Дмитрий
Бобышев

Тыквенная комедия

Гале Руби, постановщице 
  
Давай-ка разыграем осень... 
            Это ж вовсе 
недолго будет в жёлтых листьях длиться, 
и в красных ягодах, и бурых ягодицах, 
            и фиолетовых носах. 
Я их комедию пупырчато писах. 
И вот что выткалось из букв: 
            актёры – тыквы. 
Подмостками – плетёная тарель. 
– Туда, брюхатые, разбрюкшие, скорей! 
Раздайся, занавес, и вширь, и вбок, 
            взвивайся вверх. 
Взамен пролога – некролог.           
            Кувырк. 
Прощай-ка, век! 
                                   И – 
     здравствуй, вот уже и третье, 
                                   пока 
     мы говорим о нём, 
                                        
            тысячелетье, 
                                   
     влезающее к нам, слоновое, 
     углом... 
...Чёрно-сияющим роялем исполинским... 
Ударим же по клавишам-годам. 
Я ни секунды, ни пылинки 
несыгранной молчанью не отдам! 
                                     
     Кривляйтесь бородавчато, паяцы. 
                                        
            Вот – пьяцца. 
                                        
            А на ней – палаццо. 
                                   Там 
     поселился полосатый дож. 
                                        
            И что ж? 
                                   При 
     нём – три вёрткие девицы. 
                                   Как 
     водится: блондинка 
                                        
            беж и неж; 
                                        
            брюнетка писк и визг; 
                                   и 
     рыженькая: вся – ресницы, 
                                   
     Страшны! Однако – бешеный успех 
                                        
            у кавалеров двух, 
                                        
            а стало быть, у всех. 
                                   Один 
     с прямым 
                                        
     (другой – из-за угла) 
                                        
            и вытянутым тыком. 
                                   Тык 
     – это то, что нужно тыквам. 
                                        
       (Она ломалась, хныкала, дала.) 
                                   При 
     девах евнух пучится бесстрастно. 
                                   В 
     комедию он пущен для контраста, 
                                   для 
     пошлости, 
                                        
            острастки и острот: 
                                        
            про ТО и ЭТО, 
                                   при 
     толстых обстоятельствах сюжета. 
                                        
            Коварный кавалер 
                                   уже 
     к блондинке вхож. 
Сам – как бы с рыженькой, 
а та – его сестрица! Он ей – братец. 
(Двоюродная, если разобраться.) 
На простака – навет. 
            Его ревнует дож: 
в конверт подложен локон белокурый. 
Простец уже не строит куры – 
            попал впросак. 
            И евнух точит нож. 
Подпорчены и чести, и фигуры. 
И казнь объявлена на плаце 
            у палаццо. 
А недотыковка 
            (подгнил бочок, смотри!) 
чужого – для себя – спасает ухажёра. 
И вместо казни – свадьбы, целых три 
устраивает скоро-споро... 
  
– А быть счастливой в браке даже низко! 
            И дож, 
            он тож 
на евнухе чуть не женился. 
     Рояль! Звук ледяной рокочет смерть 
     от кромки времени до края 
     комедии, – как вяще умереть, 
     чтоб оказаться в кущах Рая? 
            Ответ: – Играя!