Елена
Лазарева

Чёрный тюльпан

Вначале твоя душа 

Прозрачными лепестками

Ласкает небесный свет,

И, кажется, – не печёт.

И молится, чуть дыша...

Господь, как заправский Каин,

Смеётся тебе в ответ:

Неправильно, незачёт.

Смятение. Пустота.

Прозрение – и тревога. 

Спасение – утопать,

Пока не коснёшься дна.

Кружение – просто так,

В надежде найти дорогу,

Ходьба по чужим стопам,

Попытка себя поднять. 

А после, забив на всё, 

Творить – до потери пульса, 

Творить, постигая смысл

В бессмысленной суете. 

Ни Бродского, ни Басё,

Ни модных поветрий буйства – 

Омытый дождями мыс,

И Космос, где ты – везде,

Хоть место твоё – в углу,

А жизнь – как турнир по гребле...

На свежий рубец – ожог,

Ни истины на потом. 

И ты прорастаешь вглубь,

Качаясь на тонком стебле,

Закутавшись в чёрный шёлк – 

Закрытый для всех бутон.

Твикс

Мы отныне с тобой на равных.

Днём с огнём не отыщешь правды

В этом странном бою без правил –

Ты же, Господи, сам просил.

Я к тебе не приду с повинной,

Как с оборванной пуповиной,

У прозрения – запах винный:

По-иному – не хватит сил.

Во хмелю всё намного проще,

Только веру душа на ощупь

Не находит. Святые мощи –

Не спасение от потерь.

Но когда с обнажённой кожей 

Выползаешь на свет безбожный,

Понимая: не выйдет позже –

Сгоряча не захлопни дверь.

В этом царстве – ни звёзд, ни терний.

Здесь экзамен сдают экстерном,

Выпивая по две цистерны,

На груди выжигая крест.

Я не знаю другой планетки,

Где ручные марионетки

Отдавались бы за монетку –

И похвален такой инцест.

Он уложит на стол любого.

Не хирург – искушённый повар,

Оглашая вердикт: «Game over»;

Мол, отмучился – подавись.

Ты в порыве сдираешь панцирь,

От сакральных устав экспансий,

А вдогонку тебе: «Не парься.

Сделай паузу – скушай «Твикс».

Дорога

Снимает зима порыжелый скальп 

С верхушек деревьев нежно. 

Дорога, которую ты искал,

Завалена пеплом снежным. 

С насмешкой метель завывает: «Ишь,

Попался какой упрямый!»

А ты на распутье один стоишь:

Направо, налево, прямо?

Сгибаясь под гнётом вселенских бед,

Отвергнув доспех из фальши,

Настойчиво ищешь в себе ответ – 

Куда, ну куда же дальше?

Ты молод. Высоких материй шёлк

Лежит на челе вуалью.

Дорога, которую ты нашёл – 

Твоя ли она? Твоя ли?..

Всё те же деревья. Всё тот же лес.

Дыханием пальцы греешь.

На карте – отнюдь не страна чудес,

А ты – не Иван-царевич.

Метель подгоняет – вперёд, вперёд!

И где-то за поворотом

Дорога, которую ты берёг,

Настойчиво ждёт кого-то.

Она ускользает. И смотришь вслед 

Без жалости, но с печалью. 

А там, в отдалении, виден свет.

В конце? Или нет, вначале?

И слёзы бегут, как январский дождь... 

С тобой в неразрывной связке

Дорога, которую ты пройдёшь –

Когда-нибудь в новой сказке.

Не прощай

Ничего не случилось – вроде бы,

Только порохом пахнет Родина

И полны закрома уродами,

Чьи стихи – гладкоствольный флуд.

Вы, кто ищет беды, обрящете

Мимолётную славу – в ящике...

Только хочется настоящего,

Предлагают – сплошной фаст-фуд.

И хотелось бы – да не можется

Наточить поострее ножницы, 

А рулоны – они всё множатся,

Будто сходит лавина с гор. 

Даже если маршрут изменится,

Я не верю, что бег замедлится,

Завожу с предпоследней мельницей 

Доверительный разговор. 

Мол, живу, никого не трогая –

Просто карма такая строгая.

Где-то в памяти, за порогами 

Все ответы – лежат на дне. 

Годы жизни мелькают главами. 

С перепуга постигла главное,

И летать научилась, плавая – 

Из глубин-то всегда видней. 

И когда ничего не хочется, 

Свыше данному одиночеству 

Отдаю без печали почести – 

И довольно меня стращать.

Да, не скованы строки ГОСТами,

Негодует небесный госпиталь,

Только будь справедливым, Господи:

Невиновна я. Не прощай.

Чёрная дыра

Глухой не услышит немого. 

Слепой не прозреет от боли,

Сливаются в линию даты. 

Закрыта дорога назад. 

Отмерьте тепла – хоть немного!

Но нет – отшвырнули на волю... 

И чёрные дыры – в когда-то

Знакомых счастливых глазах. 

И больше не хочется счастья. 

И поиск себя – по привычке. 

Всё найдено. Всё – невесомо. 

От этого грустно вдвойне. 

А люди вокруг – безучастны,

Для них катастрофы – обычны, 

И сколько невинных спросонья

Погибнет на чьей-то войне?

И тянет в кого-то вцепиться, 

Под боком – одно только небо, 

Но даже оно ускользает

Из рук. Остаётся лететь.

Приходит вчерашний убийца – 

Как будто убитым ты не был, 

Вторгается в душу, спасая,

И вяжет одну из петель,

В которую ты не попался, 

Хотя затянули на совесть. 

Пускай безоружным и пленным,

Ты принял решающий бой. 

До крови истёртые пальцы

Выводят заветное слово

На грязной изнанке Вселенной. 

Оно означает – Любовь.

Шипы

Ты помнишь, как надо. Ты видишь, как лучше. 

А годы проходят – и время не учит,

И праведник Бога отчаянно мучит

Молитвой о благе для всех. 

Планета не сможет вращаться иначе. 

Ты служишь тому, для чего предназначен,

И тонешь, как будто оброненный мячик, – 

В реке, под предательский смех. 

Спасут – переступишь любые пороги, 

Но в здешних краях не в почёте пророки

И грудой пылятся хрустальные строки

Под грузом блестящих томов. 

Дороги пусты, притупляются чувства – 

Попробуй свою в полумраке нащупай.

Бредёшь в одиночку, в надежде на чудо – 

Авось, доберёшься домой. 

И все совпадения будто случайны,

И есть искушение просто сначала 

Игру запустить. Угасают свечами

Иллюзии юности. Ночь.

Унылая постная вечная слякоть.

Напрасно себя умоляешь: «Не плакать!»

В набухшую сочную памяти мякоть

Вонзаешь прозрения нож.

А кто-то в тебе обретает кумира. 

Отмазка железная: «Он – не от мира...»

Шипы простираешь, как вечная мирра, 

Суды над собою верша. 

В твою бесприютность никто не поверит,

И в гневе со стуком захлопнутся двери...

Но ты подготовлен: в земной атмосфере 

Не принято громко дышать.

Пророк

Город в зыбучем тумане тонет,

Напоминая похмельный сон.

Ядерный снег на твоих ладонях

Медленно тает, стирая всё: 

Пепел и кровь, раскалённый порох,

Пятна ожогов от горьких строк...

Ты растворишься в легендах скоро,

Даже не ведая, что – пророк. 

Между людским «хорошо» и «плохо»

Правда – огнём выжигает рот. 

Каждый правитель в твою эпоху

Был не паскуднее, чем народ. 

Псевдопоэты кропали вирши,

Жрали друг друга – как есть, живьём

Кто в Иисусы пошёл, кто в Кришны: 

Лишь бы платили, а мы – споём. 

И понимаешь – ничто не вечно.

И поминаешь своих врагов. 

Ангелы смерти не гасят свечи – 

Некогда им в урожайный год. 

Ты изнутри выгораешь в стужу.

На баррикадах из мёртвых книг

Боги и черти за наши души

Бьются. По факту – ничья у них. 

Значит, за нами – последний выбор,

Что перевесит – тому и быть.

Будто в отместку могильной глыбой

Сверху налёг неизбывный быт. 

Кажется, ты от рожденья проклят...

Странную участь свою прими:

В данном Отечестве – нет пророков. 

Ты был последним, кто выбрал мир.

Детокс

Всё, что было... Всё, что будет – жить и умирать...

Своенравно память будит огненная рать. 

Память шепчет: всё напрасно, ты уже пришёл, 

Но прядут устало пальцы новых мыслей шёлк. 

Нити-ноты, проливаясь, растопляют снег,

Беззащитно омывая боль, что спит во мне.

Свет враждебен – разве ново плакать на краю? 

Верить в чудо: не проснулся – и уже в раю?

Своды храмов поглощают робкие шаги – 

Там Всевышний отпускает нам Свои грехи. 

Я стою случайным гостем на чужом пиру

Пропуск в небо – то ли сила, то ли ловкость рук...

На меня глядят с опаской мёртвые глаза.

Я любил – и я остался, что ещё сказать? 

Покаяний лесть убога – стала не нужна. 

Здесь – ни Бога, ни порога, только тишина. 

И опять на перепутье, и опять в пути. 

Всё, что было, всё, что будет – падать, но идти...

Пальцы в кровь стирая, веришь: вечность – твой удел. 

Пустота за каждой дверью, пустота везде! 

Так сложилось – отмеряешь время по часам.

Обретая, вновь теряешь суть, не зная сам: 

Ты ли это – новый идол взбалмошной толпы?

Под ногами – карта мира и седая пыль...

Говорят, огонь небесный очищает – врут. 

Я смотрю в себя, как в бездну, и напрасный труд

Убеждать, что всё на благо – и война, и вой...

Мне в любви пророчат плаху – я ещё живой. 

Мы разжать не в силах руки, погружаясь в сон... 

Дождь играет соло стуку сердца в унисон.

Разбавляет космос краски, звук теряет вес.

Я твоей поддался ласке – значит, я воскрес!..

Ревизия

Стольный град. Вместилище всех иллюзий,

Где «хозяин жизни» – по жизни лузер,

И тебя, как шар, загоняют в лузу,

А в июле с неба – дождей десант.

Ты искал полжизни – ну с кем обняться?

Догорела вера в единство наций,

Но тебе останется восемнадцать,

Даже если стукнет за пятьдесят.

На помойку выброшен зомбоящик,

Ты устал от пьянок ненастоящих,

И какой-то бешеный звероящер

Из тепла тебя выгоняет в ночь.

В голове – обрывки забытых песен,

Мир людей в масштабах Вселенной тесен,

Ни к чему орать во всю глотку: «Здесь мы!» –

Тем, другим, наверное, всё равно.

Как летят часы на закате века...

Ты устал от их кругового бега,

Втайне мысль – «Остаться бы человеком!» –

По привычной схеме бинтует мозг.

Омываешь веки прохладой улиц

И мечтаешь: «Только бы не проснулись...»

От густого воздуха сводит скулы,

Не имея гор, ты идёшь на мост.

Так бывает – переоценка хлама:

Что уже ни мама, ни Далай-лама

Не угасят жажды ошибок пламя,

И нирвана – хуже, чем просто смерть.

Под мостом издохнуть смешат угрозы,

Не слепит подержанных истин россыпь,

Ты раздумал вдруг становиться взрослым –

И смягчилась, дрогнув, земная твердь.

Королевская история

Королева была беспробудно и горько трезва,

Как трезвы только смертники перед последней атакой,

А бескровные губы беззвучно шептали: «Не плакать...»

Он ушёл – и, конечно, её за собой не позвал.

Вспоминались турниры и войны, пиры и чума,

И роскошная спальня – холодный альков одиночки.

Этот, новый властитель похож на того – и не очень.

Но молчит с наконечником в сердце распятый шаман.

Королева могла бы отречься – хотя бы назло –

От престола, что ей опостылел давно и надолго,

Только предок с глазами усталого старого волка

Улыбался с портрета, и жгла диадема чело.

Королева не верила в сны. Осквернённый алтарь

Остывал, и над ним угасали бесстрастные звёзды.

Всё, что было отложено – стало безжалостно поздно...

Догорали леса и дымились руины – как встарь.

Этот, новый – он статен и строен, кудряв и высок.

Тот, ушедший, в минуты обиды казался уродом.

Но она – королева, наследница пыльного рода...

Отчего так предательски знойно пылает висок?

И, казалось бы, кто и за что осудил бы её?

Все свидетели прочно упрятаны в серые глыбы.

Отчего же так тягостен, так изнурителен выбор,

И любые попытки избегнуть – по сути, враньё?

Королева готовилась. Не было сцены пошлей,

Но расчёт оправдался: он дрогнул, притворно суровый.

Вытирая брусничные спелые бусинки крови,

Театрально за ней волочился истрёпанный шлейф,

И бесшумно захлопнулась дверь на пороге беды.

Ну, а свадьба, по-варварски пышная, выдалась шумной.

Правда, новый король (вероятно, советник был умный)

Не спешил задаваться вопросом: а кто победил?

Марь Иванна

Душный сентябрь в кровавом и дымном зареве.

В тесном котле столицы – людское варево.

Счастье, что мы с тобой не родились тварями:

Лучше уж быть никем, чем не в меру всем.

Здесь единица плоти – как ноль без палочки.

Сонная Марь Иванна сидит на лавочке,

Перемывая кости соседке Галочке.

Сунула Богу свечку – и нет проблем.

Этот мирок – в агонии. Только кажется,

Будто бы в нём отыщется место каждому.

В здешних широтах небо – и то загажено,

Что говорить об улицах и лесах?

Вновь Марь Иванна бредит о славе нации –

Делится политической информацией.

Как метастазы, в души ползёт стагнация.

Хочется выть. А где-то на полюсах

Тают снега. В глобальное потепление

Люди не верят. Молча лежат поленьями.

В затхлых своих углах мы – всего лишь пленники.

Тонет корабль. И крысы идут ко дну.

В обществе брёвен страсти давно обузданы,

Жизненный смысл теряется в тоннах мусора,

А Марь Иванна сетует: слушать музыку –

Грех, и похвально слушать её одну.

Вроде бы, безобидна в своём невежестве,

Но посещает все городские шествия,

Веря, что все напасти её – от беженцев,

И продаёт недорого самогон,

Чтобы внучок, под пиво хрустящий снеками,

Дальше менял айфоны и дрался с неграми...

Брёвна гниют под солнцем – бежать-то некуда,

И над планетой глохнет последний звон.

Передоз

Я знаю, что значит – поздно,

И поздно менять кумира

Тому, кто всю жизнь молился

Набитому животу.

Я знаю, как светят звёзды

В холодных подвалах мира,

Где запах прогорклых истин –

Как будто уже в аду.

Под звон заказных куплетов

Летят в пустоту эпохи,

И чьи-то жиреют рожи

У грязных корыт систем.

Я знаю, что мы – поэты –

Живём под крылом у Бога,

Но с нас ведь и спросят строже

На самом святом Суде.

Не надо твердить о чести,

Что продана и пропита,

Пророк из тебя – ни к чёрту,

Не пламя – зола в груди.

Ты смог наизусть прочесть бы

Фрагменты Бхагавадгиты,

Но вряд ли бы спел о чём-то,

Что душу разбередит.

Ты пьёшь и слагаешь гимны,

Эффектные ищешь позы

И веришь – твоя Отчизна

Оценит мартышкин труд.

А рядом поэты – гибнут

От острого передоза

Суровой и трезвой жизни,

В которой себе – не врут.

Разгадка

Мы любили, чудили, хлестали водку,

Отдавали себя «знатокам» на откуп,

В интернете нечёткие наши фото

Затмевали парадный иной портрет.

Иногда засыпали под небесами,

И камнями свой путь устилали сами,

Но по праву считали себя творцами,

Хоть порою творили полнейший бред.

Это было счастливое время века,

И почётное звание человека

Мы несли, не ломая былые вехи,

А свои загоняя в земную твердь.

И казалось – уже никакая сила

Нас не сломит, неистовых и красивых,

Словно нет во Вселенной таких Бастилий,

Из которых на волю стремится смерть.

А потом – грянул гром. Зазвенели трубы.

Легендарные, медные. Слишком грубо

Голоса зазвучали. Пошла по трупам

Напролом, не считая шагов, беда.

Ты читал заклинания – Будде, Шиве...

Я звонила друзьям: слава Богу, живы!

И дана мне проверка была на вшивость –

От вчерашнего брата принять удар.

Устояла. Проклятия и насмешки

Заглушала горячего сердца нежность.

И осколками солнца во тьме кромешной

Пробивалась любовь сквозь кровавый снег.

Ты же – гений поэзии, честь эпохи –

Существуешь бессмысленно и убого,

Ведь в тебе ни осталось ни капли Бога,

Что немыслимым чудом, но жив во мне.

На обочине мира

Здесь – плакучие сосны и колючие вербы,

Быстроногое небо – нипочём не догнать.

Мы, влюблённые в город, одинокий и нервный,

Ни о чём не жалели, допивая до дна.

И ступени брусчатки, и метро – как некрополь,

И весёлые тризны по ушедшим снегам...

На обочине мира я – седеющий тополь:

Здесь гламурного гнома не ступала нога.

Было утро туманным, и кривые дороги,

Извиваясь, как змеи, утопали в траве.

Я не знала, что дальше, только там, за порогом,

Одичалые звёзды свой дарили привет.

Говорят, что надежда, как святые, нетленна,

Даже если погибнет, даже если – дотла.

Я тебя полюбила на закате Вселенной,

На пожарище мира – острой вспышкой тепла.

Мне не надо от Бога ни богатства, ни славы,

Ни уютного быта – это всё ни к чему,

Лишь бы встретиться снова у небесной заставы –

Я найду, я узнаю и покрепче прижму.

И не страшно на север, в запредельные дали,

Где из пепла и мрака возрождается свет.

Где без разницы, сколько мы с тобой повидали,

На каких горизонтах свой оставили след.

А на улицах – те же безмятежные лица,

Череда уик-эндов, жилмассивов огни...

Мне, наверное, проще умереть, чем смириться

С унижением сердца, неспособного гнить.

Я его отогрела, собрала по осколкам –

Из-за хрупкости этой мы опять на мели...

...И как будто деревья на могиле Аскольда

Что-то важное знали, но сказать не могли.

Лысая Гора

Здесь тихо так, что слышно, как стучат,

Впиваясь в кожу сосен, когти дятла.

Здесь путь не исчисляется по датам

И нет нужды святое расточать.

Вот идолы – живее всех вождей

И тех, кто их возводит повсеместно.

А воздух весь пропитан терпкой смесью

Грибницы, хвои, киевских дождей.

Здесь голуби – не братья городским,

И всё по-настоящему, как в детстве.

Не нужно совершать комичных действий

И клясться тенью гробовой доски.

Ты – сын земли. Подросший – спору нет.

А город растворяется бесследно

В лиловой дымке. Здесь мечты – бессмертны.

Реальность нервно курит в стороне.

Твоя душа распахнута. И ты

Вкушаешь хмель свободы, Богом данной.

Рождается она не на майданах,

А здесь – вдали от праздной суеты.

Твоя страна закатана в бетон.

Твоя судьба – заказана на третье.

Твоё лицо на глянцевом портрете

Кунсткамера оставит «на потом».

Горе-то что? Она видала всех –

Язычников, монахов и поэтов.

Видала и похлеще – но об этом

Загадочно молчит. Печальный смех

Сквозь дымчатое кружево ресниц.

Прохлада капель мятного ликёра.

Лишь птицы голосят нестройным хором...

...А небо – никогда не ляжет ниц.