Я остаюсь
Знаешь, я остаюсь. Чтоб глотать это хмурое небо.
Здесь, в изломах хребтов, ляжет ломаной линией жизнь.
А отчизны другой, видит Бог, он же сам мне и не дал,
он мне дал эту кровь, а в ней то, от чего не сбежишь.
Решено – остаюсь. Чтоб вмерзать в эти окна и видеть,
как корнями судьба прорастает в расщелинах скал.
Чтобы истину знать, ту, в которой никто не повинен,
чтоб надраться вином, тем, в котором её отыскал.
Остаюсь навсегда. И пусть кто-то глядит с укоризной,
но, наверно, вот так я бескрайне в свой край и влюблён.
И с любовью такой – что мне делать? Борись – не борись, но
я к ней, будто река к берегам своим приговорён.
Я в изгибы реки запелёнан, как будто младенец,
и дрекольем осин по-вампирьи навылет пробит.
Не отпустит мой край, мною он полноправно владеет,
он в дыханьи моём, как мышьяк – в волосах, и в крови.
Я пытался отгрызть свою память, как лапу в капкане.
Выдрать с корнем, как волосы, поросли чахлых берёз.
Только всё из ковша, там, над лесом, я ночи лакаю,
мне клыками не вырвать по шляпки вколоченных звёзд.
Видишь, я остаюсь. Вот, стою руки-ветви раскинув,
а зима всё хрипит, варит варево бурь и вьюжит.
Да, когда-то и я распадусь на частицы и сгину,
но, на горы взглянув, – вдруг увидишь и ты мою жизнь…
Я однажды исчезну
Я исчезну – безвестен.
Я исчезну – бесследен.
И уже не расскажут в новостях про меня.
Не останется песен.
Не останется сплетен.
Жить теперь ли планиду бесконечно кляня?
Я останусь бесплотен.
Ни в граните, ни в бронзе
Не смогу постамента я, увы, увенчать.
Не оставлю полотен,
Ни поэм и ни прозы,
На разбитой гитаре жизнь всю пробренчав.
Не скопив состояний,
Не отстроив хоромы,
Все надеясь на завтра – на потом, на потом…
Не прошу подаянья –
На проезд для Харона
Накоплю я, пожалуй, даже честным трудом.
И врагов над могилой
Не увидеть злорадства,
И друзья – тихо выпьют, да пойдут по домам.
Разве было под силу
Мне успеть разобраться,
Для чего эта жизнь мне была отдана.
Я однажды исчезну.
Но пока нитку жизни
Сквозь игольное ушко коридоров тяну.
И секретов вселенских
Мне во веки не вызнать.
Что там? Кажется, только миг один на кону.
Не умею прощаться,
Не умею делиться.
Жизнь до донышка выпью – ноты все и слова.
Мне б успеть надышаться.
Не успеть запылиться.
Да любимые губы до утра целовать.
В окне
Бездомные тучи столпились,
и харкают липкой мокротой.
Их ржавыми иглами шпили
проткнули – как шпажками шпроты.
Горчичники старых фасадов
прилеплены к уличным спинам.
В окошке над мёрзлой рассадой
дрожит мотылёк керосинов.
Потеет в ладони нательный –
«Пусть все возвратится на круги…»
Над городом в вихре метельном
кипят иогановы фуги.
Дрожат провода нотных линий,
вонзая столбы мерных тактов.
В безрадужном небе над ними
белеет луны катаракта.
Серо. Как в сырой штукатурке
окно. Взгляд по стёклам всё шарит.
И как балерина в шкатулке
бездумно вращается шарик.
Сгибает слепое вращенье
деревьев кривые распятья.
В окне кто-то просит прощенья.
Летят с неба мокрые пятна…
Путь домой
Мне снился сон: дорогой в темноте,
я шёл туда, где свет горел полночный.
Там ждут меня, там помнят обо мне
и не ложатся спать.
И знал я точно,
что я дойду, хотя в пути ослаб.
Хоть сбиты ноги в кровь – нет, доберусь я!
Меня в пути одна звезда спасла
над местом тем, над родиной, над Русью…
И я всё шёл, змею вился путь,
и кровь и грязь плескали мне под ноги.
Слагали ложь, и гнули, но согнуть
холодной правды сталь дано не многим.
И поборов сомнения и страх,
я, темноте не сдавшийся на милость,
все шёл домой сквозь ливни и ветра.
И я дошёл.
Но это только снилось.
Тебе остаётся
В рассветном дыму полустанок
навылет путями пробит:
суставы гремящих составов,
хрипящей метели бронхит.
Грохочет метельное сердце –
я снова в далёком пути.
Когда больше некуда деться,
тебе остаётся идти.
И лягут надрезы по окнам
ланцетов – стальных проводов.
В сомнениях будет ли прок нам?
Но я не готов! Не готов…
Иешуа или Тиберий –
мы все будем просто людьми.
Когда больше не во что верить,
тебе остаётся любить.
Врастают дожди в наши спины,
а иней вмерзает во взгляд.
Чем ближе к холодным вершинам –
труднее дорога назад.
Но знаешь, что не отсидеться
тебе не в дыре, не в норе:
когда больше нечем согреться,
тебе остаётся гореть.
Будущее
Мы бога зовём в соавторы
жизни своей. Но богово
богу, а нам-то – завтра
не хуже чтоб, или около
того. И костяшки в пальцах –
дни наши. Поставь одну ещё
неровно – и вмиг развалится
тот миг, меж былым и будущим.
Что будущее? Назад в него
не хочется нам. Конторами
прописанное, безназванное,
то будущее, в которое
иные идут, не роняя стяг,
одобренное чиновниками…
А мы на шипах болтаемся –
заткнувшиеся в терновнике.
Наш ковчег идёт на дно
Наш ковчег идёт на дно.
И спасенья не пришлют к нам.
И уже сидят по шлюпкам
Боцман с коком заодно.
Кто-то вдруг заводит вой,
Воет скромно так и вяло,
Видя, как подходит к ялу
Сам ковчегов рулевой.
Кенгуру и крокодил
Смотрят грустными глазами
Так за что ж их наказали –
Вот бы кто-то объяснил…
Капитан и экипаж
Рады: тонем как по маслу!
В трюме тишь. Там всем не ясно,
Что же вышел за пассаж.
Гвалт поднялся б – ё-моё,
Тут бы было не до жиру!
Хорошо, что пассажиры –
Бессловесное зверьё.
Осеннее утро
Разбредутся под утро осенние
ливни из городской кутерьмы,
где нам снится ночами спасение,
да не снимся спасителю мы.
Жизни каждой оплачен блеск глянцевый,
но одним нам известной ценой…
Мне сойти бы на следующей станции,
но проспал… Еду до кольцевой.
И торгует вновь встречами свежими
ангел возле метро. Да всё зря.
Он раскрыт, расшифрован, отслежен и
в плен дождями осенними взят.
Постою и послушаю – дышит как
город, выперев дуги мостов.
И ложится осенняя вышивка
тополей на аллейный остов.
Ты наверно проснулась едва-едва,
а меня, видишь, след уж простыл.
Я ведь ставки так часто удваивал…
Не пойму – отыграть хватит сил?
Я вернусь. Маски молча сниму с лица.
Если мог бы – я это сказал:
«Почему мы все реже целуемся.
Почему реже смотрим в глаза?»
Кораблик
Плавятся зимние дни,
И утекают по капле.
Вот и у речки на платье
Выше разрез полыньи.
Изморозь белых кручин
Оттепель вновь состругает.
Вот уж неделя, другая –
Выползут в поле ручьи.
И в стоге мартовских дней
Солнца лучи – точно грабли.
Снова сынишка кораблик
Пустит по талой воде.
Это все там, далеко…
Здесь, за венгерской границей,
Смерть чьих-то жизней страницы
Клеит на свой коленкор.
Ранен в окопе солдат,
Крючит стеклянные пальцы.
Весь он, прошитый, на пяльцах
Очередями распят.
Гнойные раны войны
Лижут дожди, точно псины.
Смотрит – сквозь мёртвые спины
Прёт семя чёрной весны.
Души по пояс в грязи…
А где-то, ещё не погасло,
В ручье, как намазанный маслом,
Детский кораблик скользит.
Ночь догниёт без следа
Вонью портянок сопрелых.
Да, не дожить до апреля,
Тихо вздыхает солдат.
Видит, бежит вдоль ручья
Сын. Улыбнётся солдат… Но
Пухнут кровавые пятна,
Ангелы что-то молчат.
И темноты полотно
Ляжет. Записан в потери.
К небу приписан теперь он.
Озеро спит Балатон.
Май – через семьдесят дней.
Грянут парады и гимны.
Только все те, кто погибли,
Немы в смурной вышине.
В мае утихнет война.
Будет на небе парад ли?
Нет… Там лишь детский кораблик
Вечно скользит по волнам.
Июльская гроза
Земля впитает все осадки –
июль. Гроза – напрасный труд
небес. И мне в сухом остатке –
лишь горечь памяти к утру,
да краткий сон. И как в заносе
летит душа под потолок.
В ней, точно свежие занозы,
зудят слова для новых строк.
Пока не завязались в сердце
все жилы Гордия узлом,
быть может, солнцем эти греться
мне в самом деле повезло?
И научусь я жить как надо,
и смысл какой-то обрету.
И под июльской канонадой
грозы, возьму судьбы редут.
Над головой – то меч, то пепел.
То светский, то врача приём…
Но я проснусь – и в тусклом свете,
ты вдруг шагнёшь в дверной проём.
Забуду я про меч дамоклов,
когда увижу, боже мой,
как восхитительно промокла
ты под июльской той грозой!
Перед рассветом
Путь мой окольный,
Грай над полями.
Сном колокольным
Даль пеленает.
Чёрствые крыши
Изб за рекою
Греются, дышат
Мглой заревою.
День зачиная,
Поле ждёт жатвы.
Над бочагами
Тянутся жадно
В омут бездонный
Ивы ветвями,
Точно бездомный
За подаяньем.
Лезвенным краем
Клин журавлиный
Вскроет, взлетая,
Тучам брюшины.
Выпростав солнце
В крови рассветной,
Смотрит в колодцы
Позднее лето.
Сердце болит ли,
Думы ли губят –
Тихо молитву
Вышепчут губы.
Жду пред рассветом,
Встав на колени,
То ли ответа,
То ли прощенья…
Звезда
Прошу тебя, звезда, во мгле ночей тревожных
Ты озари мой путь, хотя б на краткий миг.
Я верю с малых лет – твой свет идти поможет,
Когда я одинок, когда душой поник.
Где был вчера мой дом – остался горький пепел.
Кто был вчера мой друг – перчатку бросил мне.
Но беды отведёт твой луч в холодном небе,
Я знаю – тьмы ночной он во сто крат сильней.
Прошу тебя, свети сквозь чёрный дым пожарищ,
Над полем грозных битв и мирными людьми.
Ты в самый тёмный час нам вечный свет подаришь,
Высокая звезда надежды и любви!
Горит, горит звезда – безмолвно, беззаветно,
Чтоб грешных нас спасти от злобы и вражды,
Но мы идём во тьме, не замечая света,
А если смотрим вверх – не видим той звезды…
Расстаются люди…
Расстаются люди просто: не срослось.
Вот – недавно были вместе, нынче – врозь.
Расстаются невзначай и не всерьёз,
Без сомнений, без пощёчин и без слез.
Расстаются люди просто: не сошлись.
Кто – характерами, а кто взглядами на жизнь.
Расстаются ни на день и ни на два,
Расстаются только раз и навсегда.
Расстаются люди просто: в пять минут.
И на память фотографий не берут.
Распрощались – все забылось к четвергу.
Расстаются мимоходом, на бегу.
Расстаются: кто-то с ним, а кто-то с ней,
В телефонном разговоре и в письме.
Кто-то съехал, кто-то подал на развод.
Расстаются в среднем два-три раза в год.
Но порой садятся возле наших плеч
Тени прожитых давно случайных встреч,
И маячат не искупленной виной,
Точно призраки за нашею спиной.
Отмахнуться, улыбнуться – что за бред!
Это просто на стене играет свет…
За разлуки нас никто не заклеймит –
Расстаются в мире люди каждый миг…
Расстаются без вопросов и обид,
Так, что после ничего и не болит.
Утро – вечер, здравствуй – здравствуй: жизнь спешит…
А оглянешься вокруг – и ни души.
© Дмитрий Оксенчук, 2004–2019.
© 45-я параллель, 2019.