Дмитрий Рябоконь

Дмитрий Рябоконь

Все стихи Дмитрия Рябоконя

* * *

 

А полковнику пишут, полковника ждут,

Это значит, – не осень ещё патриарха,

Это значит, – пока что ещё не капут,

Это значит, что он получает подарки.

 

Но при чём тут полковник? – Он тут ни причём,

Ни причём тут полковник. Тут званье повыше, –

Тут генералиссимус с острейшим мечом,

А полковник взял, – и куда-то вышел.

 

* * *

 

Белый дым торчит вертикально, –

Так кошка свой задирает хвост,

А белое поле – горизонтально

Лежит на земле, как чистый холст.

 

И души покойников вертикально

Ввысь улетают, как дым в трубу,

А позже покойники горизонтально

Ложатся в землю и спят в гробу.

 

 

* * *

 

В жизни всегда есть место подвигу

И для пекаря, и для плотника,

Например, – спасти из огня котёночка,

Или – вытащить из воды утёночка…

 

Много есть в мире разных подвигов,

Например, – жизнь Святых Угодников,

Но, если бы о подвиге личном спросили, –

Ответил бы – жить в России.

 

* * *

 

Возле Плотинки –  Музей Изобразительного Искусства,

Где из Исети выглядывает Жак-Ив Кусто,

И когда его спрашиваешь – ты кто? –

Он отвечает: Жак-Ив Кусто.

 

И, выходя из Музея, –  ты полон впечатлений,

Где каждый художник, литейщик, камнерез – гений,

Да здравствует искусство, да здравствует арт,

А Малевич намалевал Чёрный Квадрат.

 

Или, иначе, – битву негров в ночи,

Битву негров в ночи без всякой свечи,

И,  когда возвращаешься поздно назад, –

Обязательно увидишь чёрный квадрат

Окна.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Возле дома – огромная лужа,

В ней проваливаются машины,

Замерзает она только в стужу,

И скользят конькобежцы и шины.

 

Жарким летом катаются дети

На плотах в сапожищах болотных,

А порой в неё падают йети,

То есть, – пьяные. Жалко животных.

 

А однажды кулик приземлился,

И ловил в ней червей и пиявок,

А потом неожиданно смылся, –

Улетел из-за бешеных шавок.

 

Всяк сверчок о шестке своём знает,

А кулик — о родимом болоте…

И – шесток. И – молчок. И – немая

Тишина. И – багрец с позолотой.

 

* * *

 

Днём отпускает, а ночью опять морозно,

И приходится спать в ледяной постели,

Но даже и в страшном холоде спать возможно,

Если замерзшего теплотой согрели.

 

Обогревателя нет, но зато есть грелка,

Это – лежащая под боком собака, –

Она согревает лучше любой горелки,

Она согревает лучше, чем рубаха.

 

* * *

 

Если не заменить газовый шланг – будет взрыв,

Если не вызвать электрика – ударит смертельно током,

И не сыпь мне соль на рану, не говори навзрыд,

А цыганский конь хочет лягнуть, косит лиловым оком.

 

Утро начинается с «Радио Негатив»,

И это – гораздо большие угрозы,

Чем бытовые. И ночью, дёргаться прекратив, –

Хочется побыстрей заснуть в утробной позе.

 

* * *

 

Жара. И асфальтируют стоянку,

А также, – и дорогу перед ней,

И кутерьма, обычно, – спозаранку,

И шум, и крики взбалмошных парней.

 

Кидали щебень среднеазиаты,

Вбивали сваи. А теперь – каток

Бугры ровняет. И одутловатый

Асфальт, – как показательный каток.

 

И выбежали люди на балконы,

Им это – представление, театр,

Меня пугают страшно их наклоны

На высоте Медео, или – Татр.

 

Не надо, дурни, так перегибаться, –

Вы превратитесь в мокренький комок,

Я вам не перестану удивляться, –

Всех вас в асфальте погребёт каток.

 

* * *

 

Жена уехала в Москву,

Причём, – на целую неделю,

И навязала спаниеля,

Как это я переживу?

 

А пёсик – старый и больной,

И эпилептик он, к тому же,

А вдруг собаке станет хуже,

Как оправдаюсь пред женой?

 

Пусть у него – такой недуг,

Но он – отмеченный богами,

И я неспешными шагами

Гуляю с ним куста вокруг.

 

 

Зависть

 

Подземный переход ведёт сначала в метро,

А затем – в Торговый Центр «Гринвич»,

Где я работаю. И мне нравится,

Что зимой не надо идти пешком

По холодной улице, так как автобус

Останавливается прямо возле

Этого длинного подземного перехода,

Но меня ужасно огорчает тот факт,

Что из дома до остановки общественного транспорта

Приходится идти зимой на своих двоих

Около шести минут и, впридачу,

Около пяти минут мерзнуть на остановке,

Поджидая скотовоз-автобус,

Если он не приходит сразу,

И я страшно завидую Дональду Трампу,

Которому не надо было добираться

До своего офиса даже на своём автомобиле,

Поскольку его офис находился

В том же самом здании, где располагались

Его жилые апартаменты,

В «Trump-Tower» на Манхэттене, в Нью-Йорке,

И сейчас – то же самое,

Только – в Белом Доме,

В Вашингтоне,

А также – ему можно не бояться,

Что его оригинальную прическу

Разворошит резкий, сильный ветер,

Или — какой-нибудь головной убор,

И по этой причине я тоже завидую Трампу,

Кроме этого, – существует множество других причин,

Которые, безусловно, вызывают у меня к нему

Страшную зависть.

 

* * *

 

Зачем, вообще, вам заграница,

Зачем, вообще, вам эта Пиза,

Зачем вам эта паста, пицца,

Когда у нас такая пища.

 

У нас наклонная есть башня

В Невьянске. И в ней тоже страшно,

И в ней самой, и даже – возле,

Но это не расскажешь после.

 

* * *

 

Защищать границы личного пространства

От вторжения какого-нибудь монстра,

Но, особенно, – от злого взора Вия,

У которого башка совсем без выи.

 

Сгинь, нечистая, скорей изыди, нечисть,

Надо тебя выжечь, или – вычесть, –

Кто тогда поднимет веки Вию? –

Да никто. И будем мы – живые.

 

* * *

 

Кампанелла и сэр Томас Мор

Зря старались. Настал глад и мор,

И остался в мечтах Город Солнца, –

Всё – опасно-токсично, как стронций.

 

Прозорлив оказался Замятин, –

Он понятен сегодня и внятен,

А Томмазо и сэр Томас Мор

Не читали, увы, «Скотный Двор».

 

Вся Утопия утопистов

Испарилась легко и быстро,

И ликует Анти-Утопия,

В которой пока не утоп и я…

 

Анти-Утопии пленники –

Это – её утопленники,

Это – мои соплеменники,

Это – мои современники.

 

Оруэлл, Оруэлл, –

По ком звонит колокол?..

 

Лето

 

Яблони отцвели, зацвели тополя,

И тополиным пухом полна земля.

 

Утром сороки разоряют птичьи гнезда,

А ночью на небе – яркие звезды.

 

С модной причёской «цезарь» в одноимённый салат

Уткнулся с утра пораньше какой-то гад.

 

Эту прическу еще называют «площадка»,

А перед домом цыган гарцует на лошадке

 

На детской площадке. И орёт: эх, прокачу,

Но маленький мальчик говорит: не хочу.

 

Мальчик говорит: я иду играть в Зарницу,

Чтоб выколоть кому-нибудь ока зеницу.

 

Из-за сильного ветра выпал из люльки

Рабочий-узбек. Это вам – не бирюльки.

 

Возле стадиона две дуры в кедах

Меня обогнали на велосипедах.

 

В целом – я доволен прекрасным летом,

Несмотря на уборку. Но не будем об этом.

 

* * *

 

Миру – Миргород,

Или – пригород,

А Богу – богово,

А зверю – логово.

 

А кесарю – кесарево,

А слесарю – слесарево,

А каждой твари – по паре.

 

Товстоногому – товстоногое,

И всем – лета многие,

Лета многие.

 

* * *

 

Мощные тектонические сдвиги,

Движенье континентальных плит…

Да, – зря мы читали умные книги, –

Так как ничто не сбережёт от плат.

 

Континентальных плит злое движенье,

Полярность во множественном числе,

Вызывающие депрессивное раздраженье

В мысли, мюсли, масле, или – в мосле,

(Причем, – сразу, а не после).

 

 

* * *

 

Над алтарем дымящихся зыбей

Приносит жертву грозный бог морей,

Да и у нас здесь тоже, вроде, – зыбь, –

Здесь громко плачет на болоте выпь,

И остаётся слёзы лить и выть.

 

Лягушки раздуваются, поют,

Им вторят жабы. Жабы тоже тут

Стараются. И все они – в жабо,

И все рулады – по стихам Ли Бо.

 

Вот прокричал какой-то старый хрыч,

Верней, – не хрыч, а просто мелкий сыч

О том, что скоро будет магарыч,

И проскользнул довольно ловко уж,

Но он лежит в желудке выпи уж.

 

Ну а кукушка водится в часах,

А вовсе не в затерянных лесах,

И нужно срочно шею ей свернуть,

Чтобы она не нагнетала жуть.

 

И чтобы прекратила куковать,

Не в силах ничего здесь предсказать,

Здесь, где в трясину зазывает гать,

Здесь, где гадюка говорит: нагадь,

Где испарений надышался гад.

 

* * *

 

Нечто среднее между «Апофеозом Войны» Верещагина

И какой-нибудь Хохломой,

Между жуткой трагедией стращательной

И комедией смешной.

 

Но ломать комедию труднее, чем играть трагедию,

И здесь нужен особый талант, –

Вот стоит на скользком паркете и

Из водяного пистолета стреляет в противника дуэлянт.

 

Дон-Кихот бессмысленно борется с ветряными мельницами,

А дикарь бросается на танк с копьём,

Но скоро их кости в жерновах времени перемелются и

Новых актёров на роли набирать начнём…

 

Спорят улицы, проспекты и дома,

Спорит Вологда и спорит Кострома, –

У кого смешнее Хохлома.

 

* * *

 

Ночью, при свете прожекторов, трава – изумрудного цвета,

(Это – отпуск и блаженное ничегонеделанье, лето),

Ночью, при свете прожекторов, трава кажется изумрудной,

И листва деревьев кажется изумрудной, волшебной, чудной.

 

А утром все то, что ночью казалось чудесным и волшебным,

Становится скучным, унылым, обыденным, обыкновенным,

Становится обыкновенным, пыльным, унылым, обыденным,

Затрапезным, потасканным, блёклым и неудивительным.

 

* * *

 

Обрезая рабочее время

До размеров мини-бикини,

Вы считаете, что я с теми,

Кого проведёшь на мякине.

 

Хорошо, что не обрезанье,

Это – мини-бикини, стринги,

Это – не за грех наказанье,

Это – просто смена пластинки.

 

А потом придёт обнуленье

Для всех. Для меня – обновленье.

 

Осенний этюд

 

Куклы вуду в окне, –

Ох уж этот hand-made,

И забудь обо мне,

Зимний морозный рейд.

 

Листья в чёрных мешках,

И вилы воткнуты в стог,

И грабли в озябших садах,

И брешет на всех кабысдох.

 

* * *

 

Отвалившаяся плитка,

Облупившаяся краска,

Если отпереть калитку, –

Сразу попадаешь в сказку.

 

Из-под кухонных обоев

Сыпятся стрижи,

Лето, небо голубое,

Это – жизнь.

 

Пандемия

 

О. Д.

 

Обнуляют полки магазинов,

Объявляют жёсткий карантин,

И звучат молитвы муэдзинов

И попов. И – непрестанный сплин.

 

Ну, а если дрянью заболеет

Серенький прозаик, иль поэт,

То он выгоду извлечь сумеет, –

Незачем придумывать сюжет.

 

Он роман стремительно напишет

Под названьем ярким – «Карантин»,

(Многие, наверное, услышат

От крантов идущее – «Крантын»).

 

И роман в веках его прославит,

Впрочем, – даже незачем писать, –

Вирус сам писателя прославит,

Если перестанет он дышать.

 

Ну, а если выживет случайно, –

Тоже славен будет чрезвычайно,

Даже если просто заразится, –

Сразу славы тень распространится.

 

Если кто совсем не заразится, –

Жизнь поблёкнет, не преобразится,

(Кто совсем ничем не заражался – 

В полной неизвестности остался).

 

Если же все в мире заразятся, –

Не имеет смысла заражаться…

 

Чипполино-Буратино,

Тарантино-Карантино!

 

Пневмония-пандемия,

Mamma mia, mamma mia!

 

 

Письма счастья

 

В. Глазову

 

Раньше мне приходили письма от дядюшки из Нигерии

О том, что я – обладатель многомиллионного наследства,

И надо было лишь заплатить адвокату. Но недоверие

Не позволяло получить к существованию средства.

 

А теперь стали приходить письма от мошенника-шантажиста,

Касающиеся просмотра взрослого порно-сайта,

И захотелось отправить мздоимца к адвокату-эквилибристу

Дядюшки из Нигерии. Или – натравить на него Аль-Каиду.

 

Или – натравить на него товарища Лаврентия Берию,

Или – натравить покойного дядюшку из Нигерии,

Или, – врезать смачно по морде, хотя бы, – один разок,

Но, на всякий случай, – скотчем заклеил камеры глазок.

 

Полтергейст

 

Г. Ч.

 

Бытовая техника все время ломалась и взрывались лампочки,

А однажды загорелся переходник-тройник,

Ну а ей всё происходящее было совершенно до лампочки,

И внезапно потоп у неё в квартире возник.

 

У неё постоянно что-то ломалось, взрывалось, текло, горело,

А из кранов текла красная, чёрная вода,

Но мне тоже не было до всего совершенно никакого дела,

Поскольку меня неудержимо влекло туда.

 

Эта девушка-полтергейст меня завораживала и манила,

Меня безумно манила девушка-полтергейст,

А скорости, с которой невероятные взрывы происходили,

Мог бы запросто позавидовать Билл Гейтс.

 

* * *

 

Сила есть и воля есть,

А силы воли – нет,

Не могу ни спать, ни есть,

Ни начать сонет.

 

Все высокие слова

Распадаются,

Все великие слова

Рассыпаются,

Разъедаются,

Растворяются…

 

Это – атома распад,

Распад атома,

Ах, ахматовский забыт

Ангел матовый.

 

* * *

 

Памяти выставки С.В.П.

 

Станцию Вольных Почт

Не повторить точь-в-точь,

Как в одну реку дважды

Не вступишь однажды.

 

По истечении лет

Лучший свердловский поэт

В тёмной могиле лежит,

И главный художник спит.

 

И замолчал трубадур,

Желчный любитель лубков…

И для сегодняшних дур

И нынешних дураков

Прошлое – пыль веков.

 

Старость и молодость

 

Лучше быть больным и старым,

Чем здоровым и молодым,

Лучше шаркать по тротуару,

Чем рассеяться, как дым.

 

Если стар, – то и взятки гладки,

А молод – прости-прощай,

И здесь нет никакой загадки,

Всё понятно здесь. Так и знай.

 

* * *

 

Тот, кто изучает Каббалу, –

Быстро попадает в кабалу

От её схоластики сухой,

И обалдевает, – сам не свой.

 

Каббала – теория стиха, –

Как она бесплодна и суха!

Древо продолжает зеленеть,

Зеленеть намерено и впредь.

 

Я же Каббалу не изучал,

И в её тенёта не попал,

А тому, кто брешет про стопу,

Видно, – наступили на стопу.

 

Хранитель башни

 

Из цикла «NON FICTION»

 

Памяти В. Махотина

 

После ночных смен в киоске возле ЦГ

Я иногда заходил в гости к художнику

Виктору Махотину, который был хранителем

Водонапорной Башни на Плотинке.

Эта Водонапорная Башня была построена в 1723 году,

И с неё началось дальнейшее строительство

И разрастание Екатеринбурга,

А потом в ней сделали

Музей Кузнечных Ремёсел Урала.

Я заходил в гости к Махотину для того,

Чтобы выпить с ним водки после ночной смены,

А потом поболтать и расслабиться

В перерывах между экскурсиями,

Которые там проходили.

Махотин выступал в роли экскурсовода,

И однажды, когда мне наскучила

Очередная экскурсия, я поднялся

По скрипучей деревянной лестнице

На второй этаж Башни.

На втором этаже к бревенчатым стенам

Были прислонены картины Виктора Махотина

И других екатеринбуржских художников,

И множество картин было свалено

Прямо посередине, в центре.

Я прислонил к стене стремянку,

Взобрался на неё и посмотрел

В узкие окна-бойницы, –

И передо мной сначала открылся

Прекрасный вид на Плотинку, а потом…

Потом я увидел волшебную панораму

Всей русской Поэзии, начиная с Симеона Полоцкого,

И с «Езды на Остров Любви» Тредиаковского, –

Вплоть до наших дней.

И вдруг, совершенно неожиданно, Водонапорная Башня

Превратилась в Башню из Слоновой Кости,

И вся, более чем трёхсотлетняя русская Поэзия, –

Разместилась в ней.

И я стал хранителем и смотрителем этой Башни,

Так как Башня из Слоновой Кости

Также  должна иметь своего хранителя.

 

 

* * *

 

Чёрный хлеб на гранёном стакане,

Крупной солью посыпанный хлеб, –

Я в сегодняшней Тьмутаракани

Вспоминаю тех, кто погиб,

 

Тех, кто умер какой-нибудь смертью,

Тех, кто рано, кто вовремя смолк,

Но в обычной земной круговерти

У меня – свой бессмертный полк.

 

* * *

 

Я люблю читать чужие письма,

Я люблю считать чужие деньги,

Потому что это – живописно,

И вкуснее, чем с глазуньей гренки.

 

Потому что я – большой писатель,

Потому что – интересователь,

Да и любопытненькой Варваре

Длинный нос пока не оторвали.