Задёрнули шторы, –
Пусть нам не мешают луна, и огни,
Я буду мурлыкать забытый мотив –
Дремотная нега...
И пить, как янтарь, с губ прощальных твоих
А завтра – вагонов хвостатая нить,
Душевные ломки...
Сегодня, печальная, буду любить –
Часы... словно колокол, нервы порвут:
Семь лет – это много!
А нам остаётся последний маршрут
По разным дорогам...
Радуге одной предан,
Радугой одной съеден,
Лик твой в темноте нежен,
Голос обнажён, грешен, –
Нервами у сна спросит:
Где она горчит-стонет?
Где её душа-волны?
Где её телес праздник?
Рук в толпе, и где свечи
Глаз её земных-вечных,
Губ её сухих-влажных,
Обманул себя страшно,
Обнулил счета кражей:
С посохом твоим – в ночь я,
Поиском твоим – в клочья.
Разменяла эти губы – для рая,
Разменяла эти руки – для ада,
Для того, чтобы с тобою –
быть тленьем,
Для того, чтобы к тебе –
на колени,
Для того, чтоб
умолять – распиная,
Для того, чтобы –
Разломала – разгребла – радость,
Чёрных дней, чёрных нег – сладость,
Чёрной сыпью на грудь – ляжет –
Неусыпная моя стража.
Как струна, готовая сорваться.
Как звезда, готовая взорваться.
Словно птица – раненная ночь.
И кричать... уже не докричишься!
И рыдать! Но ты не достучишься
И в агонии страстей земных,
Воздвигая из салфеток стены,
Вновь сражаюсь с демоном измены,
Каждый шаг – из жалости слепой.
Каждое письмо – сухие листья.
Новой боли след – игра артиста –
В зале, перед публикой пустой.
Они стали похожими
(эти строки) на пьяный угар,
И на чёрную похоть,
На седую дорожку в моей голове,
На раздробленный локоть
Того друга, что в спину пихал,
Я сама научилась тебя предавать
и смеяться
Над нелепостью фразы:
«Навеки тобою приручен».
Мне не стыдно плевки вытирать
И с лица, и с тетради
измученной –
Я не верю словам,
А старуха-тоска
надо мною смеётся и дразнится:
«Я – от плоти твоей, я – из глаз твоих,
Я ль не красавица?
Наш горячий инцест,
моя девственность –
всё тебе, милая!..»
Как итог моих поисков – память –
Стихами бескрылыми...
и забывчивость песен, которыми преданность строили.
Всё без слёз (и ногами), и ласок твоих половинчатость...
Утверждаешь: «Забудем!» И я соглашаюсь: «Не стоили
эти сны ни гроша, чтобы ими пропитывать скатерти
стольких прожитых зверств...» (Сумасшествия новая стадия):
Я стою доходягой с улыбкою жалкой на паперти –
не прошу, а насильно всучаю, что нами украдено.
Золотая проседь.
Горячит безмерная
Зажимает горстью
Россыпи-капели,
Поиграем в гости
Всё – в вдогонку, милая, –
Мы – в вдогонку, сладкая, –
С неизменной силою
Горестно, надрывно...
(Ничего не значат
Ты не верь, красивая,
Мне поверить – страшно.
Молодость – плаксивая,
Горе – бесшабашно.
Я всё брежу тобой... не вписавшись в простой поворот,
Разбиваю машину мечты и сигналю: «Исчезни!»
Под колючей метелью, навстречу щемящему ветру,
Я бегу, невзирая на ворох направленных стрел.
И ползу под твоим равнодушием метр за метром
Я не знаю, что правильно... Жизнь – это тоже насмешка
Для калек и бездомных, сирот и заблудших собак.
Нам – играть до конца, отрекаясь от ласки и нежности,
И уже всё равно: по пустыням, по лютому холоду...
Загрубевшей ладонью стираем морщины со лба.
Нас не надо спасать – мы такою любовью уколоты,
Я учусь материться...
Страстью – рыком голодного зверя.
Я учусь закрываться от ночи
На замок, и не петь колыбельных.
Я учусь забывать твои руки,
Даже трогательность улыбки.
Сединою тоски расчерчен
Этот вечер, больной и липкий...
Я учусь забывать невезенье
Проливных златокудрых свиданий.
Даже сердце учу быть послушным
И свободным от заиканий.
Даже небо учу быть темнее,
Зашивать облаков заплаты...
Научиться бы мне покою
Апельсинового заката.
Я на краю карниза, добровольно
Срываюсь вниз – не потому, что больно,
Твои мечты расчерчены линейкой,
Живёшь по плану, отметая страсти.
На понедельник записала счастье,
Всё решено: погода среди строчек,
Друзья по средам, памятные даты...
А мой подарок – розовый, крылатый,
Я как плясун на порванном канате,
Продавший жизнь за спелый запах булки:
Ищу себя по письмам и шкатулкам,
Ты не лучше меня...
Нас не золотом мерят – слезами,
Лишь глаза в отдалении уже
И тревожней... Мы создали сами
Нашу жизнь на развалинах улиц,
На помойке под стёртым забором.
– На расстрел! – я обрадуюсь пуле,
Что убив, не покроет позором
Нашу память...
Размытые песни о любви...
Их гранатовым соком
Поливаем и крошевом лезвий...
Ты – во мне. Это слишком
жестоко.
Выстрел в спину
Или в грудь –
Суета, маята.
Шарф на шее затянуть,
И над пропастью шагнуть –
...Вороньё над головой
Думает: Я не живой.
И зовёт меня с собой
2)
От голода руки сжимаю покрепче –
Давно научился прощаться с любовью.
И раны свои, посмеявшись, прикрою
И буду смотреть без надежды и страсти
В глаза тех, кто дорог мне десятилетья...
Некчёмное счастье, чуть слышное «здрасте»,
И дальше, по снегу, к проклятью отметин –
К любви розоватой, стекающей лавой,
К верёвке, к обрыву без переправы.
И падает солнце с моей сигареты;
Я стала взрослее – стареют портреты,
Мазками любовь будет жадно постуки-
вать: Девочка, слышишь? –
В распахнутой куртке
Гуляет апрель и трясётся от холода.
Снята броня, удивлённо и жутко
Бабочка-сердце к рубашке приколота.
Вдох или выдох? –
Словно бракованный:
«Завтра» не будет... Это не страшно.
Две параллели. День нарисованный.
Мы нарисованы. Тонкой гуашью.
Ещё не знающим печали...
Ответит эхо песней звонкой
На твой насмешливый вопрос:
«Дитя не может быть из стали!
Дитя не может жить без слёз!
Дитя не может быть мудрее
И холоднее стариков,
Дитя не вынесет потери
Так неразгаданно и жёстко
ты рассмеёшься над мольбою:
«Моим ногам – все перекрёстки
твоих следов на звёздном поле!
Моим ногам – всё упоенье
дорог, протоптанных словами,
Моим грудям – успокоенье
Я покажусь тебе смешною.
(А шут задумчив и растерян...)
Ответит вечер летним зноем
на твой презрительный смешок:
«Она за сомкнутою дверью
искала крепкий ремешок,
И к горлу примеряла нежно
Я покажусь тебе безбрежной,
(а я на самом деле пуст)...
Я покажусь тебе безгрешной,
не знающей смятенья чувств...
И ты уйдёшь туда, где ветер,
бамбук и ароматный чай,
махнув рукой: «Играйте, дети,
свою звериную печаль...»
Бестелесный сероватый дым.
Остаётся облик молодым,
Как перила – стёрты и скользят
Мысли, мысли... С памятью накладка.
Даже лучше! Белая заплатка
Всё напрасно! Хоть любовь – крылата!
Хоть плечом к плечу – в жару и дождь,
Хоть ты стену сердцем разобьёшь, –
Ты – одна наедине с закатом.