Елена
Аксельрод

Какие громы впереди, какое воздаянье

Из книги судеб. Елена Аксельрод (род. 1932 год) – русский поэт и переводчик.

Дочь художника Меера Аксельрода и писательницы Ревекки Рубиной, племянница замечательного еврейского поэта, писавшего на идише, Зелика Аксельрода. Атмосфера в семье родителей во многом определила путь будущего поэта.

С 1955 года Елена Аксельрод публиковала переводы стихов и прозы, с 1961 года – книги для детей, «взрослые» стихи много лет писала «в стол», т. к. по цензурным соображениям они были непроходимы. Первый, многократно урезанный сборник «Окно на север» (1976) дожидался своего часа в издательстве «Советский писатель» семь лет. Сергей Шервинский писал о нём: «Будем надеяться, что читатель оценит чистоту языка и стиля, несомненную подлинность освещённого ясным умом дарования». Читатель, как выяснилось позже, «оценил», но вторую книгу поэта «Лодка на снегу» (1986) издательство вынашивало уже десять лет.

Только в последние «перестроечные» годы стихи Елены Аксельрод стали широко публиковаться в толстых московских журналах.

С 1991 года Елена Аксельрод живёт в Израиле, в разные годы работала редактором на телевидении, в издательстве, руководила литературными студиями. Она автор десяти книг поэзии и прозы, вышедших в Москве, Санкт-Петербурге, Иерусалиме. Печатается во многих журналах и альманахах в России, Америке, Израиле и других странах. Её стихи включены в российские и американские антологии русской поэзии, переведены на иностранные языки.

Писатель Григорий Канович писал: «Высокое мастерство Елены Аксельрод так же несомненно, как и её поразительная правдивость во всём – и в мельчайших деталях, и в широких образных обобщениях. В стихах этого поэта вы не найдёте ни одной фальшивой ноты, говорит ли она о мире или о себе».

Елена Аксельрод – член Союза писателей Москвы и международного ПЕН-клуба, лауреат премии Союза писателей Израиля за лучшую поэтическую книгу года (1995).

Сын Елены Аксельрод – художник Михаил Яхилевич.

 

О поэте

Николай Панченко

Есть поэты нескольких почти непересекающихся книг. Есть поэты одного стихотворения. И случаются поэты одной, продолжающейся всю жизнь книги. Книги, продолжающейся, пока продолжается жизнь. И таким поэтом мне представляется Елена Аксельрод…

Поэзия Елены Аксельрод – это судьба человека, положенная на стихи, мужественно положенная. Потребность выйти на последнюю черту откровенности.., и способность удержаться на ней и есть истинное искусство лирического поэта…  Для выражения себя Елене Аксельрод почти всегда достаточно той скромной точности языка, которая разговорную речь выводит в прозу, а прозу – в поэзию… На языке художников можно сказать, что в поэзии Елены Аксельрод есть и масло, и акварель, но нередко – набросок в несколько линий, сделанный рукой мастера. И он не менее дорог.

 

Владимир Леонович

…«скромная точность языка» иногда, местами, где это неизбежно, преображается в метафорическую мощь речи… Да, это речь Трагедии, единой для человечества, гуляющей как болотный огонь по странам: его беглость говорит о том, что гниёт и горит  везде.

…Вырос ещё один русский поэт. Ещё один праздник, не замеченный оголтелым, подобным хамсину, смутным временем. Но смуты проходят – праздник остаётся.

 

Глеб Шульпяков

Лифт… приобретает символическое значение, как метафора «подвешенного состояния»: в сущности, автор ни здесь и ни там. Где-то, как лифт, между этажами. Лифтёр… может легко олицетворять рок, или судьбу, или случай. Вся прелесть этих стихов в том, что отбор образов происходит как бы бессознательно…

 

 

Тамара Жирмунская

Строгий отбор памяти, предельная точность пера, – и лирические стихи, помимо эмоциональной, выполняют функцию, которой от них не ждут. Становятся чем-то вроде временных зарубок Робинзона Крузо.

… Мы с младых ногтей знали, что оставить в великой русской поэзии след – всё равно, что оставить след на Луне, так же рискованно, трудно и… кому как повезёт. Лучшие Ленины стихи – её след на Луне. А Луна же не русская, не еврейская. Она – всеобщая.

А что душа поэта и на родной чужбине будет нарывать до самого конца – в этом у меня нет сомнений…

 

Дина Рубина

… Надо обладать мужеством особого качества, чтобы в эту эпоху всеобщего ора и хаоса говорить негромким внятным голосом. Когда поэт решается на такое, происходит удивительное: мир вокруг него затихает, прислушиваясь к его стихам…

Рубеж, когда человек, поэт останавливается и оглядывает окрест и вдаль свою жизнь на двух таких разных, таких болезненно родных землях, останавливается, чтобы свести в стихах порванные связи времён, народов, языков и поколений.

 

Наум Басовский

…происходит переход от единичной судьбы – её, моей ли? – к судьбе всего народа еврейского, к его тысячелетней истории, к его неисчислимым гонениям, к его беспримерной стойкости. Это «работает» Её Величество Поэзия в чистом виде.

 

 

Татьяна Бек

…Работа талантливого детского поэта с метафорой общего рецепта не знает: находки в этой области неисчерпаемы. Елена Аксельрод… умеет одним движением показать читателю многозначность слова (и мира). Поэтесса одухотворяет явления природы, наделяя их добрым и трудолюбивым нравом…

Все стихи скреплены сквозным образом света... Наличие этого ведущего образа-символа сближает детский сборник… с художественными принципами взрослой поэтической книги и вообще говорит о том, что в литературе не всегда можно чётко и однозначно провести границу между детской и взрослой лирикой…

 

Елена Холмогорова

Там, где сейчас пустыри с киосками перед станцией метро «Баррикадная», стояли унылые деревянные домики с неизменным запахом тлеющей сырой древесины. Во дворе такого дома прошли детство и юность известного поэта Елены Аксельрод, дочери художника Меера (Марка) Аксельрода и писательницы Ревекки Рубиной. Но в этой книге («Двор на Баррикадной». Воспоминания | Письма | Стихи. – Ред.) поэт Елена Аксельрод выступает прежде всего как прозаик-мемуарист:

 

 

Костыль, слава Богу, не такой уж и стёршийся, а память и семейные легенды подпираются многочисленными письмами.

Это уже сам по себе поступок – сохранить их, пронести через жизнь, перевезти с собой через границы в составе самого ценного имущества. Эпистолярный архив обширен: здесь не только семейная переписка Аксельродов, но и почта друзей дома – художников Анатолия Гусятинского и его жены Фаины Гусятинской-Полищук, Виктора Вакидина. Письма эти погружают читателя в атмосферу художественной жизни с 20-х до конца 60-х годов ХХ столетия…

«Имя» и талант не всегда совпадают. Тем более, что у многих из этих художников были еврейские имена, что отнюдь не способствовало «паблисити»… Злой рок и в годы «оттепели» не унимался. «К сожалению, – сообщает

в 1959 году сотрудница Русского музея Н. Попова, – я должна Вас огорчить. Ни одну из 4-х оставленных нами акварелей закупочная комиссия не приобрела. Меня это просто ошарашило…». Читаешь всё это, а потом листаешь книгу и видишь репродукции замечательных работ Меера Аксельрода – портреты, пейзажи, – и горечь отлучения от зрителя становится совершенно очевидной.

Впрочем, у рока, витавшего над головой художника, вполне определённое имя: государственный антисемитизм, уже в конце войны с германским фашизмом оставивший о себе яркие документы, а с 1949 года заявивший о себе в полный голос. Тогда это называлось борьбой с безродным космополитизмом.

При всех крушениях Меер Аксельрод вовсе не чувствовал себя неудачником. Он не позволял себе так чувствовать. Вот его реакция на газетные обвинения в формализме: «Если за окном идёт дождь, не думайте, что это плюют вам в лицо». Да и не до того: подлинный художник борется с натурой, не поддающейся воплощению на холсте или бумаге, и единственный источник его недовольства – он сам. Его типичная фраза: «Работы ещё очень много, всё ещё мерещится, что лучшие работы впереди».

Вторая часть книги автобиографическая: семинар молодых переводчиков, знаменитое литературное объединение «Магистраль», издательство «Малыш» и его легендарный главный редактор Юрий Павлович Тимофеев, работа в журнале «Юность», переводы и, конечно, собственные стихи…

Елена Аксельрод рисует, по-иному не скажешь, целую портретную писательскую галерею…

Книга пронизана «Сквозняками» – так названы поэтические отступления, разделяющие главы. И это вовсе не разрушает её цельности. Стихи органично соединяют прошлое с настоящим:

 

 

 

12 августа 1952 года советский режим нанёс идишистской поэзии смертельный удар. Но в скорбном списке расстрелянных рядом с Перецем Маркишем, Давидом Гофштейном, Лейбом Квитко, Ициком Фефером не было поэта, не уступавшего им ни известностью, ни талантом. Пятый поэт первого ряда отделался «всего-навсего» инфарктом и лагерным сроком, а после смерти главного антисемита был реабилитирован и вернулся в cтолицу. Самуилу Галкину ещё оставалось несколько лет жизни, новые книги на идише и на русском, пышные похороны, могила на престижном московском кладбище (об этой посмертной милости антисемитской империи к еврейскому поэту горько шутил в своём открытом письме друг Галкина – Ицик Мангер).

Оглядываясь вокруг, выживший поэт видел выжженную пустыню. Дело всей его жизни, «всей страсти», «всей крови» измученного, изрубцованного сердца было загублено. И в эти же годы поэт знакомится со стихами Лены Аксельрод, дочери своих старых добрых знакомых. Юная поэтесса писала по-русски, но идиш был не просто «знаком» ей, а знаем и любим с детства. Галкин радовался таланту Елены, благословлял на долгую и счастливую жизнь в поэзии.

Через много лет после смерти Мастера Елена Аксельрод замечательно перевела одно из его лагерных стихотворений. Будто отдавая дань памяти старшего друга и учителя:

 

 

Поколение советских евреев, рождённых «в тридцатых расстрельных годах», ещё не успело повзрослеть, как на него обрушилась антисемитская компания конца сороковых. Девочке с фамилией «Аксельрод» дорога в престижный вуз была закрыта. Но и в МГПИ, куда поступить удалось, на зачёте по творчеству Пушкина профессор Бонди спросил студентку только одно: «Как Вы сюда попали?» Положение его самого было весьма шатким, несмотря на всеевропейскую известность.

А получив диплом, талантливому поэту пришлось заняться грошовыми рецензиями и переводами, чтобы вносить в семейный бюджет хоть какую-то копейку. К счастью, среди переводов для «семейного бюджета» встречались и переводы «для души»: в конце пятидесятых классиков идишистской литературы решили напечатать массовым тиражом, чтобы создать видимость соблюдения норм «пролетарского интернационализма». Почти одновременно появилось и другое окошко: детская поэзия. По крайней мере, можно было как-то существовать. Но «взрослые» стихи, накапливающиеся год от года, просили, требовали выхода. Получался замкнутый круг: лгать, приспосабливаться Елена не желала. А глубокие, мудрые, пронзительные стихотворения, которые возникали, оказывались непроходными. Первая «недетская» книга, вышедшая после многолетнего ожидания, была безжалостно изуродована редакторскими ножницами. Впрочем, и вторую книгу ждала похожая судьба: она увидела свет только на пороге перестройки. Ничего удивительного в этом не было: поэт и власть жили в разных мирах и говорили на разных языках. Кому из литературного начальства могла понравиться, к примеру, «Соната об уходящих», где «ближний» круг друзей вписан в вечность, а картина тщеты человеческого пребывания на планете явственно «отдаёт» философией библейских пророков? Чеканный автопортрет («Я иудеянка из рода Авраама»), пронизанный гордостью за свой народ и болью за его судьбу? «Лифтёр», звучащий, как набат, обращённый к каждому мыслящему человеку, и призывающий вслушиваться в голос Творца? «Окончится мой путь в какой чужбине», где вплотную подступила тема неотвратимой эмиграции? «Сонет о географии», кратчайший и исчерпывающий экскурс в историю русской поэзии, полный любви и трагизма?

Перечень ярких, запомнившихся стихотворений можно длить и длить. А смена страны и эпохи, к нашей читательской радости, обогатила палитру поэтического дара, сохранившего и красоту, и мощь, и обаяние. Вот прошлогоднее стихотворение поэта:

 

 

«Утренний старик», «неторопливо» читающий потрёпанный том, и всего на несколько минут прерывающий чтение, выходя «за овощами в лавку». Но к себе, прежнему, уже не вернуться. И «вечерний старик» откладывает не любимую книгу, а прожитый день, «последний блик» которого посчастливилось «проводить», став «меньше и старше». Дальнейшее – молчанье: «не пророню ни слова».

Мудрая, просветлённая старость… Герой стихотворения, уменьшаясь в собственных глазах, вырастает в наших. «Обыкновенное чудо» подлинной поэзии. Елена Аксельрод дарит его нам наперекор непоэтичному «смутному времени». И мы уже знаем: «смуты проходят – праздник остаётся».

 

Борис Суслович

 

Март 2015

 

Акцент-45:  материал и подборка для альманаха «45-я параллель» прочитаны и одобрены Еленой Аксельрод.

 

Иллюстрации:

копии фотографий, рисунков и картин, обложек книг

взяты на персональных сайтах

Елены Аксельрод и Меера Аксельрода;

часть иллюстраций найдена в Интернете

(сайты со свободным доступом).

Творчество