Чёрный тюльпан
Вначале твоя душа
Прозрачными лепестками
Ласкает небесный свет,
И, кажется, – не печёт.
И молится, чуть дыша...
Господь, как заправский Каин,
Смеётся тебе в ответ:
Неправильно, незачёт.
Смятение. Пустота.
Прозрение – и тревога.
Спасение – утопать,
Пока не коснёшься дна.
Кружение – просто так,
В надежде найти дорогу,
Ходьба по чужим стопам,
Попытка себя поднять.
А после, забив на всё,
Творить – до потери пульса,
Творить, постигая смысл
В бессмысленной суете.
Ни Бродского, ни Басё,
Ни модных поветрий буйства –
Омытый дождями мыс,
И Космос, где ты – везде,
Хоть место твоё – в углу,
А жизнь – как турнир по гребле...
На свежий рубец – ожог,
Ни истины на потом.
И ты прорастаешь вглубь,
Качаясь на тонком стебле,
Закутавшись в чёрный шёлк –
Закрытый для всех бутон.
Твикс
Мы отныне с тобой на равных.
Днём с огнём не отыщешь правды
В этом странном бою без правил –
Ты же, Господи, сам просил.
Я к тебе не приду с повинной,
Как с оборванной пуповиной,
У прозрения – запах винный:
По-иному – не хватит сил.
Во хмелю всё намного проще,
Только веру душа на ощупь
Не находит. Святые мощи –
Не спасение от потерь.
Но когда с обнажённой кожей
Выползаешь на свет безбожный,
Понимая: не выйдет позже –
Сгоряча не захлопни дверь.
В этом царстве – ни звёзд, ни терний.
Здесь экзамен сдают экстерном,
Выпивая по две цистерны,
На груди выжигая крест.
Я не знаю другой планетки,
Где ручные марионетки
Отдавались бы за монетку –
И похвален такой инцест.
Он уложит на стол любого.
Не хирург – искушённый повар,
Оглашая вердикт: «Game over»;
Мол, отмучился – подавись.
Ты в порыве сдираешь панцирь,
От сакральных устав экспансий,
А вдогонку тебе: «Не парься.
Сделай паузу – скушай «Твикс».
Дорога
Снимает зима порыжелый скальп
С верхушек деревьев нежно.
Дорога, которую ты искал,
Завалена пеплом снежным.
С насмешкой метель завывает: «Ишь,
Попался какой упрямый!»
А ты на распутье один стоишь:
Направо, налево, прямо?
Сгибаясь под гнётом вселенских бед,
Отвергнув доспех из фальши,
Настойчиво ищешь в себе ответ –
Куда, ну куда же дальше?
Ты молод. Высоких материй шёлк
Лежит на челе вуалью.
Дорога, которую ты нашёл –
Твоя ли она? Твоя ли?..
Всё те же деревья. Всё тот же лес.
Дыханием пальцы греешь.
На карте – отнюдь не страна чудес,
А ты – не Иван-царевич.
Метель подгоняет – вперёд, вперёд!
И где-то за поворотом
Дорога, которую ты берёг,
Настойчиво ждёт кого-то.
Она ускользает. И смотришь вслед
Без жалости, но с печалью.
А там, в отдалении, виден свет.
В конце? Или нет, вначале?
И слёзы бегут, как январский дождь...
С тобой в неразрывной связке
Дорога, которую ты пройдёшь –
Когда-нибудь в новой сказке.
Не прощай
Ничего не случилось – вроде бы,
Только порохом пахнет Родина
И полны закрома уродами,
Чьи стихи – гладкоствольный флуд.
Вы, кто ищет беды, обрящете
Мимолётную славу – в ящике...
Только хочется настоящего,
Предлагают – сплошной фаст-фуд.
И хотелось бы – да не можется
Наточить поострее ножницы,
А рулоны – они всё множатся,
Будто сходит лавина с гор.
Даже если маршрут изменится,
Я не верю, что бег замедлится,
Завожу с предпоследней мельницей
Доверительный разговор.
Мол, живу, никого не трогая –
Просто карма такая строгая.
Где-то в памяти, за порогами
Все ответы – лежат на дне.
Годы жизни мелькают главами.
С перепуга постигла главное,
И летать научилась, плавая –
Из глубин-то всегда видней.
И когда ничего не хочется,
Свыше данному одиночеству
Отдаю без печали почести –
И довольно меня стращать.
Да, не скованы строки ГОСТами,
Негодует небесный госпиталь,
Только будь справедливым, Господи:
Невиновна я. Не прощай.
Чёрная дыра
Глухой не услышит немого.
Слепой не прозреет от боли,
Сливаются в линию даты.
Закрыта дорога назад.
Отмерьте тепла – хоть немного!
Но нет – отшвырнули на волю...
И чёрные дыры – в когда-то
Знакомых счастливых глазах.
И больше не хочется счастья.
И поиск себя – по привычке.
Всё найдено. Всё – невесомо.
От этого грустно вдвойне.
А люди вокруг – безучастны,
Для них катастрофы – обычны,
И сколько невинных спросонья
Погибнет на чьей-то войне?
И тянет в кого-то вцепиться,
Под боком – одно только небо,
Но даже оно ускользает
Из рук. Остаётся лететь.
Приходит вчерашний убийца –
Как будто убитым ты не был,
Вторгается в душу, спасая,
И вяжет одну из петель,
В которую ты не попался,
Хотя затянули на совесть.
Пускай безоружным и пленным,
Ты принял решающий бой.
До крови истёртые пальцы
Выводят заветное слово
На грязной изнанке Вселенной.
Оно означает – Любовь.
Шипы
Ты помнишь, как надо. Ты видишь, как лучше.
А годы проходят – и время не учит,
И праведник Бога отчаянно мучит
Молитвой о благе для всех.
Планета не сможет вращаться иначе.
Ты служишь тому, для чего предназначен,
И тонешь, как будто оброненный мячик, –
В реке, под предательский смех.
Спасут – переступишь любые пороги,
Но в здешних краях не в почёте пророки
И грудой пылятся хрустальные строки
Под грузом блестящих томов.
Дороги пусты, притупляются чувства –
Попробуй свою в полумраке нащупай.
Бредёшь в одиночку, в надежде на чудо –
Авось, доберёшься домой.
И все совпадения будто случайны,
И есть искушение просто сначала
Игру запустить. Угасают свечами
Иллюзии юности. Ночь.
Унылая постная вечная слякоть.
Напрасно себя умоляешь: «Не плакать!»
В набухшую сочную памяти мякоть
Вонзаешь прозрения нож.
А кто-то в тебе обретает кумира.
Отмазка железная: «Он – не от мира...»
Шипы простираешь, как вечная мирра,
Суды над собою верша.
В твою бесприютность никто не поверит,
И в гневе со стуком захлопнутся двери...
Но ты подготовлен: в земной атмосфере
Не принято громко дышать.
Пророк
Город в зыбучем тумане тонет,
Напоминая похмельный сон.
Ядерный снег на твоих ладонях
Медленно тает, стирая всё:
Пепел и кровь, раскалённый порох,
Пятна ожогов от горьких строк...
Ты растворишься в легендах скоро,
Даже не ведая, что – пророк.
Между людским «хорошо» и «плохо»
Правда – огнём выжигает рот.
Каждый правитель в твою эпоху
Был не паскуднее, чем народ.
Псевдопоэты кропали вирши,
Жрали друг друга – как есть, живьём
Кто в Иисусы пошёл, кто в Кришны:
Лишь бы платили, а мы – споём.
И понимаешь – ничто не вечно.
И поминаешь своих врагов.
Ангелы смерти не гасят свечи –
Некогда им в урожайный год.
Ты изнутри выгораешь в стужу.
На баррикадах из мёртвых книг
Боги и черти за наши души
Бьются. По факту – ничья у них.
Значит, за нами – последний выбор,
Что перевесит – тому и быть.
Будто в отместку могильной глыбой
Сверху налёг неизбывный быт.
Кажется, ты от рожденья проклят...
Странную участь свою прими:
В данном Отечестве – нет пророков.
Ты был последним, кто выбрал мир.
Детокс
Всё, что было... Всё, что будет – жить и умирать...
Своенравно память будит огненная рать.
Память шепчет: всё напрасно, ты уже пришёл,
Но прядут устало пальцы новых мыслей шёлк.
Нити-ноты, проливаясь, растопляют снег,
Беззащитно омывая боль, что спит во мне.
Свет враждебен – разве ново плакать на краю?
Верить в чудо: не проснулся – и уже в раю?
Своды храмов поглощают робкие шаги –
Там Всевышний отпускает нам Свои грехи.
Я стою случайным гостем на чужом пиру
Пропуск в небо – то ли сила, то ли ловкость рук...
На меня глядят с опаской мёртвые глаза.
Я любил – и я остался, что ещё сказать?
Покаяний лесть убога – стала не нужна.
Здесь – ни Бога, ни порога, только тишина.
И опять на перепутье, и опять в пути.
Всё, что было, всё, что будет – падать, но идти...
Пальцы в кровь стирая, веришь: вечность – твой удел.
Пустота за каждой дверью, пустота везде!
Так сложилось – отмеряешь время по часам.
Обретая, вновь теряешь суть, не зная сам:
Ты ли это – новый идол взбалмошной толпы?
Под ногами – карта мира и седая пыль...
Говорят, огонь небесный очищает – врут.
Я смотрю в себя, как в бездну, и напрасный труд
Убеждать, что всё на благо – и война, и вой...
Мне в любви пророчат плаху – я ещё живой.
Мы разжать не в силах руки, погружаясь в сон...
Дождь играет соло стуку сердца в унисон.
Разбавляет космос краски, звук теряет вес.
Я твоей поддался ласке – значит, я воскрес!..
Ревизия
Стольный град. Вместилище всех иллюзий,
Где «хозяин жизни» – по жизни лузер,
И тебя, как шар, загоняют в лузу,
А в июле с неба – дождей десант.
Ты искал полжизни – ну с кем обняться?
Догорела вера в единство наций,
Но тебе останется восемнадцать,
Даже если стукнет за пятьдесят.
На помойку выброшен зомбоящик,
Ты устал от пьянок ненастоящих,
И какой-то бешеный звероящер
Из тепла тебя выгоняет в ночь.
В голове – обрывки забытых песен,
Мир людей в масштабах Вселенной тесен,
Ни к чему орать во всю глотку: «Здесь мы!» –
Тем, другим, наверное, всё равно.
Как летят часы на закате века...
Ты устал от их кругового бега,
Втайне мысль – «Остаться бы человеком!» –
По привычной схеме бинтует мозг.
Омываешь веки прохладой улиц
И мечтаешь: «Только бы не проснулись...»
От густого воздуха сводит скулы,
Не имея гор, ты идёшь на мост.
Так бывает – переоценка хлама:
Что уже ни мама, ни Далай-лама
Не угасят жажды ошибок пламя,
И нирвана – хуже, чем просто смерть.
Под мостом издохнуть смешат угрозы,
Не слепит подержанных истин россыпь,
Ты раздумал вдруг становиться взрослым –
И смягчилась, дрогнув, земная твердь.
Королевская история
Королева была беспробудно и горько трезва,
Как трезвы только смертники перед последней атакой,
А бескровные губы беззвучно шептали: «Не плакать...»
Он ушёл – и, конечно, её за собой не позвал.
Вспоминались турниры и войны, пиры и чума,
И роскошная спальня – холодный альков одиночки.
Этот, новый властитель похож на того – и не очень.
Но молчит с наконечником в сердце распятый шаман.
Королева могла бы отречься – хотя бы назло –
От престола, что ей опостылел давно и надолго,
Только предок с глазами усталого старого волка
Улыбался с портрета, и жгла диадема чело.
Королева не верила в сны. Осквернённый алтарь
Остывал, и над ним угасали бесстрастные звёзды.
Всё, что было отложено – стало безжалостно поздно...
Догорали леса и дымились руины – как встарь.
Этот, новый – он статен и строен, кудряв и высок.
Тот, ушедший, в минуты обиды казался уродом.
Но она – королева, наследница пыльного рода...
Отчего так предательски знойно пылает висок?
И, казалось бы, кто и за что осудил бы её?
Все свидетели прочно упрятаны в серые глыбы.
Отчего же так тягостен, так изнурителен выбор,
И любые попытки избегнуть – по сути, враньё?
Королева готовилась. Не было сцены пошлей,
Но расчёт оправдался: он дрогнул, притворно суровый.
Вытирая брусничные спелые бусинки крови,
Театрально за ней волочился истрёпанный шлейф,
И бесшумно захлопнулась дверь на пороге беды.
Ну, а свадьба, по-варварски пышная, выдалась шумной.
Правда, новый король (вероятно, советник был умный)
Не спешил задаваться вопросом: а кто победил?
Марь Иванна
Душный сентябрь в кровавом и дымном зареве.
В тесном котле столицы – людское варево.
Счастье, что мы с тобой не родились тварями:
Лучше уж быть никем, чем не в меру всем.
Здесь единица плоти – как ноль без палочки.
Сонная Марь Иванна сидит на лавочке,
Перемывая кости соседке Галочке.
Сунула Богу свечку – и нет проблем.
Этот мирок – в агонии. Только кажется,
Будто бы в нём отыщется место каждому.
В здешних широтах небо – и то загажено,
Что говорить об улицах и лесах?
Вновь Марь Иванна бредит о славе нации –
Делится политической информацией.
Как метастазы, в души ползёт стагнация.
Хочется выть. А где-то на полюсах
Тают снега. В глобальное потепление
Люди не верят. Молча лежат поленьями.
В затхлых своих углах мы – всего лишь пленники.
Тонет корабль. И крысы идут ко дну.
В обществе брёвен страсти давно обузданы,
Жизненный смысл теряется в тоннах мусора,
А Марь Иванна сетует: слушать музыку –
Грех, и похвально слушать её одну.
Вроде бы, безобидна в своём невежестве,
Но посещает все городские шествия,
Веря, что все напасти её – от беженцев,
И продаёт недорого самогон,
Чтобы внучок, под пиво хрустящий снеками,
Дальше менял айфоны и дрался с неграми...
Брёвна гниют под солнцем – бежать-то некуда,
И над планетой глохнет последний звон.
Передоз
Я знаю, что значит – поздно,
И поздно менять кумира
Тому, кто всю жизнь молился
Набитому животу.
Я знаю, как светят звёзды
В холодных подвалах мира,
Где запах прогорклых истин –
Как будто уже в аду.
Под звон заказных куплетов
Летят в пустоту эпохи,
И чьи-то жиреют рожи
У грязных корыт систем.
Я знаю, что мы – поэты –
Живём под крылом у Бога,
Но с нас ведь и спросят строже
На самом святом Суде.
Не надо твердить о чести,
Что продана и пропита,
Пророк из тебя – ни к чёрту,
Не пламя – зола в груди.
Ты смог наизусть прочесть бы
Фрагменты Бхагавадгиты,
Но вряд ли бы спел о чём-то,
Что душу разбередит.
Ты пьёшь и слагаешь гимны,
Эффектные ищешь позы
И веришь – твоя Отчизна
Оценит мартышкин труд.
А рядом поэты – гибнут
От острого передоза
Суровой и трезвой жизни,
В которой себе – не врут.
Разгадка
Мы любили, чудили, хлестали водку,
Отдавали себя «знатокам» на откуп,
В интернете нечёткие наши фото
Затмевали парадный иной портрет.
Иногда засыпали под небесами,
И камнями свой путь устилали сами,
Но по праву считали себя творцами,
Хоть порою творили полнейший бред.
Это было счастливое время века,
И почётное звание человека
Мы несли, не ломая былые вехи,
А свои загоняя в земную твердь.
И казалось – уже никакая сила
Нас не сломит, неистовых и красивых,
Словно нет во Вселенной таких Бастилий,
Из которых на волю стремится смерть.
А потом – грянул гром. Зазвенели трубы.
Легендарные, медные. Слишком грубо
Голоса зазвучали. Пошла по трупам
Напролом, не считая шагов, беда.
Ты читал заклинания – Будде, Шиве...
Я звонила друзьям: слава Богу, живы!
И дана мне проверка была на вшивость –
От вчерашнего брата принять удар.
Устояла. Проклятия и насмешки
Заглушала горячего сердца нежность.
И осколками солнца во тьме кромешной
Пробивалась любовь сквозь кровавый снег.
Ты же – гений поэзии, честь эпохи –
Существуешь бессмысленно и убого,
Ведь в тебе ни осталось ни капли Бога,
Что немыслимым чудом, но жив во мне.
На обочине мира
Здесь – плакучие сосны и колючие вербы,
Быстроногое небо – нипочём не догнать.
Мы, влюблённые в город, одинокий и нервный,
Ни о чём не жалели, допивая до дна.
И ступени брусчатки, и метро – как некрополь,
И весёлые тризны по ушедшим снегам...
На обочине мира я – седеющий тополь:
Здесь гламурного гнома не ступала нога.
Было утро туманным, и кривые дороги,
Извиваясь, как змеи, утопали в траве.
Я не знала, что дальше, только там, за порогом,
Одичалые звёзды свой дарили привет.
Говорят, что надежда, как святые, нетленна,
Даже если погибнет, даже если – дотла.
Я тебя полюбила на закате Вселенной,
На пожарище мира – острой вспышкой тепла.
Мне не надо от Бога ни богатства, ни славы,
Ни уютного быта – это всё ни к чему,
Лишь бы встретиться снова у небесной заставы –
Я найду, я узнаю и покрепче прижму.
И не страшно на север, в запредельные дали,
Где из пепла и мрака возрождается свет.
Где без разницы, сколько мы с тобой повидали,
На каких горизонтах свой оставили след.
А на улицах – те же безмятежные лица,
Череда уик-эндов, жилмассивов огни...
Мне, наверное, проще умереть, чем смириться
С унижением сердца, неспособного гнить.
Я его отогрела, собрала по осколкам –
Из-за хрупкости этой мы опять на мели...
...И как будто деревья на могиле Аскольда
Что-то важное знали, но сказать не могли.
Лысая Гора
Здесь тихо так, что слышно, как стучат,
Впиваясь в кожу сосен, когти дятла.
Здесь путь не исчисляется по датам
И нет нужды святое расточать.
Вот идолы – живее всех вождей
И тех, кто их возводит повсеместно.
А воздух весь пропитан терпкой смесью
Грибницы, хвои, киевских дождей.
Здесь голуби – не братья городским,
И всё по-настоящему, как в детстве.
Не нужно совершать комичных действий
И клясться тенью гробовой доски.
Ты – сын земли. Подросший – спору нет.
А город растворяется бесследно
В лиловой дымке. Здесь мечты – бессмертны.
Реальность нервно курит в стороне.
Твоя душа распахнута. И ты
Вкушаешь хмель свободы, Богом данной.
Рождается она не на майданах,
А здесь – вдали от праздной суеты.
Твоя страна закатана в бетон.
Твоя судьба – заказана на третье.
Твоё лицо на глянцевом портрете
Кунсткамера оставит «на потом».
Горе-то что? Она видала всех –
Язычников, монахов и поэтов.
Видала и похлеще – но об этом
Загадочно молчит. Печальный смех
Сквозь дымчатое кружево ресниц.
Прохлада капель мятного ликёра.
Лишь птицы голосят нестройным хором...
...А небо – никогда не ляжет ниц.
© Елена Лазарева, 2017.
© 45-я параллель, 2017.