Егор
Лемек

* * *

Мы не виделись пять месяцев, 
встретились случайно, в супермаркете, 
мне нужно было купить еды для себя и 
     кота. 
Её кота, между прочим, который стал 
     моим, 
потому что в жизни всё всегда как в 
     сказке, 
кому что досталось: 
кому квартира, кому дача в Мельничихе,  
а мне кот и её сапоги в коробке. 
И я не собирался её узнавать в толчее 
     супермаркета,  
но она подошла сама и спросила: как 
     жизнь?  
Дежурный, ни к чему не обязывающий 
     вопрос, 
и надо было просто ответить – 
     нормально,  
но бывают моменты, когда вдруг на ум 
     приходит  
одно единственное Нужное слово, и я его 
     сказал «безболезненно».  
Моя жизнь сейчас безболезненна.  
Хорошее слово, пусть с легким 
     медицинским душком – эфирным,  
когда речь замедлена, и в образующиеся 
     паузы меж словами,  
как в пустоты вливается тёплое тягучее 
     безразличие. 
Моя жизнь сейчас безболезненна.  
В такое время мало пишется, зато много 
     читается,  
и почти исключены оценочные суждения, 
например, дневник Нагибина,  
который он как бы вообще не собирался 
     публиковать. 
Там есть момент, где он описывает 
     сгоревшего танкиста  
с голым задом и завитком кала. 
В другой период жизни я испытал бы 
     острое отвращение, 
не к танкисту, к писателю,  
потому что есть что-то спекулятивное 
в таких описаниях, то есть намеренное 
     желание писателя  
вызвать во мне отвращение и боль, 
и я обычно сразу ставлю под сомнение 
     все эти понты про «не хотел 
     публиковать».  
Хотел, ещё как хотел,  
даже украсил завитком  
(господи, да зачем ты использовал это 
     кокетливое «завиток»!)  
кала свою исповедь. 
Но сейчас читается без оценочных 
     суждений –  
есть анестезия, до полной 
     безболезненности. 
Конечно, я ничего этого ей не 
     рассказал,  
просто спросил, когда она заедет 
     забрать сапоги, 
правда, уже без коробки.  
Шикарная ламинированная коробка,  
я ей обрадовался больше, наверное, чем 
     она новым сапогам.  
Я сделал из коробки кормушку для птиц,  
давно хотел, но кормушка для птиц  
делается исключительно в моменты 
     безболезненности, 
полной безболезненности, 
когда в суетящихся синицах,  
что таскают из кормушки кусочки сала, 
видишь не беспомощную,  
обрываемую одной кошачьей лапой жизнь – 
видишь почти невесомый жёлто-чёрный  
с промельками розоватого сала 
круговорот синиц в природе.