, благонервность.

прошлое – мальчик, рухнувший вместе с балконом
с девятого этажа,
без шансов на спасение,
на общее будущее. но, представь, теперь
у каждой женщины устрица твоего лица,
водяной знак на просвет синюшных губ,
огнестрельных глаз.
миллиарды твоих копий шуршат платьями
во всём мире –
от старух и до детей.
это – медузный бал привидений в твою честь,
или – снегопад людей, и мы, полубоги, пошли за кофе,
и открываем рты, и ловим снег.