Егор Фетисов

Егор Фетисов

Четвёртое измерение № 19 (295) от 1 июля 2014 года

Хорошая по жизни… крыша

 

* * *

 

Спас медовый, чуть позже яблочный,

Очищаться и жить пора,

А над городом хмуро, облачно,

Льёт по-прежнему из ведра.

Мы какие-то малахольные,

Хоть и Господу – господа.

Выбираем стихи окольные,

Не ведущие никуда.

Так и будем над всем куражиться –

Современность с приставкой «пост-» –

Пока ангелы не покажутся,

Пока всем не накрутят хвост,

Пока отзвуки колокольные

Не спугнут последних ворон...

Пока мысли и чувства сольные

Не сольются в последний звон.

 

* * *

 

Хоть и бабье, а всё-таки лето.

Закружило в листве и меня.

Все оттенки осеннего цвета –

Янтаря, желудей, ячменя,

Шкурок беличьих, яблок сушёных

И каштанов с какой-нибудь рю –

Переплавлены в листья и кроны

И в наследство даны сентябрю.

А сентябрь, легковесный кутила,

Всё, что есть, всю наличность – на кон.

И беспомощно капля застыла

На коре потемневших икон.

 

Мыльный пузырь

 

Растёт, колышется боками –

Как бы смеётся тяжело.

Он на тончайшее стекло

Похож. Притронувшись руками,

Разрушишь форму навсегда

И воссоздать её не сможешь.

И только влажный след на коже

Оставит мыльная вода.

Не прикасайся, отпусти –

Пускай летит к небесной вате,

Ведь у судьбы на циферблате –

Пусть и без стрелок – без пяти.     

Так стих дробится без следа

На миллионы многоточий.

Казалось бы – он так отточен –

И только мыльная вода…

 

* * *

 

Хрупкий перламутр зимы

В городской черте не ярок,

Чернотой промозглых арок

Весь изъеден. Тон размыт.

Ворожит воронья пара –

Чёрен их цыганский глаз –

Может, накликают кару,

Может, молятся за нас.

Проступают всюду лужи,

Весь щербатый и рябой,

Иногда приют жемчужин,

Дом моллюсков – наш с тобой.

 

* * *

 

Седые тростники залива –

В белёсой дымке ноября.

Мужские спины терпеливо

Ждут клёва – да, похоже, зря.

В карманах согревая руки,

Брожу по берегу зимы,

Беря у осени взаймы

Её желтеющие звуки…

 

Сизиф

 

Бог по тебе отмерит боли,

Даст счастья – глубины предельной.

Он знает, выдержишь доколе,

Он знает, что твой крест нательный

Не для Голгофы – знака ради,

Его неся к своей вершине,

Мечтаешь тихо о награде:

О деньгах, славе, о машине.

И путеводный твой клубочек

Отныне Google или Yahoo –

Игра в соединенье точек,

Уход от боли и от страха.

Ты и не Авель, и не Каин –

Всего лишь тень за чашкой чая.

Из года в год свой тащишь камень,

Его уже не замечая.

 

* * *

 

Дождь проторённым шёл  маршрутом,

А нас обоих бес попутал

Забраться за город сюда,

Когда кругом текла вода –

За шиворот, куда попало,

И что-то в небе грохотало,

Несовместимое со сном,

Сосновым запахом пахнуло,

Два старых колченогих стула

Со скрипом приютили нас,

И бесы били в медный таз

И фейерверки запускали

По случаю своих торжеств.

И столб кренился, будто шест,

Под тяжестью небесной стали,

Но провода его держали…

Потом всё стихло, влажный пар

От мятых листьев поднимался.

И мир, хоть был ужасно стар,

Ужасно молодым казался.

Моложе даже нас с тобой,

Хотя наш возраст не изучен –

Мы рождены такой же тучей,

Свинцовой, тёмной, грозовой…

 

* * *

 

Так вот какой он, Ад –

Инсульт, кровать, горшок,

И взгляд покрыла сетка мелких трещин.

Почти беззвучен ранний листопад,

От дерева оторван лоскуток –

Без боли, без страданья – вещь от вещи.

Так вот какой он Рай –

Собачки хвост и нос,

И сушки с маком, и с песком ведёрко.

Когда взаправду существует край,

Где в шутку жизнь, а чудный сон всерьёз,

И в травке кем-то выкопана норка.

Чистилище… Как знать,

Быть может, это ты.

Так ясен ум, и сил ещё телега…

Но сдал отец, и постарела мать,

И с приближеньем вечной темноты

Всё явственней отсутствие ночлега.

 

Детство

 

I         

Учусь считать года неделями –

Особый счёт.

И что бы мы сейчас ни делали –

Она растёт.

И на УЗИ почти не вертится,

Спокойный плод,

И хоть пока не очень верится –

Она живёт.

 

II

«Ну хорошо, пойдём смотреть “ав-ав”!

Доешь творог». Ищу её ботинки.

Она жуёт, игрушки и картинки

Обвив собой, как маленький удав.

 

«Коляску взять? Ты будешь в ней бай-бай?»

Тут нужно быть сто лет как дипломатом,

Чтоб в этом лексиконе небогатом

Понять ребенка. Допиваю чай –

 

Он всё равно давно уже остыл,

Как, впрочем,  поутру остыла каша,

Они на остывание легки…

 

Ну вот, я сам вперёд неё заныл!

Даёшь «ав-ав»! Победа будет наша!

Осталось только завязать шнурки.

 

III

 

Тоне

 

Ведь между нами три десятка лет…

И эта бездна между мной и мною

Мне кажется, как и бедняге Ною,

Вполне преодолимой… Или нет?..

 

Потоп неумолим, и каждый год

Всё уже и темней полоска суши…

Нахлынет время и ковчег разрушит,

Ведь ясно же, что он не доплывёт.

 

А, может, детство – это он и есть?

И Арарат давно остался в прошлом?

Тогда не нужно никуда и плыть…

 

Но где же голубь? Где благая весть?

Всё стало предсказуемым и пошлым.

Мне этого тебе не объяснить…

 

IV

Ноябрь как прививка, как противоядье зиме

По сонным артериям парка в преддверие стужи

Проник в моё тело. Те птицы, что были в письме

От Господа Бога – быть может, заблудшие души –

 

Отосланы прочь – адресатам из стран, где теплей.

Лишь голуби и воробьи остаются в шкатулке –

В них дочка играет. Она у меня Водолей,

И щёчки похожи на пухлые свежие булки.

 

Знобит от осенних прохожих, от стылости рук.

Прививка на то и прививка, чтоб в мизерных дозах

Зараза бродила в крови и брала на испуг

Тем, что в организме присутствуют метаморфозы,

 

Тем, что по-осеннему стало вдруг голо кругом:

Листы выпадают из старых своих переплётов.

Спи, спи Водолей, мы когда-нибудь всех их найдём –

Разосланных птиц, и расспросим об их перелётах.

 

V

Я «агукаю» больше, чем дочка,

Призывая её к диалогу.

Крохотуля. Такого росточка,

А уже говорит понемногу,

Комбинируя всё, что придётся:

От мяуканья кошки до хрюка.

Эта смесь у нас песней зовётся.

Жаль, что мне не понять в ней ни звука.

Так мы с ней в разговоры играем,

Если мы нагулялись, поспали.

А ведь я никогда не узнаю,

Что мы с ней в эти дни обсуждали.

                  

* * *

 

Когда-нибудь мы все умрём вот так –

Как будто воск свечи заменит кожу,

И то, что ты когда-то был моложе

Не факт.

Не в такт

Коротким всхлипам комья грунта…

«Кто бросил, отошёл!» – три зрелых хари,

В которых в каждой водки по три фунта,

Засыплют гроб, как лужу на базаре.

Но раньше – в церкви – с грохотом коробки

разгрузят, не заметив поминанья,

И гости будут скованны и робки

Перед лицом последнего свиданья.

И мысли будут обращаться к богу,

Пытаясь зацепиться за прощенье,

Две тётки всю обратную дорогу

Друг с другом будут обсуждать леченье

И цены на квартиры – «это ж надо,

Воруют, не стесняются греха…»

Когда-нибудь мы все покинем стадо,

Чтоб обрести другого пастуха.

И будет не хватать какой-то точки,

Стилистики трагедии конца –

Она так глубоко во взгляде дочки,

Что не украсит смертного венца…

                  

* * *

 

И в этот лес пришла пора

Пилить стволы в два-три обхвата.

Деревьев липкая кора

Уже бугриста, узловата,

Мельчайших трещинок полна,

Жучков, любительских подсочек…

Долбит невидимый желна,

Как будто ставит многоточье.

А за рекой колокола

И сёл притихшие околицы.

Смерть здесь давно уже жила,

Но до поры считала кольца.

                  

* * *

 

Богу – богово, мэру – мэрово,

Заму мэра – простое замово,

Миллионеру – миллионерово,

Тутошним, тамошним – тутово, тамово,

Лисам – норово, птицам – небово,

Мне по списку – всё, что положено:

Страны разные, те, где не был я,

Карусели ещё и мороженое.

Нам бы всем – всего, что так надо нам,

Бомжу бомжево – не годится.

Богу – богово, чёрту – ладана.

И верёвочке – виться, виться…

                   

* * *

 

Сплети мне рубашку из листьев крапивы:

Я страшно устал от своих превращений.

Порывы писать, как ненастья порывы,

Как дикие крылья – предвестья крушенья

Всего, что так близко, тепло и понятно.

Растёт ощущение смутной тревоги.

На белых руках потемневшие пятна –

От прежних рубашек остались ожоги.

 

                    * * *

 

Мы просто милые шуты

На празднике царя Гороха.

Да, да, мой друг, увы, и ты

Комедианствуешь неплохо.

Зачем-то давишь полный газ,

По встречке обгоняя осень.

Как будто это что-то даст –

Другие начертанья сосен,

Другие письма в пустоту,

Что мы с тобой зовём стихами.

Другую, может, немоту,

Судьбу с другими потрохами…

 

Разговор с отцом

 

В тот вечер спорили с отцом

О роли университета,

О том, чем жить, в конце концов –

Семьёй? Идеями? Монетой?

О том, что уровень страны,

Пожалуй, важен не в футболе,

О том, что все кругом равны,

Как кильки в банке – слабой соли.

Соседский пёс – охрипший бас –

Напоминал, что он в порядке.

Единственный он слышал нас

И возмущался взлаем кратким.

«Тук» –  совки бились о стекло,

Оставив отпечаток влажный,

И сколько времени прошло,

Вдруг стало попросту неважно.

Оно, как волны по воде,

Казалось, не имело цели.

Его оставив не у дел,

Мы молодели, молодели…

И канул университет,

И вынырнули чьи-то байки –

Про то, как чей-то там сосед

Кого-то завалил без лайки,

О том, что на калгане спирт

Полезней, чем любые виски,

О том, что с жизнью нужен флирт,

А не казённая прописка.

Так ночь прошла, не дав ответ

На изначальные вопросы.

Проснулись мы почти в обед,

Взъерошены, хрипоголосы,

Достав нам ряженки пакет,

Сказал мне папа еле слышно:

«И всё же университет…

Хорошая по жизни… крыша».

В окне – у озера камыш

Старался гнуться и качаться.

К чему нам столько лишних крыш?

Навряд ли сможем разобраться…

 

                    * * *

 

В тумане мутно-самогонном,

Междумашинном, заоконном

Тонул домов безликий строй,

Мостов однообразный крой,

И мой троллейбус серо-синий,

Ходящий по одной из линий,

И я, смотрящий в пустоту,

И чайки прямо на лету…

Столбы с назойливой рекламой,

Родные лица, папу с мамой –

Всё бесконечное боке

В своём топило молоке.

Троллейбус полз, в туманном сне

Дорогу щупая усами,

И постепенно всё в окне

Переполнялось адресами.

Так проявлялся негатив,

И всюду проступали зданья,

Так появлялись очертанья,

К своей душе не подпустив…